— А скоро будет пир? — спросила Кесса. "Где я была, когда наступил Праздник Крыс? Вайнег разберёт..." — с досадой вздохнула она. "Хоть бы Мирный Пир не прозевать!"
— На днях, похоже, — Нингорс огляделся, пересчитывая гирлянды и плетёные шары. — Скрепят мир перед Волной. Это хорошо...
За очередным поворотом Кесса увидела чуть более ярко освещённую террасу под навесом и спальные коконы, разложенные на ней. Варкин-домовладелец был недалеко — вышел на оклик, пошевелил усами, глядя на диковинных гостей, и кивнул на груду коконов и циновок.
— А под крышей места не осталось? — спросил Нингорс, окинув взглядом террасу. Чужеземцы, едва различимые в тусклом свете церита, лежали вповалку вплотную друг к другу — только головы торчали.
— Какое место? Вся долина тут, в Экамисе. Всем сюда надо, — вздохнул Варкин. — Выпей чашку суавы — быстрее уснёшь.
Горьковатый запах суавы струился по улицам — в эту ночь не спалось многим, и Кесса долго ворочалась на жёстком ложе, завидуя Нингорсу — тот, завернувшись в крылья, уснул мгновенно, только размеренное сопение доносилось из-под кожистой перепонки. Свет выбравшихся из-за горизонта лун блестел на листьях папоротника, укрывающих крыши. Из-под навеса Кессе был виден край поднимающегося лунного диска — огромного, яркого. Прикрыв ладонью глаза, она свернулась клубком и попыталась заснуть.
Зыбкая дремота, едва сгустившись над ней, развеялась, и Кесса привстала, растерянно мигая. Между освещённой лунами улицей и спальной террасой стояла спиной к Речнице крылатая тень — Нингорс, выбравшись из кокона, спустился на мостовую и остановился там, оглядываясь по сторонам и настороженно рыча. Его грива вздыбилась, на пальцах горели зеленоватые огоньки. Услышав шорох за спиной, Алгана развернулся, слегка пригибаясь, и Кесса увидела оскаленную пасть и горящие янтарным огнём глаза. Осмотрев террасу, Нингорс с глухим рыком шагнул вперёд, что-то прикинул в уме и резким движением поднял вспыхнувшую ладонь. Ноющая боль сжала запястья Речницы — магия пробуждалась в крови.
— Нингорс! — Кесса прыгнула вперёд, едва не запнувшись о край террасы, и повисла на руке хеска. — Нингорс, постой! Ты чего?!
Она вцепилась в жёсткую шерсть, дёрнула что было сил — пучок остался в руке. Алгана вздрогнул, шумно выдохнул, помотал головой и опустился прямо на мостовую. Его крылья мелко дрожали.
— Агаль... — прошептала Кесса, обнимая мохнатое плечо. — Держись, Нингорс, держись...
Сияющий диск, выскользнув из-под навеса, приближался к зениту, но он больше не был совершенно-круглым: недоставало куска, будто другой диск, чернее ночи, закрыл его кромку.
— Он зовёт, детёныш, — безжизненным голосом прошептал Нингорс. — Так громко... Ни-шэу!
Он прижал ладонь к боку, скрипнул зубами от боли, запахло палёной шерстью. Алгана, отряхнув обожжённую шкуру от пепла, встал, пошатываясь, взобрался на террасу и лёг поверх кокона. Его глаза закрылись, но янтарный свет пробивался из-под век.
— Он замолчит, — пообещала Кесса, положив руку на жёсткую гриву. — Я его заставлю.
Суава была горькой, как ивовая кора, и пряные листья на дне чаши эту горечь лишь усиливали. Кесса с трудом отпила глоток и отодвинула чашку.
Рассвет ещё толком не разгорелся, но город уже ожил — загромыхали по улицам вайморские повозки, с рёвом помчались куда-то осёдланные анкехьо в стальной броне, зафыркали в загонах хурги — им принесли корм. На крышах засверкали пурпуром и золотом сплетённые из крашеной травы цветы, кисти и веера, жители оттирали резные украшения на коньках крыш от серой летней пыли. Издалека тянуло влагой — где-то ночью прошёл ливень, но сейчас небо очистилось.
— Ты говоришь, Нингорс, в Рате речные камешки в цене? — Кесса запустила руку в потрёпанный лиственный мешочек, перебирая холодную тяжёлую гальку. Алгана кивнул, опрокинул в себя вторую чашку суавы и поднялся на ноги.
— Идём.
...Полосатые семена-монеты были куда легче камешков, и Кессе было легко, когда она, рассовав их по карманам, выбралась из лавки. Одна яшмовая галька осталась при ней — зеленовато-серая, под цвет ила со дна древней реки.
— Вот дела — яшму покупают на вес! И столько её пород — я половину уже забыла! — усмехалась она, вдоль стены выбираясь из оживлённого переулка на шумную улицу. Варкины, Акаи, крылатые кошки, — все спешили куда-то, и непросто было устоять на ногах и выбраться из толпы. Нингорс шёл чуть позади, прикрывая Кессу крылом, и хески почтительно огибали его, но никто не пугался. Некоторые даже норовили пощупать крыло — и, дотянувшись, отдёргивали руку с удивлённым возгласом.
Кесса опасалась, что не найдёт ни лавок, ни лотков, но в Экамисе они были везде — у каждого дома, под каждым навесом кто-нибудь сидел, зазывая покупателей. Даже сторожевые ящеры, угнездившиеся на крышах, вопили, подражая крикам торговцев. "Нуску Лучистый! Здесь каждый житель — ткач, а кто не ткач, тот плетельщик," — думала Кесса, старательно отводя взгляд от товаров. "А кто не плетельщик, тот продаёт плоды или листья..."
Она рискнула спросить цену у торговца тканями — и выбралась из-под его навеса с добрыми напутствиями и ворохом новеньких набедренных повязок. На их "хвостах" были вышиты жёлтые и алые узоры — цветы, листья и перья.
— Ратское тряпьё! — ухмыльнулся Нингорс, пощупав ткань. — Мимо ещё никто не прошёл. Это на весь твой посёлок? А это куда?
Кесса наполовину развернула узорчатое покрывало — такие повязывали на голову Варкины, а кто-то накидывал поверх "скелета летучей мыши" — причудливой конструкции из тонких планок.
— Это для Эммы, — сказала Речница, бережно сворачивая платок. — Ей понравится.
Она покосилась на "шляпу" проходящего мимо Варкина, прикидывая, не добавить ли к покрывалу "мышиный скелет"-опору, — такая странная штуковина в самый раз для колдуньи...
— А это тебе, Нингорс, — Кесса расправила полосу чёрной ткани с багряными извивами по краям.
— Эррх... — Алгана подозрительно помял в лапе тряпицу. — У меня есть повязка, Шинн.
— Будет ещё одна, — сказала странница. — Нравится цвет?
...Из-под дверной завесы тянуло жаром, кипящим рассолом и пряностями, — жители дома, не покладая рук, набивали бочонки солениями. Но близился полдень, и свирепая жара загоняла Варкинов и чужеземцев под навесы, в тень и прохладу, — и двое обитателей дома, позвав на помощь детей, взялись разливать по чашкам суаву и густое огненно-рыжее варево, пахнущее рыбой. Вдоль циновок, разложенных под навесом, рассаживались гости, места ещё было много — и Кесса, смахнув со лба мокрые волосы, нырнула в тень и примостилась на низеньком сидении.
— Солнце выпаривает воду, — покачала она головой, глядя на дрожащее знойное марево над дорогой. — Вечером будет ливень.
Новые гости зашуршали циновками, усаживаясь в тени.
— Гляди! — удивлённо воскликнул один из них. — Кто-то из твоей родни, под личинами Алгана и авлар"коси!
Второй хмыкнул.
— Нет, это не личины. Это настоящие, — сказал он. — Хаэй! Это маленькая чашка, нет ли побольше?
Кесса скосила глаз на беседующих и увидела Варкинку и невысокую Акаи безо всяких личин, но в двух длинных накидках, выглядывающих друг из-под друга, и двух покрывалах поверх них. Не меньше нарядной одежды было и у Варкинки, и с её крылатой шляпы свисала яркая бахрома.
— Жаль, завтра уезжать, — шевельнула усами Варкинка. — Впрочем, ты тут не заскучаешь.
— Да и ты немного потеряешь, — усмехнулась Акаи. — Что тут у вас — крашеная трава на крышах? Пшш! Вот Фальхайн украсили, так уж украсили!
— Ишь ты! — усмехнулась и Варкинка. — Но с угощением вам нас не догнать.
— Где же вы взяли такое стадо куманов? — фыркнула Акаи.
— Куманы... Вот диво-то — куманы! — бахрома на шляпе Варкинки весело закачалась. — Такого зверя вы ещё не ели. И такую большую тушу вам не найти во всех фальхайнских стадах.
— Что за зверь такой? Хумраш, или куза, или ящер-трубач? — удивлённо мигнула Акаи.
— Больше, — качнула головой Варкинка. — Такого в Экамисе ещё не ели. И в Фальхайне тоже!
Кесса вздрогнула, растерянно посмотрела на Нингорса. Хеск, навострив уши, вглядывался в пыльное марево над дорогой. Ветер всколыхнул бахрому из крашеной травы, бросил в лица пыль и принёс издалека еле слышный рокочущий вздох. Речница, отставив чашку с недопитой суавой, поднялась на ноги.
— Нингорс, ты слышал? Найдёшь, где это?..
...Плетёная крыша опасно похрустывала под ногами, но её удерживали прочные балки — и под весом Нингорса, притаившегося за багряными "крыльями" на её гребне, она лишь слегка проседала. Кесса осторожно выглянула из-за "крыла" и увидела двор, со всех сторон окружённый глухими стенами домов. Узенькие переулки, выходящие на этот перекрёсток, перекрыли высокой бревенчатой оградой. У открытых настежь ворот стояли копейщики, и под их пристальными взглядами Варкины в простых светлых накидках разгружали повозку с дровами. Поленницы, прикрытые циновками, громоздились вдоль стен, в тёмном углу виднелся ларь с углём, а посреди двора, в десятке шагов от ближайшего дома, выстроился частокол из толстых стволов, покрытых шипами. Варкины, разгружающие дрова, косились на него с опаской — огромному зверю в дымчато-серых перьях явно было там тесно.
"Горка!" — Кесса от волнения прикусила палец. "Значит, его они надумали сожрать... Нуску Лучистый! Чтоб им самим зажариться живьём!"
Зурхан задумчиво бродил по загону — шаг в одну сторону, шаг в другую, и снова обратно, иногда останавливался и разглядывал колючую ограду, особенно пристально присматриваясь к воротам. Он подходил вплотную, обнюхивал верёвочные петли, почти касаясь их носом, протягивал к ним коготь — и пурпурные блики, блуждающие по частоколу, тут же слетались к нему, и ящер, вздрогнув, отшатывался и мотал головой.
— Настойчивый, — прошептал Нингорс, выглянув из-за плетёного украшения. — Знаю я это заклятие. Сколько раз он обжёгся? Я бы уже лежал пластом.
Потеревшись носом о пернатое плечо, Горка сел и опустил голову к засовам, глубоко впившимся в брёвна. Роскошный кованый замок закрывал ворота, Кесса таких не видела даже в эльфийском замке. Ящер протянул лапу к засову — багровые сполохи сплелись в ослепительную молнию, и Горка с рёвом отшатнулся и едва не опрокинулся на спину. Один из копейщиков, подойдя к загону, постучал копьём по ограде и сердито прикрикнул на ящера. Тот, встряхнувшись, принялся приглаживать взъерошенные перья.
— Бедный Горка, — прошептала Кесса, высматривая в ограде бреши. Но колючие колья стояли часто и вкопаны были глубоко.
Зурхан встрепенулся, поднялся на лапы, принюхиваясь и крутя головой. Кесса не успела нырнуть в укрытие и встретилась с ним взглядом. С гулким вздохом Горка вскинул лапы и бросился на ворота.
Ограда дрогнула, брёвна захрустели, но выдержали. Шипы глубоко впились в грудь ящера, перья потемнели от крови.
— Горка! — вскрикнула Кесса, но едва ли ящер её слышал — лапа Нингорса зажала ей рот. Алгана затолкал её в укрытие и сам распластался на крыше. Во дворе загомонили Варкины, повозка, отплевавшись от сажи, поползла прочь со двора, те, у кого не было оружия, вылетели за ограду ещё раньше. Сквозь просветы в плетёных украшениях Кесса видела, как стражники, встревоженно озираясь, подходят к загону, просовывают копья сквозь ограждение, резкими криками отгоняют зурхана от ворот. Ящер не замечал их — он смотрел туда, где недавно была Кесса, часто мигал и шипел, встряхиваясь всем телом. Речница подалась вперёд, но Нингорс ухватил её за плечо и вдавил в крышу.
— Он узнал меня, — прошептала она еле слышно.
Горка с тяжёлым вздохом опустился за землю. Перья на хвосте были взъерошены — он не стал складывать их. Понюхав окровавленную грудь и лизнув ранку, он лёг и закрыл глаза. Стражники, недоумённо переглядываясь, отошли.
— Нингорс, ты видел? Горка узнал меня и попросил о помощи! — прошептала Кесса. — Нельзя его тут бросить!
— Тут самое время прилететь праматери зурханов, — на миг стиснул зубы Нингорс. — Видел я всякое, но такого...
— Нет праматери зурханов, — вздохнула Кесса. — Прилетели только мы. Эти проклятые шипы... Как подло!
— Тише, — прошептал хеск, выглядывая из укрытия. — Надо подумать.
Зурхан лежал, не шевелясь, и ветер колыхал его перья. Кесса испугалась, что шипы воткнулись слишком глубоко, но разглядела, что бока ящера слегка вздымаются.
— Петли на дверце разорваны, — заметил Нингорс с широкой ухмылкой. — Они Горку не выдержали. Остаётся замок... он один, засовов два. Если убрать заклятие и обуглить дерево, дверца вылетит от лёгкого толчка. Вон там ещё одно заклятие той же природы... и печать-ловушка сразу за воротами... ничего неодолимого, но дома закоптятся.
— Да хоть бы дотла сгорели! — сверкнула глазами Кесса. — Ты хитрец из хитрецов, Нингорс, прямо как Речник Кирк. Займись заклятиями, а я отвлеку стражу и...
— Подожди, — Нингорс положил тяжёлую лапу ей на плечо. — Эти стражники — не помеха. Помеха — вон те...
Кесса удивлённо мигнула, переводя взгляд с копейщиков во дворе туда, куда указывал хеск, — на улицу, идущую мимо закутка с зурханом, варкинский патруль на бронированных хумрашах, второй патруль, выезжающий из-за угла, и пятёрку боевых анкехьо. Их всадники были одеты очень ярко, и шляпы их были особенно широкими.
— Надо выбраться к воротам и миновать их, — думал вслух Нингорс, недовольно подёргивая ушами. Чем дольше он размышлял, тем сильнее морщился. Кесса следила за ним, затаив дыхание.
— А ведь там ещё ров... — припомнила она. — Нуску Лучистый, там же целое войско ждёт Волну! Лучники, копейщики, чародеи... они из Горки ежа сделают!
— Если его увидят, он до ворот и не доберётся, — буркнул Нингорс.
Шорох внизу насторожил его, и он, прижав Кессу к крыше, осторожно выглянул из укрытия. Речница вывернулась из-под его лапы и увидела, как стражники с копьями наперевес уходят со двора. Жара измучила их так же, как и Нингорса, они свесили языки набок и едва не забыли запереть ворота — но последний из них всё же задержался, чтобы задвинуть засов. Они скрылись за углом, и улица опустела.
— Куда это они? — удивилась Кесса.
— Пить суаву, должно быть, — отозвался Нингорс, принюхиваясь к горячему ветру. — Что-то не то... Ты смотри!
— Река моя Праматерь! — выдохнула Речница и изумлённо замигала — и в этот же миг Горка, бессильно распластанный на земле, вскинулся и вскочил на ноги, веером складывая растрёпанные перья. За оградой, посреди залитой солнечным светом улицы, колыхались дымчато-серые и чёрные перья. Огромный когтистый ящер, оглядевшись по сторонам, вошёл во двор.
— Ссссу-у-урх! — Горка поднял лапы, зашевелил когтями, едва не кинулся на дверь — но вовремя остановился. Все его перья взволнованно шелестели.
— Шшшшш, — отозвался пришелец. Он был серым от носа до кончика хвоста, ни единой пестрины, — кроме длинных чёрных перьев на лапах, хвосте и груди. На миг поднеся коготь к пасти, он подошёл к загону. Горка повёл лапами, наклонил голову набок, следя за каждым его движением. Серый ящер выставил лапу вперёд, опустил трёхпалую ладонь на замок, и красные сполохи, перебегающие от столба к столбу, угасли. Тихонько заскрежетали, выходя из пазов, засовы, и дверь, которую ничто больше не удерживало, упала наземь. Серый ящер жестом поманил Горку к себе и попятился, освобождая дорогу.
