Более я не колебался: время раздумий ушло, настал черед действовать. Я крепко уперся ногами в уступ, напряг руку и приподнял камень. Враг снова остановился. Лицо его выражало растерянность. Я поднял камень до плеча, замахнулся и на выдохе запустил его в оторопевшего воина. Он не успел сделать ничего. Камень на излете ударил его в скрещенные перед лицом для защиты руки, чужак завопил и кубарем полетел вниз. Я слышал, как хрустели его кости, пока он падал, и звук этот, достигший моего сознания сквозь красную пелену боли, от которой я даже не мог дышать, вызвал во мне отвращение и... жалость...
Снизу донесся глухой стук: чужак, сброшенный мной со скалы, достиг земли. Я сразу понял, что он погиб: по-другому и быть не могло. Однако, силясь приподняться, я долго вслушивался в мерное завывание снежной бури, пытаясь уловить ухом хоть что-нибудь.
Но ждал я напрасно.
Только замерз весь. Пот, впитавшийся в пэ-мэ, застыл и одежда покрылась ледяной коркой. Я поднялся на ноги. Голова кружилась. Хотелось спать. Я посмотрел по сторонам и зашатался, приник грудью к скале. Отдышался, вцепился левой рукой в пояс, чтоб не тревожить плечо и полез вверх, так как понял, что не смогу спуститься. Вскоре подъем стал менее крутым, утесы глубже ушли в землю. Наверху, по-прежнему, завывала вьюга, и я решил, что мне лучше не лезть на гору, а попытаться в обход спуститься к лесу. "Разведу огонь, отогреюсь".
...Шел я еще долго. Силы покидали мое тело. Временами я терял сознание, а когда приходил в себя, не мог припомнить, долго ли провалялся в снегу. Я начал бредить. Мне казалось, что вокруг меня находятся какие-то люди; я разговаривал с ними, пытался что-то им объяснить. Они были и впереди и сзади меня. Кто это были, я не могу сказать. Лиц я не видел. То чудилось, что рука об руку со мной шагает Ойты, то вдруг, я видел перед собой согнутую под тяжестью корзины мамину спину. Страшно не было. Все эти люди были своими, родными. Они не хотели причинять мне зла. Возможно, это были души предков, пришедших помочь мне. Но тогда я об этом не думал.
И еще: я не видел глазами, но знал, что там наверху, среди снежных вихрей стоит и взирает на меня мой Помощник — Старший Брат.
Спустился я в лес, когда стало темнеть. Попробовал наломать сучьев для костра, да не хватило сил рыскать от дерева к дереву. Постоял с палкой в руках, глянул по сторонам, да и откинул её в сторону. Заметил выворотень и стал копать под ним: пришлось вспомнить уроки Го-о и Мен-ыра, которые учили меня, что нужно делать в лесу зимой для того, чтобы не замерзнуть, когда невозможно развести огонь. Докопался до самой земли, расширил снежную пещеру и, свернувшись клубком, заснул под лихую надрывную песнь разгулявшейся бури.
Следы отряда Кагаа вывели их на прогалину у подножия крутого холма. Отсюда они поднимались вверх. Враги прошли здесь совсем недавно. Там, позади, был их бивак, где они пережидали особенно сильную метель. И еще: было там и кострище, но огонь в нем жгли не Кагаа. Этот огнь люди развели еще ранним утром. Это были те самые беглецы, чье жилище в пещере подверглось разорению Кагаа. Мен-ыр долго разбирал следы у потухших углей костра, которые еще хранили тепло, растопившее снег, но так ничего особенного и не заметил; чужаки изрядно потоптались там и следы тех, первых, он так и не нашел. И вот теперь, стоя у подножия холма, чувствуя близость кровных врагов, он ощущал сильное волнение. Скоро все станет ясно. Наверняка еще до вечера он узнает, кто были те люди, что бегут сейчас от Кагаа (бегут ли? — может быть их уже настигли и учинили кровавую расправу). Успеют ли они помочь беглецам?
Ге-пья махнул рукой и Сау-кья, один за другим, стали взбираться на гору через поредевший лес. Снег, летящий с порывистым ледяным ветром, мешал разглядеть то, что находилось впереди, а потому воины продвигались медленно, боясь ненароком наткнуться на врагов, которые вполне могли устроить привал среди низкорослых елей, прячась от бури. Чем выше поднимались Сау-кья в гору, тем сильнее крепчала пурга: духи бесновались так, что казалось, будто мир снова возвращается к Первозданному Хаосу; будто порядок, установленный Ге-тхе, рушится и на смену ему вот-вот придет пучина всепоглощающего Мрака, который проглотит все сущее, и от которого нет, и не бывает спасения. Но, не смотря на трепет, что они испытывали пред величаем бури, Сау-кья, шаг за шагом, продвигались по следу врагов, потому что иначе поступить не могли. Сейчас их уже не могло остановить ничто: ни гнев Ге-тхе, ни даже Кромешная Тьма, разбивающая миры.
Временами в заснеженных рытвинах человеческих следов Мен-ыр, шедший впереди своих сородичей, различал легкие отпечатки собачьих лап: значит Со идет попятам за Кагаа, но не решается их обогнать, чтобы найти тех, с кем прожила всю осень и начало зимы. "Кто же они, эти странники? Среди убитых и пленных не было Сечжи, её сына Уныра и... кого-то еще, сейчас и не припомнишь", — рассуждал Мен-ыр поглядывая под ноги.
На покатой вершине ветер свирепствовал особенно сильно. Ничего вокруг видно не было; снег так хлестал охотников, что они продвигались пригнувшись к земле, держа друг дружку за пояса, чтобы не сбиться с едва различимого следа. Шли и шли, пока не оказались на краю обрыва. Дальше следы вели в обход пропасти. Тропа начала снижаться. Внизу затемнел лес. Ге-пья дал знак соблюдать осторожность. Но это было излишне: воины уже готовили луки, растянувшись в цепь. Спускались долго, но виной тому была уже не буря, а близость врага.
Под деревья входили поодиночке: сначала один охотник осторожно прокрался вдоль распушившейся ели, затем другой. Мен-ыр шел третьим. Миновав ельник, они поняли, что враги здесь не задерживались, а продолжали путь. Снова собравшись вместе, Сау-кья торопливо побрели дальше. Вскоре петлявшая тропка привела их к старому кедру. Снег вокруг был измят. Мен-ыр заглянул под придавленные сугробами нижние ветви — здесь кто-то отдыхал: неглубокий снег был потревожен, местами даже виднелась земля, присыпанная серыми, давно осыпавшимися иголками. Присев на корточки Мен-ыр долго ползал под деревом. Но Кагаа делали тоже еще раньше него. Тхе-хте уже хотел было оставить осмотр, когда увидел у самых корней отпечаток, оставленный днищем плетеной корзины. Он протянул дрогнувшие пальцы к отпечаткам, потрогал осыпающийся снег. На лбу выступила испарина. Неужели тут сидела его Кья-па? Отставила корзину, облокотилась спиной о шероховатый ствол, распрямила усталые ноги... Едва это видение пронеслось пред его внутренним взором, он подскочил на ноги и проворно вынырнул под режущий мириадами крохотных льдинок ветер к своим.
— Поторопимся! — прокричал он, чтобы голос его был слышен всем. — Враги могут настичь беглецов. Нельзя терять время, его и так уже нет!
Через некоторое время за прогалиной сплошь заваленной буреломом, тропа вдруг раздвоилась. Одни следы вели по-прежнему на восток, а другие повернули на юг. Сау-кья в недоумение остановились у развилки. Ге-пья, задумчиво почесывая покрытый редкими волосками подбородок, уставился на Мен-ыра. Тхе-хте нетерпеливо поигрывал зажатым в кулак луком.
— Разделимся, — буркнул Ге-пья. — Ты поведешь охотников в сторону Осамина, а я прямо.
Так и сделали: четверо воинов пошли за вожаком на восток, а трое, вместе с Мен-ыром, свернули на юг. Мен-ыр бежал впереди, а остальные пыхтели следом.
— Не торопись так, не вышло бы чего худого, — заворчал сзади Сы-чжи.
— Итак ничего не видно, а ты летишь, словно заяц! — поддакивал ему Чаан.
Мен-ыр порывисто оглянулся, сверкнул зрачками. Хотел было ответить как-нибудь грубо, но сдержался. Третий охотник, из тех, что пошли с ним, совсем подотстал. Правы Сы-чжи и Чаан: слишком торопится он, совсем об осторожности позабыл. Вот растянутся они, да и угодят в ловушку.
Стали идти потише. Это сберегало силы, да и времени осмотреться по сторонам стало побольше. Вскоре снегоступы застучали о прикрытые снегом камни. Земля пошла под плавным уклоном вверх: они приближались к какому-то холму. Мен-ыр всмотрелся в следы. "Да они же свежие совсем! Еще и снегом не замело". Он подозвал товарищей и велел им готовить стрелы. Воины через его плечо взглянули на глубокие рытвины в снегу и дружно закивали, соглашаясь.
— Ну, потечет сейчас вражья кровь! — с придыханьем проговорил Сы-чжи и утер выступившую под носом влагу. Он всегда мокроносым был, даже летом. В детстве его мать думала, что он чем-то болен, показывала его знахарям и жрецам, поила целительными отварами, но все бестолку: как шмыгал Сы-чжи раньше, так и сейчас шмыгает широким и плоским носом. И здоров как баран-вожак, никакая хворь к нему не пристанет.
А вот снова показался след Со. Собака, оказывается, бегала где-то по лесу, а затем вышла опять на людской след. Мен-ыр улыбнулся, подумав о своей любимой охотничьей собаке, хоть и не к месту были эти мысли.
Вчетвером они пробирались сквозь лес, окутанный белесой пеленой, прислушиваясь к шуму ветра в мохнатых елях и кедрах. Впереди показался просвет. Охотники ускорили шаги. Остановились только, когда достигли крайних деревьев перед широкой прогалиной, забиравшейся вверх — погребенной под снегом осыпи. Сау-кья затаились за елью и стали вглядываться в мелкий кривой ельник, что начинался сразу за осыпью. Здесь следы чужаков расходились в разные стороны. Мен-ыр увидел, что они охватывают ельник, неширокой темной полосой подымавшейся по косогору. Судя по следам, Кагаа не торопились: они были уверены в своих силах и терпеливы. Об этом говорили глубокие и почти ровные рытвины их следов, какие остаются, когда человек идет неторопливо и ровно. Они не сомневались в своем успехе: вероятно человека, за которым они шли, они почти что нагнали и потому действовали хладнокровно и слажено, решив поймать беглеца в том самом ельнике, что подымался над осыпью. Иного места, где мог бы укрыться человек, перешедший осыпь не было: дальше шел совершенно лысый склон. Ельник был густым и, как ни всматривались в него Сау-кья, ничего заметить им не удалось. А может, там и не было никого: может Кагаа уже сделали свое дело и ушли отсюда другим путем, ведь им нужно было соединиться с теми своими соплеменниками, что направились в сторону рождения Небесного Огня.
Мен-ыр обошел последнее дерево и ступил на шаткие камни осыпи. Над прогалиной разлетелся громкий перестук камней. Сау-кья замерли. Мен-ыр приложил к тетиве стрелу. Ему, как и остальным, показалось, что скрежет камней, вырвавшихся из-под его ноги, разнесся далеко вокруг и был услышан врагами. Тхе-хте поднял лук и наставил его на непроницаемую стену тесно стоящих елок...
Над головой по-прежнему завывала пурга. Больше — ни звука.
Мен-ыр осторожно переступил на другой камень. Оглянулся на своих. Кто-то шумно вздохнул. Сы-чжи скривился в ухмылке, показав щербину в зубах (что он был щербатым, я слышал от Мен-ыра: говорили, что зуб у него выбили Кагаа, когда они вместе с Чааном находились в плену). Чаан кивнул на лесок.
Разойдясь в разные стороны, они ступили на осыпь и направились к ельнику, стараясь охватить его полукольцом. Они потратили много времени, прежде чем поняли, что здесь никого нет. Оглядываясь друг на друга, они с опаской подошли к топорщившемуся мелкими иглистыми ветками ельнику, долго ловили ухом подозрительные шорохи, потом еще дольше пробивались между деревьями до того места, где вновь открывался лысый заснеженный склон. Здесь они вновь сошлись, так как и следы Кагаа здесь тоже соединялись. Мен-ыр нашел несколько пятен крови в рыхлом снегу. Это крайне встревожило охотников: получалось, что враги все же нагнали беглеца или беглянку. Наверное, избили плененного, да поволокли за собой (возможно, по следу другого человека, уходившего от погони). О том, что настигнутый Кагаа человек все еще жив, говорило отсутствие тела, которое враги непременно бы бросили тут же, если бы произошло убийство. Посовещавшись, Сау-кья пошли по следам Кагаа, вознамерившись во что бы то ни стало, даже если чужаков будет очень много, отбить попавшего к ним в руки беглеца.
И опять Мен-ыр был впереди, опять не давал сородичам сбавлять шага. Тяжело дыша четверо мужчин пробирались через сугробы, прикрывавшие широкую осыпь. Следы постепенно клонились книзу и вскоре охотники вступили в лес.
За деревьями Мен-ыра нагнал Чаан.
— Там что-то есть, — он указал рукой вправо. — Я видел, как что-то мелькнуло. Но не человек.
— Зверь? — спросил Мен-ыр. Он не понимал, почему это встревожило Чаана и начинал злиться.
— Может и зверь, — Чаан, видя, что лишь досадил Мен-ыру, начал замедлять шаг. — Может и собака... Вон, смотри!
Мен-ыр повернул голову в сторону, куда указующе вытянул руку Чаан. И сразу заприметил подкрадывающуюся к ним собаку. По лицу его расплылась счастливая улыбка.
— Со, Со! — негромко позвал он.
Собака взвизгнула и бросилась к нему; подскочила, ткнулась лапами в грудь. Мен-ыр обнял собаку, как дорогое, родное существо, прижался щекой к её мохнатой голове.
— Веди нас, Со! — сказал он и оттолкнул собаку, показал ей след Кагаа. — Веди.
Со послушно пригнула голову, вильнула хвостом и поскакала по пробитой через сугробы тропе. Охотники, помогая себе копьями, ходко побежали за ней. Снова начался спуск. Сау-кья пытались вглядеться сквозь редко растущие деревья в низину, но на расстоянии нескольких десятков шагов лес снова густел и все превращалось в сплошную серую мглу. Собаки они уже тоже не видели, но след четко указывал, что она идет перед ними. Склон стал еще более крутым. Выбирая, куда бы поставить ногу, Мен-ыр замешкался и идущий позади Чаан ткнулся ему в спину, зацепился снегоступами за ногу тхе-хте и они вместе упали и покатились вниз, врезались в торчащую из сугроба хиленькую елочку; комья снега, оставляя тонкие дорожки, покатились дальше. Мен-ыр укоризненно поглядел на Чаана, тот нахмурился: виноват, зазевался, говорили его глаза. Из леса выскочила Со, остановилась рядом. Мен-ыру было достаточно одного взгляда на верную собаку, чтобы понять — она торопит их: стоит, прижав уши, пристально смотрит в глаза. Мен-ыр поднялся, встал и Чаан.Тхе-хте глянул на стрелу, которую сжимал в руке...Совсем скоро она понесет на себе смерть какого-нибудь Кагаа.
Они настигли их на дне распадка. Более десятка Кагаа остановились у края леса и сгрудились в одну тесную кучу. Они громко, не таясь, кричали, смеялись, толкая друг дружку и игриво потрясая оружием. Их лица, как и лица Сау-кья, темнели от сажи.
Мен-ыр и трое его сородичей затаились за вывороченным давнишним ураганом кедром и из-за комля стали наблюдать за врагами. Те продолжали возбужденную толкотню и совсем не смотрели по сторонам. Мен-ыр даже усмехнулся: совсем обнаглели чужаки — возомнили себя хозяевами на земле Сау-кья. И горечь обожгла его сердце. Он приладил оперенный конец стрелы к тетиве. Остальные, по его примеру, сделали тоже самое.
Кагаа вдруг расступились. Двое из них волокли что-то тяжелое по снегу. Остальные загоготали. "Человек" — подумал Мен-ыр. Да, так и было: Кагаа тащили человека. Они подняли его под руки и с силой швырнули в снег. Человек ткнулся в сугроб, вяло зашевелился. Один из врагов, взяв в руки палицу, решительно шагнул к пленнику. Мен-ыр вскинул лук. Кто-то из Кагаа потянул воина с палицей, усеянной острыми осколками камня, за рукав и что-то крикнул. Его поддержало еще несколько голосов. Кагаа начали спорить: вероятно, решали, убить ли пленника прямо сейчас, или тащить его за собой и далее. Тот, что был с палицей, кричал больше других, угрожающе размахивал оружием; он даже чуть было не полез в драку с теми, кто пытался его остановить, его схватили за руки и кое-как усмирили. Он откинул палицу, подошел к пленнику, который пытался подняться на четвереньки и сильно пнул его. Человек повалился на бок. "Женщина? — Мен-ыр заметил, что пленник был небольшого роста: таких маленьких охотников в их стойбище не было. — Точно женщина. Но не Кья-па... Кто же?" Он вглядывался сквозь снежную пелену, но никак не мог признать пленницу. Знал только одно: это кто-то из Сау-кья, других здесь быть не может.
