— Ранее ты задала еще один вопрос, — сказала Орико, прежде чем Мами спросила о чем-нибудь еще. — Хотя, как и с предыдущим, ты не сказала того, что на самом деле имела в виду. Этот вопрос угнетал тебя все эти годы, осознавала ты того или нет.
— И что же это за вопрос? — спросила Мами, позволив Орико направить этот разговор. Ее мушкет опустился на очередной дюйм.
— Ты просила узнать смысл всего этого, — сказала Орико. — Всего, что произошло с тобой за твою долгую жизнь. Жертвы, смерти — и да, включая и Акари и то, что ты сделала с собственной памятью. Тебя снова и снова просили жертвовать: твоей моралью, твоими чувствами, твоими друзьями, твоей свободой, и тебе остается лишь задаваться вопросом, чего все это стоит. Каждый предположительный триумф не полон. МСЁ не смог спасти ни первых твоих учениц, ни Акари. Стирание собственной памяти, чтобы завершить переговоры о расширении, все равно не предотвратило смерти миллионов. Снова и снова мир, который ты пытаешься спасти, входит в очередное пламя, и ты оказываешься прямо во главе, отдавая частицы себя, чтобы влить воду в огонь.
— И что, если это правда? — вызывающе спросила Мами. — Никто ничего не может с этим поделать. Это то, что я должна сделать. Работа важна. Слишком многие рассчитывают на меня.
— Ты правда думаешь, что это стабильно в долгосрочной перспективе? — спросила Орико. — В своем сердце ты все еще ждешь, когда все это закончится, но что если это и правда когда-нибудь закончится, что ты будешь делать? Сидеть дома, печь тортики и упиваться прошлым? Будешь ли ты в таком случае счастлива?
— Больше нет, — сказала Мами, слова, как будто заколдованными, непрошеными сорвались с ее губ. — По меньшей мере, мне придется снова найти Хомуру. И даже тогда, когда я сяду за стол, пустые места заполнят призраки потерянного.
Она в шоке прикрыла обеими руками рот, ее ружье полностью исчезло. Она сказала это не добровольно.
— Похоже, мое время здесь подошло к концу, — наклонила голову Орико. — Меня дезинформировали. Богиня капризна. Как жестоко — это должно было быть моим шоу.
— Стой! — потребовала Мами, в то время как силуэт Орико начал растворяться. — Я с тобой не закончила!
— Помнишь, что ты когда-то сказала мне, Мами-сан? — сказал знакомый, очень молодой голос.
Мами обернулась, и во время поворота мир сместился, и они были уже не в церкви, но в очень знакомой квартире — которую она веками не видела.
— Ты сказала, что мне придется сражаться на протяжении вечности, — сказал голос. — В бесконечной битве от глубокого прошлого до далекого будущего.
Мами прищурилась, не в силах разглядеть сидящую за столом перед ней фигуру. Нет, это был не свет — но, тем не менее, она не могла избавиться от ощущения, что ее слепит что-то очень яркое, и что поэтому она не может увидеть.
— Я так сказала? Вам? — спросила Мами, решив задать единственный возможный вопрос.
— Присядь, — сказала девушка, указав одной рукой. Это был вежливый приказ.
Мами села, продолжая делать все возможное, чтобы разглядеть лицо девушки. Не требовался детектив, чтобы понять очевидное: что эта девушка, чей голос и фигура были почти болезненно знакомы, была той, кого Мами когда-то знала, пусть даже это было, как уверяла Хомура, в другом мире.
«В другом мире», — повторила про себя Мами. Поразительно, насколько банальными начали казаться эти понятия, учитывая все ею уже увиденное.
— Прости, я не могу позволить тебе увидеть мое лицо, Мами-сан, — сказала девушка.
На мгновение повисла тишина.
— Слова, что я процитировала, ты сказала мне в те краткие мгновения перед тем, как я заняла свою позицию здесь. Ты предупреждала меня о необходимости сражаться до конца времен, и я посчитала, что готова, но ошибалась. Никто не может быть по-настоящему готовым к такому.
Руки перед ней двинулись взять со стола кусок торта с клубникой, который Мами до сих пор так и не заметила. Мами нерешительно взяла вилку.
— Но, в конце концов, неважно, что я была не готова, — сказала девушка, аккуратно отрезая торт. — Я все равно делала работу. Пришлось.
— Очевидно, я не помню, о чем вы говорите, — сказала Мами, осторожно взяв себе кусок торта. — Но я уверена, вы это знаете, так что настоящий вопрос: что вы пытаетесь мне сказать?
Ожидая ответа на этот вопрос, Мами попробовала торт. Она мгновенно почувствовала нахлынувшее на нее чувство глубочайшей ностальгии, когда смесь сливок, насыщенной клубники и как раз достаточно сухого торта наполнили ее рот.
Ей потребовалось мгновение, чтобы заново вспомнить, зачем она здесь, и еще одно, чтобы понять, почему это так на нее повлияло.
В конце концов, это был ее торт, на отработку и освоение которого она потратила долгие часы, даже придумав собственный подход, столько лет назад, когда ей хватало времени, чтобы растрачивать на подобное.
Почему же тогда она плакала?
— Ты устала от всего этого, — сказала девушка. — В глубине души ты это знаешь. Не стану повторять сказанное Орико. Проблема в том, что и вернуться назад ты не можешь. Эта ныне существующая версия тебя не может вернуться продолжить печь торты или устраивать чаепития, пока мир нуждается в спасении. Но когда этот мир больше не нужно будет спасать? Или всегда появится что-то новое? Два столетия мира и процветания, и ты так и не смогла отступить.
— Я устала, — сказала Мами. — Я устала, но едва Кёко готова была отправиться со мной, как началась эта война…
— Ты два столетия не могла уговорить Кёко отправиться с тобой в отпуск? — потребовал детский голос. — Мне сложно в это поверить.
Мами не стала отрицать истинности этих слов, на мгновение сосредоточившись на гораздо более простой задачей поглощения торта.
— Прости, Мами, — с искренним раскаянием сказал голос, что ей оказалось неожиданно услышать. — Я слишком сурова. В итоге ты поняла, что делаешь что-то не то, и все равно уговорила Кёко. Война пришла в худшее из возможных время, потому что это не позволило тебе сделать то, в чем ты отчаянно нуждалась.
Девушка взяла чайник, снова, казалось бы, появившийся из ниоткуда, и налила им обеим по чашке.
— Ты была не совсем права, говоря о сражениях на протяжении всей вечности, — сказала девушка. — Работа сложна, и я часто устаю, но, как выяснилось, в вечности хватает времени на перерывы, если знаешь, куда смотреть. Никто с хотя бы каплей человечности никогда не сможет отступить.
— Тогда что бы вы посоветовали мне сделать? — спросила Мами, потягивая чай и взмахнув одной рукой над столом. — Вы знаете, насколько важно мне сохранить мой пост. Мой уход приведет к немалой потере престижа как организации, так и меня лично. Это навредит всем.
— Я не говорю тебе оставить пост, Мами-сан, — сказала призрак. — Но тебе нужно научиться отстраняться и позволять кому-то еще какое-то время заботиться обо всем. Ты ведь можешь взять отпуск, не так ли? Скажи, что горюешь по любимому человеку. Это вполне правдиво. На фронте затишье, и оставленная тобой во главе адмирал, похоже, неплохо справляется в твое отсутствие.
Мами закрыла глаза, коснувшись ядра своей души. Что ей на это сказать? Каковы вообще по этому вопросу ее настоящие чувства? Перед остальными она привыкла поддерживать фасад надежной, материнской жизнерадостности. Но для себя она научилась поддерживать постоянный подтекст тихой печали, ностальгии, почти задумчивости, некоей бессмысленной низкоуровневой эмоции, помогавшей ее почувствовать что-либо более экстремальное. Единственное, что в последнее время сумело ее пронзить, это недавнее раскрытие воспоминаний об Акари.
Акари…
Она почувствовала, как имя прокатилось через ее разум, и снова вспомнила, каково было ощущать ее кончину. Насколько несправедливым казался мир, насколько пустыми все ее жертвы.
И как она презирала себя, зная, что Акари ради нее принесла окончательную жертву, только чтобы она растратила ее в отвращении к себе и убийстве. Не было никакого удовлетворения в том, чтобы проделать дыру в груди девушки, при этом разбив самоцвет души. Лишь горечь на мир, на себя, за обучение Акари быть столь самоотверженной, на систему, производящую монстров, вроде того, в которого на ее глазах превратилась Акари.
— Мне не помешает перерыв, — наконец, сказала она. — Найдите немного времени понять меня. Я просто не могу… избавиться от беспокойства, что с моим уходом что-то произойдет.
— Мне тебя жаль, — сказала девушка, наливая еще чая. — Это бремя, столь сильно заботиться о других, в мире, которого явно не заботят никто из них. Уж я-то об этом знаю. Гораздо проще заботиться лишь об одном, но если бы тебя заботило лишь одно, прямо сейчас здесь была бы Акари.
Мами почувствовала на себе взгляд девушки, пусть технически она даже не видела ее глаз, и, в замешательстве, выпила новую чашку чая.
— Хорошо, — сказала девушка. — Времени меньше, чем мне бы хотелось, но события здесь движутся быстро, и его, по крайней мере, хватит, чтобы перейти к отложенному знакомству или, возможно, стоит сказать, повторному знакомству.
— Только не говорите мне, что снова с Орико, — импульсивно сказала Мами, уже во время слов пожалев о замечании. — С меня, э-э, думаю, было достаточно Орико.
Девушка тихонько рассмеялась, болезненно человеческий жест, из-за которого всего на мгновение Мами показалось, будто она может вспомнить, кто это.
— Нет, не с Орико-тян. Махина-тян слишком долго отмалчивается, пусть даже вполне прекрасно осознает происходящее. Не скажешь чего-нибудь?
Мами прищурилась, почувствовав появившееся в разуме удивление сущности, внезапно осознав, что она все это время была там.
Из-за спины Богини вышла девушка, настолько плавно, как будто она все время была там, появившись из какого-то пробела в восприятии Мами. У девушки были длинные прямые волосы того же цвета, что у Мами, и одета она была в военную форму вместе с хорошо подобранным беретом.
Девушка моргнула на свет, и лишь тогда Мами заметила, что у нее не было одной радужки, замененной предпочитаемым для своих аватаров ИИ нервирующим дизайном.
— Что? — спросила девушка, и Мами немедленно узнала голос, потому что он был ее собственным.
— Махина? — спросила она столь же растерянно, как и, похоже, была стоящая перед ней девушка.
— Я взяла на себя смелость извлечь тебя в виде аватары, — пояснила сидящая напротив Мами сущность. — Той же самой, что ты порой используешь в онлайне. Не смущайся.
Последняя фраза была ответом на панику во вдруг распахнутых глазах девушки, отчаянно оглядевшейся по сторонам в поисках места, где спрятаться, в итоге безрезультатно нырнувшей за спину Богини, прежде чем понять, насколько глупо это выглядит.
— Да, это, э-э, я, — сказала Махина, вернувшись на место и сумев справиться со вниманием.
— Но как… — начала Мами, прижав руку к голове, размышляя о том, что видит. Махина была ее личной помощницей, но…
Через мгновение кусочки встали на место, вывод мог быть только одним, учитывая свидетельства и тот факт, что сцену этого знакомства организовала ни кто иная, как предполагаемая богиня волшебниц.
— Ты разумна? — выпалила Мами, в кои-то веки ее язык опередил ее голову. — В этом все дело?
Уже заданный вопрос нельзя было вернуть назад, пусть даже Мами сразу же прикусила губу.
— Да, — неловко отвела взгляд девушка. — Я осознала это вскоре после апгрейда до Второй версии. Я… не знала, как сказать тебе. Так что я не говорила, с учетом всего происходящего.
— Я…
На этом Мами и закончила мысль, закрыв глаза. Это было чересчур. Ей нужно было больше времени, чтобы справиться со всем этим. Богиня была права, будь она проклята, даже если она была причиной многих из этих проблем.
Нет, это неразумно. Она лишь посланница.
— Тебе нужно отдохнуть, — сказала упомянутая сущность, даже не притворяясь, что не читает ее мысли. — Я кое-что пообещаю тебе, пока ты никому об этом не говоришь. В течение нескольких недель не будет никакой активности головоногих, так что можешь взять перерыв и полностью расслабиться. Возвращайся, когда закончишь. Я подожду.
Излучаемый лицом девушки свет стал мощнее, ослепительнее, пока Мами не осталось лишь прикрыть глаза и закрыться.
А затем она вдруг моргнула перед пьедесталом, вернувшись в церковь.
— Ну, что видела? — спросила Кёко, подождав лишь пару секунд.
— Все, — устало сказала Мами.
