— Да и не злые мы, — обиделся Творень. — Ежели угодно тебе, зови своего ушибленного. Пущай с нами едет. Только знай, что не по душе мне, когда такие криворукие людей обваривают.
Стёпка спрыгнул с повозки, постоял, дождался, когда блаженный нагонит, сказал:
— Я Твореня уговорил, чтобы вас в нашу повозку посадить. Пойдёмте.
Блаженный сначала отказывался, мотал лохматой головой, руки к груди прижимал, уверял, что он никого стеснять не желает, что весичи на него за дело осердились, и он сам знает, что виноват, но потом, поняв, что Стёпка не отступится, нехотя согласился, вскарабкался в повозку и с видимым облегчением вытянул натруженные ноги.
— Вы, наверное, есть хотите?
— Я вчерась вечером славно покушал, — ответствовал блаженный. — А мне больше и не надо.
— Ничего себе! — удивился Стёпка. — Как это не надо? Нет, как хотите, а я вас голодным не оставлю.
Он вытащил пироги, бутыль с вином, яблоки. Блаженный не стал изображать из себя непреклонность и с благодарностью принял угощение. Ел он аккуратно, Стёпка, глядя на него, тоже сгрыз яблоко, заодно и дракончика покормил. Дрэга на блаженного пошипел для порядка (что вообще-то было странно, он редко на кого так шипел, разве только на оркимага), потом взмыл в небо и полетел вперёд. Блаженный улыбнулся вслед:
— Славный дракончик.
Постепенно они разговорились.
— Ночью прошлой как страшно гудело-то, — сообщил Огрех, округлив глаза, словно маленький мальчик, рассказывающий страшилки. — Ажно земля затряслася. И так маятно на душе сделалося, так маятно.
— Да? — не очень правдиво удивился Стёпка. По напрягшейся спине Твореня он догадался, что тот внимательно прислушивается к разговору. — А я ничего не слышал. Спал крепко.
— И Змиевы зубья, говорят, светом пыхали по сторонам, будто колдовство там чёрное творилося. Недоброе место, ей-ей.
* * *
Вечером Огрех, воодушевлённый наладившейся дружбой с демоном, устроил отдельный костёр, добыл котелок, сварил что-то похожее на мясной гуляш. И они ели его вдвоём, острый и горячий, а потом пили обжигающую заваруху, конечно, не такую вкусную, как у дядьки Сушиболото, но зато свою. Дружинники косились на их костёр, посмеивались, подшучивали вполголоса, так, чтобы Стёпка не слышал. Огрех оказался вовсе не криворуким и готовить умел просто здорово. Стёпка хлебал горячую заваруху, смотрел на умиротворённое лицо блаженного и слушал его неспешный и слишком подробный рассказ о каком-то дальнем родственнике, который поехал по весне из Кряжгорода в Низовую Глыть да и сгинул где-то в болотах...
Спать хотелось страшно. Даже не хватило сил допить вторую порцию заварухи. Глаза слипались, голова сделалась тяжёлой, её неумолимо тянуло вниз. Стёпка сказал что-то невнятное блаженному, забрался в повозку и даже не успел накрыться плащом — заснул.
Минут десять спустя Огрех заглянул в повозку, сильно потряс спящего Степана за плечо, ткнул его кулаком в спину. Лицо у него при этом нисколько не походило на лицо блаженного. Нормальное лицо нормального весича. Умное и довольное. Демон не просыпался. Огрех подозвал Твореня, и они вдвоём принялись сноровисто опутывать спящего крепкой верёвкой.
— Не пробудится ли?
— Дня три проспит. Я нарочно поболе сон-травы заварил, кто его знает, этого демона. Подсоби-кось мне.
И они вдвоём уложили спящего Степана в специально для этого случая приготовленный сундук. Уложили и прикрыли крышкой.
Когда из леса вернулся дракончик, он не нашёл хозяина, пометался над повозкой, поскрёб коготками крышку сундука, сердито пошипел и вновь унёсся в темноту леса.
Глава шестая,
в которой демон попадает в тюрьму и проходит испытание
Иногда, просыпаясь рано утром, когда ещё совсем темно, лежишь с закрытыми глазами и потихоньку надеешься, что родители тебя пожалеют и не станут будить, потому что ты совершенно не выспался и в школу неохота просто до ужаса. Но ты совершенно точно при этом знаешь, что находишься в своей комнате, на своём диване, и что сегодня суббота, и по физике будет контрольная, и надо успеть повторить формулы...
А сейчас Стёпка лежал, уже почти проснувшись, и никак не мог сообразить, где он и когда он. И вообще — он ли это. Никак отчего-то не вспоминалось, каким образом он заснул, почему лежит в одежде и на чём-то твёрдом. Глаза открываться не хотели. Руки не двигались. Тело ещё спало, и пробудившийся мозг никак не мог это разоспавшееся тело разбудить. Впервые с ним такое случилось, чтобы он вот так проснулся внутри себя, словно в клетке.
Память вернулась внезапно. Он вспомнил! Он же с весичами едет из Проторы в Усть-Лишай. В повозке вместе с Огрехом и Творенем... Только как-то странно едет. В полной темноте. Или уже опять ночь? И ведь не мог же он заснуть прямо у костра за едой... Или мог?
Его потряхивало, покачивало, и он понял, что лежит не в повозке, а скорее, на носилках, которые куда-то торопливо несут. Тяжёлые колёса не прыгали на ухабах, и лошадей тоже не было слышно, зато очень хорошо различались шаги, шарканье подошв, стук каблуков и тяжелое дыхание. Вот, вроде бы, скрипучая деревянная дверь распахнулась, вот женские голоса приблизились и сразу отдалились, металлическое что-то на камни упало, не то ведро, не то шлем. Вот стукнуло рядом с головой, и стук получился такой, словно по дереву ударили. Потом царапнуло по камню и тоже рядом с головой... И тогда Стёпка понял, что его и вправду несут и, скорее всего, несут в ящике, и ящик этот то и дело задевает за углы и за стены... И он сразу вспомнил тот громоздкий сундук, что стоял в повозке у Твореня, вспомнил сладковатый, приторный вкус заварухи, которой его угощал Огрех, и ещё вспомнил, что сам блаженный эту заваруху не пил, а пил пиво, от которого Стёпка так удачно для него наотрез оказался. А ему только того и надо было.
Обманули! Опоили! Усыпили! А потом в ящик засунули, словно в гроб, и теперь тащат куда-то, довольные, что так легко пленили неуловимого демона.
Вот ведь гады какие! Все весичи гады. А особенно маги-дознаватели.
Осознав таким образом своё не слишком завидное положение, Стёпка не растерялся и не запаниковал. Ну, поймали и поймали. Не убили же, не покалечили... Вроде бы. Им же будет хуже, когда я окончательно проснусь. Узнают тогда, как демона усыплять без спросу. Хорошо бы только, чтобы этот город, в который его привезли, оказался Усть-Лишаем. Тогда уже никуда больше ехать не придётся. Он даже слегка возгордился от того, что вот он лежит здесь весь такой хладнокровный и на удивление выдержанный, попал во вражеский плен, и ни один мускул при этом не дрогнул на его мужественном лице. На самом деле его поразительное спокойствие объяснялось, скорее всего, затянувшимся действием сонного отвара, но об этом думать не хотелось. Гораздо приятнее было считать себя неустрашимым героем.
Тело, между тем, понемногу просыпалось. В затёкших руках и ногах щекотно зашевелились колючие мурашки. После некоторых усилий Стёпке с трудом удалось разлепить тяжёлые веки. В ящике было темно. Как в настоящем гробу. Спёртый воздух с трудом проталкивался в пересохшее горло. Неустрашимость и хладнокровие моментально испарились, отчаянно захотелось выбраться из заточения и оказаться на свободе. Тело все ещё не слушалось. Руки и ноги лежали как чужие. Интересно, долго ли он спал? Наверное, долго, раз уже приехали. Взвизгнули несмазанные петли на дверях или воротах, кто-то вполголоса невнятно спросил, кто-то так же невнятно ответил, и звуки сразу сделались гулкими, как внутри помещения, и шаги зазвучали отчётливее.
— Принесли? — спросил властный голос. — Вот сюда поставьте, да бережнее, бережнее.
Ящик опустили на каменный пол, так показалось Стёпке, потом тот же голос сказал:
— Все свободны. Скажете отцу-распорядителю, чтобы вас накормили.
Когда шаги удалились, Стёпка подумал, что ушли все и что он остался лежать в этом ящике один, но вдруг прямо над ним всё тот же голос спросил:
— Так, говоришь, демон ничего не заподозрил?
— Наша маленькая хитрость удалась на славу, — ответил ему знакомый голос. Это был Огрех, только Огрех уже не притворяющийся блаженным. Теперь в его голосе не было ни смирения, ни робости, ни просторечных словечек, это был голос уверенного в себе, вполне нормального и образованного человека. Стёпка прислушивался изо всех сил. — С прочими он держался настороженно, а меня совершенно не опасался. Он же малец ещё, ему и невдомёк, что взрослые способны на такое коварство, от блаженного он никакой подлости не ожидал. Выпил отвар и уснул как младенец.
— Долго ему спать?
— До утра не проснётся точно, а там уж как выйдет. Я сон-траву на глазок сыпал, с запасом, чтобы уж наверняка демона свалить.
— И он не заметил?
— Он полагал, что я обычные травы завариваю. Я даже и не таился.
— Действительно, малец доверчивый. При других обстоятельствах, полагаю, мы вполне могли бы с ним договориться.
— Я в этом не уверен. Малец-то он малец, но норов имеет, и за себя постоять может. Демонская порода издали видна.
— И, однако же, сумел ведь Краесвет этак повернуть, что демон сам напросился с нашим обозом в Усть-Лишай добираться. Да и князь ему умело подыграл... А зачем вы вокруг озера поехали? Мне о том ведомо.
Огрех сначала замялся, потом нехотя пояснил:
— По просьбе Краесвета мы к Змиевым зубьям заезжали. На ночь у них останавливались. Демона проверить хотели.
— Проверили?
— Да. Потянуло его к тем камням. Он даже и не скрывал. Сначала вечером туда ходил, так, глянуть только, а после, когда ему осторожно подсказали, он к ним в полночь направился. Мы следили за ним, ни на миг одного не оставляли... Что-то он там услышал, камни даже загудели слегка, но тем дело и кончилось. То ли сила из того места ушла, то ли демон слов нужных не знает.
— За подобные просьбы Краесвета в Горгулен сослать бы года на три. Додумался же демону такое место показывать! И Остромир тоже хорош! А ежели бы?.. Да ведомо ли тебе, что это за камни? Ваше счастье, что их магию в давние годы порушили. В противном случае... Не хочу даже думать о том, что нас всех могло ожидать.
— Да он бы ничего не успел. Мои люди вокруг таились, скрутили бы вмиг, ежели что.
— Ежели что, могло так повернуться, что всех обозных магов не достало бы с ним совладать. Это же... — тут говорящий понизил голос чуть ли не до шёпота и самое интересное Стёпка не услышал. — Понятно? Вот так. Останься в тех камнях хоть четверть былой силы, да выскажи демон своё желание достаточно отчётливо... А кто может знать, какое бы он желание высказал? А вдруг он всех весичей под корень извести желает, а? Или всех магов-дознавателей — за то, что дружка его обидели? И дивились бы сейчас по всей Великой Веси, куда это вдруг все маги запропали да и были ли они вообще.
— Да возможно ли этакое? — недоверчиво усмехнулся Огрех. — Это ж сколько силы надо, чтобы разом подобное содеять!
— Демону сила как раз и не требовалась. Сила в камнях была сокрыта. На наше счастье давно её вычерпали те, кому она мешала. Но всё равно — с демонами такие проверки лучше не производить. Тем более — с непонятными демонами, от которых никто не знает, какой пакости можно ожидать.
— И что с ним теперь делать? — спросил Огрех. — В мешок каменный? Или надеетесь уговорить, чтобы помогал?
— Нет. Ни к чему нам его уговаривать. По доброй воле он едва ли согласится, а через силу нам от него только лишних хлопот прибавится. Мы не для помощи его ловили, а для того, чтобы помешать ему своё предназначение выполнить.
— А?..
— А предназначение его никому пока не ведомо. Думается, что даже ему самому.
— Так, может, его лучше... И мороке конец.
— Ну, мы же не изверги какие — мальца со свету сживать, пусть даже и демонского. Это оркимаги из него душу бы вынули да и удавили в конце. Нет, посидит взаперти годик-другой, а там и видно будет. Возможно, даже и поможем ему вернуться в свой мир, коли желание изъявит. Главное, чтобы он в дела наши не мешался и на волю не вырвался.
И Стёпку опять понесли. На этот раз уже вниз по крутой лестнице. Ящик то и дело наклоняли, и его тело сползало то к одной стенке, то к другой. Если бы ящик был без крышки, Стёпка, наверное, мог бы из него выпасть. Несли долго, лестницы сменяли одна другую, и ему представилось, что его в самом деле собираются замуровать в жутком каменном мешке, из которого невозможно выбраться, и придётся ему просидеть там в темноте, сырости и одиночестве всю оставшуюся жизнь, ну, пусть не всю жизнь, а всего лишь годик-другой, тоже немалый срок, между прочим. Думать об этом было неприятно, но настоящего страха он не испытывал, наверное, потому, что он ещё не до конца проснулся и всё происходящее воспринималось слегка не всерьёз.
Наконец снаружи в последний раз брякнула то ли решётка, то ли засов на двери, ящик почти уронили на пол, и Огрех приказал:
— Замки снимите и унесите наверх. А сундук откройте.
Крышка откинулась, и Стёпка едва успел зажмуриться. Сквозь сомкнутые веки он чувствовал ровный свет факелов и пристальные взгляды пленителей. Они смотрели на его лицо, а он изо всех сил старался не выдать себя и не моргать. Это было трудно, но он сумел сдержаться. Не нужно магам знать о том, что он слышал их недавний разговор, пусть думают, что он всё ещё крепко спит. Ему вдруг показалось, сейчас все с облегчением рассмеются и скажут, что хватит уже притворятся, давай вставай, хватит разлёживаться в этом ящике, мы тебя разыграли, а ты уже, верно, испугаться успел... Он даже чуть глаза не открыл, но тут кто-то недовольно спросил:
— Путы зачем с него сняли?
— Поперву-то мы его крепко обвязали, — пояснил Огрех. — А уж после понятно стало, что лишнее это. По сию пору снадобье не выдохлось. Я ж говорю: с запасом отсыпал.
Свет погас, ещё раз лязгнул задвигаемый засов, стукнула дверь, и наступила тишина.
Стёпка долго лежал, прислушиваясь к этой тишине и к тому, что происходило у него внутри. Ничего там интересного не происходило. Его тело ещё спало. И он тоже уснул, решив, что всё равно пока ничего сделать не может.
* * *
Разбудил его яркий свет. Он поморщился, приоткрыл осторожно глаза и обнаружил над собой широкое усатое лицо "весьма неприятной наружности". Лицо таращилось на него большими выкаченными глазами, из открытого рта сильно пахло пивом, в усах запутались крошки. В руке незнакомец держал факел-самосветку. С непривычки магический свет больно резанул Стёпке по глазам, он зажмурился и заслонился рукой.
Усатый испуганно отпрянул, факел исчез, с коротким лязгом закрылась дверь, потом забухали тяжёлые удаляющиеся шаги.
Стёпка приподнялся и сел, морщась от зуда в затёкших ногах. На стене еле-еле тлела чахлая самосветка, но её вполне хватало, чтобы разглядеть его новое пристанище. М-да! Не слишком уютное местечко, но всё же не жуткий каменный мешок, а обычная тюремная камера. Внушительная кованая решётка от пола до потолка, стены, сложенные из грубо обтёсанных камней, потолок такой высокий, что и не разглядеть, отполированный множеством ног каменный пол, деревянный коротконогий топчан и ничего похожего на стол или стулья. И неприятный застарелый запах, словно дохлая крыса где-то рядом валяется. В общем-то, глупо было бы ожидать, что в тюрьме будет пахнуть освежителем воздуха. Стёпка выбрался из ящика, закрыл его крышку и сел на неё, потому что ноги ещё держали его плохо.
