— Да. Они сопротивлялись, защищались, они атаковали, боролись. Но... Жнецы их... задавили, — тихо сказал Явик, видя, как Джессика толкнула Луиса в бок локтем, пресекая попытки мальчика задать ещё один вопрос. — Они погибли... с честью. Не сдались. И не отступили.
— Тётя Бена рассказала моим родителям о... войне со Жнецами, которая скоро начнётся, — сказала Джессика. — Я многое слышала. И... многое поняла. Мой папа сказал, что мы будем... бороться с ними. И я знаю, что мы... тоже не отступим.
Явик увидел, как пусть чуть и вразнобой, но кивнули, услышав слова Джессики все остальные ребята. Почувствовал, что они не просто согласны со сказанным девочкой — они думают так же, как думает она.
Люди взрослели и Явик, воин древней расы, чудом выживший и вернувшийся, ощущал, насколько быстро они взрослеют. Даже дети землян готовы воевать, бороться, противостоять Жнецам. Несмотря на то, что их, детей, считают слишком маленькими, слишком слабыми, слишком юными. А они... они совсем не так слабы и беспомощны.
Наверное, Жнецов ждёт большой сюрприз, если даже дети землян готовы противостоять им. Жнецов ждёт столкновение со всем населением нынешней Галактики — от глубоких стариков до самых маленьких детей. Столкновение, не сулящее полумашинам лёгкой и быстрой победы. Сулящее им смерть, гибель и забвение.
Джессика передала Явику кристалл. Протеанин спрятал его под бронёй. Привычным, отработанным движением, не глядя. Взгляд Явика был направлен на 'зеркало' озера. Ему вновь вспомнилась Цитадель. Тогда на станции могли жить только весьма обеспеченные и знатные разумные. Не только чистокровные протеане, конечно. Но протеане там были в явном большинстве. Станция была местом, где располагалось правительство и все центральные органы власти Империи. Была...
Насколько успел понять Явик, просматривая банки данных фрегата-прототипа, и сейчас на Цитадели среди жителей почти нет тех, у кого уровень достатка и известности можно оценить как средний и тем более — как низкий. Ничего не меняется. И теперь Цитадель снова может стать воротами в Тёмный Космос. А точнее — из Тёмного Космоса.
— Явик... — тихо сказала Джессика.
Протеанин очнулся от воспоминаний, посмотрел на девочку, почувствовал, что она немного замёрзла и хочет вернуться к себе домой. Да и другие дети тоже проявляли беспокойство, всё же они просидели на берегу озера, где почти всегда свежо и прохладно, очень долго.
— Что делать с аквариумом, Явик? — спросил Мигель.
— Заберёте его к себе домой. Сами решите, у кого он будет, — сказал протеанин.
— Он... — несмело произнёс Луис, желая, как понял Явик, спросить, сколько же будут жить рыбы в столь необычном сосуде.
— Два-три дня, — ответил Явик. — Не больше. Лучше, если вы поместите сферу в какую-нибудь большую кастрюлю. Когда сфера начнёт таять, вода прольётся в кастрюлю и рыбы всё равно выживут.
— У меня есть корм для рыб, — сказала Джессика. — И я... я буду их кормить.
— Ещё лучше, — продолжил Явик, — если вы через два дня, не позже, — он сделал на этой фразе хорошо заметное и понятное для детей ударение, — принесёте сферу сюда, на берег пруда и опустите её на воду. Как только она окажется в воде, вы отпустите её, она распадётся и рыбы... вернутся в свою стихию.
— Так будет... лучше всего, — тихо сказала Ванесса, переглянувшись со спутниками. — Мы так и сделаем. Озеро — это намного лучше, чем кастрюля, — она встала, подошла к сфере, взяла её обеими руками, подняла, глядя на спокойно плавающих рыб. — Они... не боятся меня?
— Ты — не страшная, — сказал Явик, вставая. — Ты — добрая, — он помедлил несколько секунд и добавил. — Вы все — добрые. Это — главное.
Мигель, Луис и Джессика тоже встали, глядя на мятущиеся языки биотического пламени.
— А с костром что делать? — спросил Мигель, делая шаг к пламени.
— Возьми. Он будет светить ещё несколько суток. А потом погаснет, — сказал Явик. — Не обожжёшься, возьми.
Мигель наклонился, подставил ладони под пламя, огонь лизнул его пальцы и мальчик, восторженно вздохнув, заключил костёр в сведённые 'ковшиком' ладони.
— А он... — Луис подошёл к Мигелю, не сводя заворожённого взгляда с языков пламени.
— Не надо его пока делить, Луис, — сказал Явик. — Вот дойдём до посёлка...
— Вы нас... проводите? — изумлённо выдохнула Ванесса, взглянув на протеанина, бросившего взгляд на 'зеркало' озера.
— Да, — кивнул воин древней расы, вызвав на лицах детей счастливые улыбки. Конечно, приятели и подруги обзавидуются, увидев, кто сопровождает их, четверых, ушедших к озеру далеко за пределы своего посёлка. — Идёмте.
Они отошли от озера на порядочное расстояние, когда Явик остановился. Ванесса передала сферу-аквариум в руки Мигеля. Протеанин подхватил девочку на руки. Усевшись на левой руке воина древней расы, Ванесса уцепилась руками за броню скафандра и улыбнулась — ей понравилось быть столь близко к необычному разумному.
— А можно я — тоже? — Джессика снизу вверх посмотрела на возвышавшегося над ней протеанина. — Явик, пожалуйста.
— Можно. — Протеанин чуть наклонился, подхватывая девочку правой рукой и она, крепко уцепившись за бронированный воротник скафандра, устроилась на правой руке. — Удобно?
— Очень. — Джессика взглянула на Явика. — Спасибо.
— Тогда — идём дальше.
Путь до посёлка не занял много времени. Обитатели селения заметили их издали — шедшие впереди мальчики держали в руках сферу-аквариум, освещённую неярким пламенем биотического огня. Явик уже знал, в каких домах обитают родители его спутников и спутниц, поэтому решил сначала проводить девочек до калиток подворий. Джессика и Ванесса жили рядом, буквально через дом.
Остановившись у калитки дома Ванессы, Явик подождал, пока подружки спустятся на землю. Мигель передал Джессике сферу-аквариум и девочка, прощально кивнув Явику и друзьям, вошла во двор. Луис передал Ванессе в подставленные ею ладошки огонь, проводил уходившую во двор своего дома подругу взглядом и повернулся к Явику. Тот кивнул, одобряя поступок мальчика. Луис понял.
Несколько минут — и сначала Мигель, а потом и Луис входят через калитки во дворы своих домов. Обернувшись, они помахали Явику руками. Тот помахал им в ответ, повернулся и вскоре покинул пределы селения, направляясь к стоянке кораблей.
Ночь вступала в свои права. Темнота сгущалась. Миновав озеро, Явик прошёл по тропинке к вешкам, кивнул часовым и поднялся по трапу на борт фрегата. Поприветствовав вахтенного офицера, воин древней расы скрылся в своей каюте, заперев дверь на защёлку и включив красный предостерегающий сигнал на внешней панели ВИ замка.
Борт фрегата 'Нормандия'. Перед отлётом Шепарда и Явика в лагерь археологов
Сколько она простояла рядом с Шепардом — Бенезия не помнила. Она наслаждалась возможностью быть рядом с любимым разумным. Наслаждалась и жила этой возможностью. Да, теперь она чувствовала себя живой. Она любит, она любима. Она — в безопасности. Она возвращается к полной жизни. Старшая Т'Сони наслаждалась тишиной, покоем, царящим в окружающем мире, наслаждалась возможностью обнять Шепарда, прижаться к нему, слышать его ровное, глубокое, спокойное дыхание. Да, он — в скафандре, жёстком, но сейчас... Сейчас этот скафандр кажется Бенезии самым родным, близким и очень, очень мягким. Она чувствует тепло тела Шепарда даже сквозь лёгкую броню. И отчётливо, остро чувствует тепло его души. Предназначенное сейчас только ей. Ей одной. Да, Джон думает о Дэйне, вспоминает её, любит её. Он любит и Карин. Такой уж он... необычный землянин. Карин права, он — лучшее, что сейчас есть у нормандовцев. Благодаря Шепарду ни корабль, ни экипаж не пострадали.
Да, тот самый протеанский маяк, за которым и был послан Советом Цитадели на Иден-Прайм фрегат-прототип, теперь находится на борту корабля. Можно считать, что распоряжение Совета Цитадели нормандовцы частично выполнили. Частично, потому что никто из землян или турианцев-Спектров не мог предположить, никто из обитателей фрегата не мог бы предсказать точно и полно, как именно сложится этот полёт. А он сложился так, что теперь фрегат стал домом для протеанина Явика. И потому Маяк обрёл живого, настоящего, полновластного владельца и хозяина. А Совет Цитадели... впрочем, эти сидельцы цитадельские ещё не знают, что Маяк не получат. Явик не отдаст им его. Если у сидельцев Цитадели есть другие маяки — а они у них, безусловно, есть, то пусть, если сумеют, с ними и работают руками своих умников-разумников. Только вот теперь Явик имеет право изъять эти маяки с Цитадели. В том, что эти маяки именно там, у Бенезии нет никаких сомнений — вряд ли цитадельские сидельцы согласятся добровольно выпустить маяки из пределов Станции.
Сейчас она, Бенезия Т'Сони, ещё пребывает в безвестности. Можно сказать, она по-прежнему является 'без вести пропавшей'. И только тогда, когда она взойдёт на причалы Цитадели, она вернётся. Хочется надеяться, что окончательно. Потому что второй раз она такую безвестность не переживёт. Никто из ныне живущих разумных органиков, кроме неё и Сарена, не знает доподлинно, что такое жить, существовать, быть в шкуре хаска. Слуги Жнеца, служанки Жнеца. Никто не знает. Пока не знает. Многим из жителей нынешней Галактики суждено очень скоро это узнать. На собственном горьком опыте.
И тогда... тогда далеко не каждого разумного органика сможет вытащить Шепард. А кроме него... некому. Только он может действенно попытаться вернуть разумного органика из хаскоподобного состояния в нормальное. И уже сейчас Бенезия убеждена: он, Джон Шепард, будет это делать при любой мыслимой возможности. Потому что он... способен любить и ценить жизнь и судьбу всех разумных органиков. Жаль только, что всех, попавших под власть Жнецов, Шепард спасти не сумеет. Не сможет и не успеет. Даже его уникальных возможностей, даже его уникальных способностей на это не хватит. Так захотели Высшие Силы. По-разному именуемые разумными разнорасовыми органиками.
Джон стоит неподвижно, смотрит на открывшуюся панораму. Это только так кажется, что вокруг — очень темно. Когда глаза привыкают к темноте, они начинают различать и контуры, и оттенки. Многое начинают видеть достаточно полно и чётко.
Шепард стоит, смотрит, молчит. Думает. О многом думает. И сейчас Бенезии не хочется знать, о чём именно он думает. Она не страдает излишним любопытством и не хочет напрягать Джона просьбами рассказать. Она его любит и убеждена, что когда любишь — ты понимаешь того, кого любишь. Не должна понимать, а именно понимаешь. Если не понимаешь — тогда... Тогда с любовью — проблемы. А Бенезия понимала Джона. Потому что он понял её. Если бы он её не понял — он бы не смог её спасти.
Сейчас он стоит неподвижно, смотрит куда-то вдаль, о чём-то думает. Он даёт ей, своей спутнице возможность вести себя совершенно естественно и свободно. Она может уйти сейчас. Уйти к кораблю, подняться в свой салон. Но она... она не хочет этого делать. Она хочет быть рядом с Джоном. Сейчас и здесь. И везде и всегда во всех других местах. Как бы ни было там горько, больно и опасно. Потому что только он, Джон, спас её от горечи, боли и опасности. Спас так, как смог бы сделать только совершенно искренне и глубоко любящий разумный.
Надо будет попросить Карин... прежде всего — Карин, научить её готовить земные блюда. Самые простые. Потому что Джон любит простоту. Любит незамысловатость, в которой... много естественности. Она, матриарх азари Бенезия Т'Сони, многого не знала о людях, пока судьба ей не подарила встречу с Шепардом. Встречу, перевернувшую во многом её мировосприятие. И теперь она хотела, чтобы Джон, возвращаясь на свою 'Нормандию'... Которую, кстати, он тоже глубоко, полно и искренне любит... Если бы он её не любил, он бы не стал так заботиться ни о корабле, ни о его экипаже и команде... Чтобы Джон мог поесть не очередной уныло и строго утилитарно выглядящий в своей упаковке армейский или флотский паёк, а именно домашнего. Поесть, не стоя в коридоре у тумбы, где можно было бы приткнуть этот самый брикет пайка, а за столом, из тарелки, пользуясь нормальными столовыми приборами. Не спеша, не будучи в напряжении, не думая о том, что сейчас надо бежать, лететь, спасать, исправлять, делать.
Она, азари, конечно, читала сборники рецептов земных блюд. Имперскую 'Книгу о вкусной и здоровой пище' тоже прочла как-то, под настроение. Просто прочла. Для информации, для общего развития. Просто потому, что ей это могло когда-нибудь пригодиться. И она тогда, когда читала, не предполагала, что ей это прочитанное сможет пригодиться вот так. Нет, определённо надо как можно скорее просить, умолять Карин научить её. Стыдно будет ей, матриарху азари, если всё, что она сможет, оставшись наедине с Шепардом, это поставить на стол упаковку армейского пайка и раскрыть её. Очень стыдно ей будет. Стыдно, потому что она тогда не покажет, что поняла Джона правильно.
Он... — в первый момент, когда её сознание кольнула иголочка острого понимания, матриарх едва сдержалась, сделав всё, чтобы не вздрогнуть, не насторожить стоявшего рядом и обнимавшего её Шепарда. Обнимавшего её, матриарха азари... У которой есть дочь. У которой есть муж. И которая вернулась в этот мир, чтобы жить. — Он... он ведь сирота, он — одинок с самого рождения... И если он был рядом с Дэйной, то только потому, что считал себя обязанным помогать ей, девочке, девушке. Потому что она нуждается в заботе, в понимании, в любви больше чем он, мальчик и юноша.
Он никоим образом не привязывал к себе Дэйну, он просто был рядом с ней, потому что хотел, чтобы ей было хорошо, чтобы она была спокойна, чтобы она была уверена в самой себе. А потом, если уж получится, если она захочет — то и в нём, своём спутнике. Он ничего, совсем ничего не требовал от Дэйны, он просто был рядом с ней. А она... она просто была рядом с ним. И в этом 'просто была рядом с ним' заключалась, как теперь понимала матриарх, великая и очень важная глубокая сложность. Дэйна рядом с Джоном была свободна. И то, что она... была рядом с Джоном тогда, когда он уходил в армию, когда он вернулся с Акузы — это был только её, Дэйны, личный выбор. На который Джон никак не влиял. Он ни на чём не настаивал.
Как не настаивает ни на чём вот сейчас, когда они вдвоём стоят и смотрят на этот ночной пейзаж. Обычный иден-праймовский ночной пейзаж. Да, глаза уже давным-давно привыкли к ночной тьме и теперь с лёгкостью выделяют контуры предметов, растений и строений. Шепард спокоен, он стоит, легко обнимая Бенезию. Без тени сексуальности. Просто обнимает, чтобы ей было спокойно, чтобы она была уверена в том, что она... не одна.
Да, у неё есть Этита, есть Лиара. Но сейчас и Этита и Лиара — далеко. А Джон — вот он, рядом с ней. Он обнимает её. И она обнимает его. Ей — хорошо. И она хочет, и она должна сделать всё, чтобы было хорошо и Джону. Потому что он ей стал невыразимо, глубоко и очень, очень дорог. Он не примет от неё никаких клятв верности. Нет, не примет. Хотя в азарийской практике, да у тех же юстициаров, к примеру, эти клятвы очень даже в ходу. И требования этих и подобных клятв... азари соблюдают, страшась, опасаясь и боясь, прежде всего, бесчестья. А Джон... нет, он не примет никаких клятв. Они ему... не нужны. Ведь, несмотря на то, что рядом с ним все эти годы, так или иначе, была Дэйна, потом — появилась Карин... он их обеих, самых близких для него женщин ничем к себе не привязывал. Они оставались рядом с ним по своей собственной воле. По своей собственной, а не по его воле. И она тоже останется с ним рядом навсегда по своей собственной воле.
