Вот с первыми лучами затенькали птицы. Клесты, вполне привычного вида синицы. Серые, как окружающий кустарник, земянки. Далеко справа — у болотины — провыл водяной бычок. Обычно они к зиме улетают. А здесь, наверное, теплый распадок.
Спарк поднялся, растер лицо и уши. Майс проснулся тоже. Усатый маг присел у костра, выплеснул из фляжки в котелок знакомый едкий состав. Добавил воды из бурдюка. Теперь уж все проснутся: запах крепче кофейного, а по едкости — куда там перцу. Вон, даже кони зафыркали.
Перекусили вчерашним мясом. Спарк легонько пожалел о съеденных пирогах. После завтрака разделились: Майс и Ратин повели вьючных лошадей с несколькими полутушами в лагерь. Наместник и Олаус заседлали своих, свернули спальники, и шагом поехали к следующему перелеску, где рассчитывали встретить остановившихся на желудях кабанов. Нападать на стадо верхом они не собирались; а вот засесть Рикарду высоко в ветвях, изготовив тугой лук, и чтоб Спарк с противоположной стороны пошумел, помахал факелом, погнал зверя под выстрел — глядишь, пятьшесть жирных осенних поросят попадет в коптильню.
До перелеска оставался еще изрядный кусок. Охотники ехали почти в открытую, и даже позволяли себе негромко переброситься парой слов.
— А не боишься, что останешься там? — вдруг спросил Рикард.
— В ежевичнике? — тихо уточнил наместник, — Конь, думаешь, оступится, или кабан затопчет?
Олаус помотал головой:
— Нет. Смотри: пустит тебя госпожа к Земле, а потом ворота закроет, и ты там останешься. А мы здесь.
Игнат помолчал. Тут никто ничего не мог поделать. Как Висенна пожелает, так оно и будет. Поежился:
— Думаю, к середине зимы, надо за девушкой ехать. Поможешь?
Рикард внезапно натянул поводья, и Спарк встревоженно рванул меч из ножен, обшаривая глазами серую полоску леса далеко впереди.
— Ратина с собой брать не надо, — твердо сказал усатый маг. — Не хочу, чтобы между вами стояла женщина.
Наместник вздохнул. Если б тогда северо-восточному Судье не перебили ребра урскунским лезвием... Сватался ведь — да за покалеченного не отдали.
— К весне храм будет готов, — произнес Игнат, поднимая лицо в сиренево-золотое небо.
— Ты бы хотел сохранить все, — кивнул Рикард, — И город, и друга, и княжну.
— Думаешь, любит?
— Атаман — безусловно.
Спарк убрал клинок и снова двинул коня шагом. Рикард поехал следом.
— А девушка?
— Ей на самом деле не нравятся воины, — усатый маг пожал плечами, — Она как будто ищет чтото в людях. Найдет в тебе — будете счастливы. Нет — не удержишь...
— Атаман уедет, когда я отправлюсь, так?
— Он просил не говорить.
— Так ты же и не сказал... А слушай, Рик... Вот я — что я к ней чувствую?
Олаус опять остановил белого. Перемолчал.
— Ты хочешь, чтобы я твой груз на себя положил... — выдохнул усатый колдун, — Злись или не злись, а я тебе не отвечу.
Спарк почесал затылок:
— Ты прав. Ладно. Надо сделать так, чтобы мы Ратина отпустили, как сокола в небо, а не чтобы ему самому пришлось ночью уезжать, как нашкодившему коту... Спорим, ты для того и проболтался сегодня?
Рикард подмигнул:
— Что гадать? Договорим... позже. Лошадок отведем в ту ложбину. Кабаны вон, в подлеске. Видишь, ветки болтаются? Ты зайди справа, и гони их по ветру, как свистну. А я вон там сяду, дуб какой здоровый...
Игнат улыбнулся в ответ:
— Лишнего там не отстрели, колдунское отродье. А то зачем я потом буду нужен девушке?
* * *
Девушки сидели на резной скамье с высокой перекидной спинкой. Расторопные служанки выставляли перед ними на круглый столик золотые кубки; расписанные морозным узором стеклянные бокалы; чеканные серебрянные блюда — словно не две сестры увиделись, а десяток.
Младшая сестра уже похвасталась Алиенор и мужем, и первым сыном, и последним подарком — зелеными сапожками с речным жемчугом. Старшая уже пожаловалась. Теперь обе ждали, пока служанки внесут варенье с печеньем, и оставят подруг наедине.
Обычно сестры подругами не бывают. Соперницами — запросто. Но тут Алиенор тоже повезло: младшую выдали замуж после того, как старшая к жениху отъехала. Кто ж предвидеть мог, что Алиенор по дороге сбежит! Вышло так, что младшая за хорошим мужем, а старшей никого не досталось. Нечему оказалось завидовать.
Так что сестры мирно сидели за пряниками, пили мед подогретый. И молчали. Потому как обе понимали, что отцовы люди, скорее всего, слушают.
— Сама-то чего хочешь? — спросила, наконец младшая.
Алиенор фыркнула:
— Знала бы, давно уже получила.
— Так думай не спеша! — всплеснула руками подруга, — По вечерам поезди, потанцуй... Ткань бирюзовая все лежит?
— Нет. Платье сшили.
— И ты молчишь! Вели, пусть несут. Ладно я расплылась...
— Ну уж, не прибедняйся!
— Зови своих лентяек. Пусть несут, показывают... Побольше. Чтобы шелка шуршали. Чтоб треск стоял!
Алиенор рассмеялась. Хлопнула в ладоши. Угощение осталось на столике, а сестры отошли в бельевую. Созвали пятерых горничных. Те понесли платья, юбки, полушубки. Захлопали крышками сундуков, принялись встряхивать, хихикать, перешучиваться; примерять на себя, прикладывать к Алиенор — "вот так идет? А тут собрать. А тут длинее. А тут подколоть..."
В старательно сделанном шуме младшая сестра почти без помех говорила подруге на ухо:
— Весна будет.
— К Светлому Озеру второй раз не пустят... придержи.
— Длинновато. Тебя — не пустят. А меня?
— У тебя же девочка будет. Как назовешь?
— Подумаю. Ой, какой цвет хороший... А знак, письмо?
— Точно. У меня пластина от Пояса есть!
— От какого пояса?
— Неважно... Как ее переслать?
— Мужа попрошу. Скажу, так и так, сестрица очарована мерзким колдовством. И снять его можно только на месте. Пусть отнесут вражий амулет в проклятую долину и там выкинут.
— Не то... Письмо бы... ой, тут надо рукав подпороть.
— Ты еще на шубу натяни... Письмо прочтут.
— А я такой отказ напишу, чтобы его и дурак понял в обратном смысле.
— Ненадежно.
— Верно, сестрица. Надо человека посылать. У тебя есть?
— Откуда? Мои все мужем приставлены... Смотри, вот так надо шить! Что головой качаешь?
— Придумала! В ТопРауме Лиса живет. Пошлю ей как бы подарки к Солнцевороту. За ее-то мужем не следят; а он в страже сотник. Если что, найдет способ добраться.
— Так ты все-таки хочешь южанина?
— Ох, да если б я сама знала!
* * *
— Знать бы точно... — Спарк подкидывал пластину на ладони. Тигренок переминался у очага, поворачиваясь к нему то спиной, то боком. — И Ратина толком проводить не успеем... Если уж тебя выгнали в зиму, счет на дни пошел.
— Судьба такая, — замерзший гость пытался говорить лихо и независимо:
— В ту зиму за тобой ехал, а в эту сам видишь.
— А прислали с гонцом?
— Нет. В подарке прислали. К Солнцевороту. Жене моей, "серебряная гривна южных земель, для хозяйства." Лиса ее чуть к менялам не снесла. Зато, как я напомнил выезд из Тенфиорта, она тоже про твой Пояс сообразила.
Тигренок отошел к дубовому столу, хозяйственно переставил кувшины, поискал чистую чашку:
— Можно?
— Что найдешь, все твое. — Спарк припомнил осень, когда дожидался Иринку. Тогда примчался гонец с какими-то свиньями... и упустил Игнат девушку. Не прохлопать бы повторно. Сегодня же собираться надо.
Только в ТопТаун нахрапом не сунешься. Послать Князю грамотку: отдавай невесту? Тот сразу запоет: зимний-де путь холоден и опасен, да и сердце отеческое не камень... С начала осени так поет. Чего тянет, непонятно, но тянет ведь! Дождались, что пришлось пластину тайком в подарке посылать...
Наместник встряхнулся. Привесил пластину на законное место. Когда в распадке появились лесные строители, Спарк снова начал носить Пояс даже на охоту. Снова назначил Судью. Только не Ратина — тот предпочел нанимать и школить стражу для будущей крепости. Так что судейским креслом пожаловали громадного поседевшего медведя из артели каменотесов. Зажили почти так же, как на Волчьем Ручье...
И опять все кувырком. Если просто жизнь такова, какова же она в сгущенном виде?
Дежурный увел Тигренка в гостевой дом, отогреваться с дороги. Внизу, перед большим очагом, собрались люди и звери: Судья, начальник стройки, командир гарнизона, маг, главный повар... Опоясанный мог выйти к ним и приказать... да что угодно. За Спарком стоял Волчий Ручей; и взятый "на щит" ГадГород; и Пустоземье, которое больше не было пустым; и даже мечта — Город-на-Мосту — все было честно прожито от звонка до звонка. Игнат перебирал пластины, радуясь, что перечеркнуто всего пять, и думал: "Вот я завоевал право говорить, что хочу. И что мне сказать? Сказать-то нечего. Сейчас в тридцать лет, мне кажется, что я должен оставить после себя... ну, или совершить... что-то более важное, чем приличествующее двадцатилетним... Потомуто я и строю храм; потому-то и пытаюсь сшить миры. Да, но в сорок-то лет, в пятьдесят — дальше! — что я буду думать о себе сегодняшнем?! Столько ли будут стоить мои мечты и мои цели?"
Наместник спустился в общий зал и долго молчал, прежде чем отдавать приказы.
* * *
Приказав сменить охрану, а паче всего не подпускать к старшей дочери никого из ее прежних людей, Князь не успокоился. Домик в ТопРауме, где Лиса мирно проживала с мужем, тоже взяли под осторожный присмотр. Ожидали, что Алиенор попробует связаться с прежней горничной. Только не ожидали, что в один морозный, солнечный день из Лапушкина Распадка прикатит санным путем чуть не полусотня румяных лесовиков, обвесит все стены мехами на продажу, досуха выпьет соседний трактир... В довершение гулянки, гости накрыли столы прямо во дворе, без капли уважения к трескучим морозам-"душегрызам", и откупорили привезенное с собой. Ватажники провожали на юг рослого мужчину верхом на громадном золотистом ардавире. Дарили прощальные подарки. Громко желали добра и удачи в пути. Набили морды трем уличным забиякам. Десяток любопытных заманили к столам, где упоили до лежачего положения. Княжеские наблюдатели оказались в том десятке, и теперь дровами лежали поперек сеновала. Так что подсматривать за домом оказалось некому.
Андрей Нишарг, которому Князь поручил охранять шуструю доченьку, особенно не огорчился. Известно же, что на ардавирской породе одним дворянам позволено ездить. На южной заставе владельца золотистого коня вежливо попросили прочитать герб — а он и выдал. Старый, давно забытый "танцующий журавль". Наследники "журавля" разыскивались уже лет двадцать, им причиталось несколько завещанных владений; сами они имели долги перед разными людьми — большие и не слишком. Сын Ратри Длинного задал немало работы законникам, заявив прилюдно, что намерен разобраться в своих обязательствах до весны.
За всей празднично-бумажной суетой ТопРаумская Ратуша не обратила внимания на тройку тайных гонцов. Сотник выпустил их через боковую калитку глухой полночью. Всадники торопились в столицу, предъявляя подорожную с гербом великокняжеской семьи. Везли они, по всей видимости, чтото крайне важное. Открыто носили броню и оружие; на постоялых дворах не отходили ни на шаг от лошадей, сами чистили даже заводных, и спали только по очереди.
* * *
Игнатова очередь спать началась с закатом. В полночь усатый маг разбудит Майса; а тот поднимет Спарка уже перед рассветом. Наместник сам так устроил — чтобы полюбоваться восходом.
Но до восхода еще целая ночь впереди. Можно зарыться в душистое сено, завернуться в толстый плащ — и спать. Сколько получится. И видеть сны.
Сегодня приснился Петр, и Игнат тут же заинтересованным голосом его спросил:
— Мне являются те, с кем есть что-нибудь общее. Например — ты женился на Ирке, потому и снишься?
Петр оправил строгий костюм:
— Нет, я Кате предложение сделал. Она тоже... там, у тебя побывала.
— А что так?
— Да, понимаешь, я в твою историю поверил, — торговец маслом и конфетами чуть приподнял брови: дескать, вот от кого не ждал.
— Из-за Иркиных золотых колец? Или после того, как я матери приснился?
— Дурак ты, Игнат, — заулыбался Петр во все тридцать два зуба, — У меня щит на вешалке висел, когда ты еще под стол пешком ходил. Мне, пожалуй, легче всех поверить было. Да и Катя рассказала кое-что.
— Катя, хм... Что ж ты на Ирке не женился?
Кащей задумчиво охлопал круглое брюшко.
— А я же теперь предпринимаст. Буржуй, спекулянт долбаный. Если осенью не уберут, так весной посадят. Ну и вот, сомневаюсь я, будет ли Ирка мне передачи носить, если она твоего подвига не оценила.
Петр задумчиво вдохнул и добавил:
— Я бы побоялся там жить по-твоему.
— О! — воскликнул Игнат, — Интересно! Ну-ка, ну-ка, как бы ты жил?
Собеседник посмотрел на руки. Поднял взгляд на Спарка:
— Для начала нашел бы самого крутого. Или главного. Или как он там у вас называется. Втерся бы к нему в доверие. Никаких боев, никакого оружия вообще. Баловство это. Уж потрясать вселенную я меньше всего хотел бы. Хотя — это ведь я сейчас так думаю. Ты меня не слушай. То есть, не бери в голову.
Спарк подумал, что Кащей стал гораздо спокойней на вид. И о тоске по прежним временам уже не вспоминает. Впрочем, если Катя предложение приняла — ему теперь без прошлого дел хватит.
— Ладно, — сказал тогда Игнат, — А что так с Иркой-то? Она, может, потому и не осталась со мной, что к тебе хотела вернуться.
Петр рассмеялся:
— С таким папой и с такими ногами — не пропадет Ирка! Ты хоть понял теперь, что значит десять лет разницы?
Гость отмахнулся:
— Да ни черта! Я же не изменился за эти десять лет! То есть, делать стал больше из того, о чем мечтал; ну, а мечтаю все о том же.
— И о чем?
Наместник вздохнул:
— Потом расскажу.
* * *
— ...Про горничных. Сейчас лучше расскажу про охрану.
Старший брат Ветер качает головой — без особого удивления или осуждения. Для порядка. Не каждый день предлагают княжну украсть. Выслушивает Майсов отчет, вздыхает:
— Да все ты правильно разглядел, нечего прибедняться.
— Тогда и вывод правильный. Уж если Ветра внутрь не пускают, нам нипочем не войти. Не говоря уж — выйти. Не говоря уж — с таким-то грузом!
— Ага, — на удивление безмятежно соглашается Спарк. — Не войти и не выйти. Ешьте.
И оглядывает стол.
Стол накрыт щедро. Трактир "Под стеной" хоть и не первейший в ТопТауне, но с "Серебрянным брюхом" поспорит на равных. Главное достоинство трактира в размещении: достаточно далеко от дворца, чтобы его не прослушивали личные лазутчики Князя; и достаточно далеко от въездных застав, которые всегда под особым присмотром городской стражи.
За столом собраны люди, на первый взгляд совсем чужие друг другу. Три гонца Великого Князя — один покрыт вороненой чешуей с головы до ног; другой в драгоценной кольчуге с полностью заваренными кольцами; третий в обычной теплой стеганке, но зато с усищами чуть не до пола; на всех троих черно-золотые накидки-"шмели", цветов дворцовой почты. Напротив поднимают кубки кряжистые лесовики, за спинами которых прислонены к стене широколезвийные охотничьи копья. Охотники одеты без изысков, в бурое и зеленое; а вот копья украшены щедро: по втулкам серебрянная насечка, под рукоятями обмотка золоченой проволокой; на небоевых концах — нефритовые нержавеющие наконечники, "подтоки". Чтобы любимое оружие не набирало влагу торцом, когда упираешь в землю... Глядя в твердокаменные лица обоих полесовщиков, легко представить их за работой. Вот над берлогой фонтан снега; медведь черной молнией подскакивает вплотную, сейчас ударит! Шен подбрасывает над ним обычную потрепанную шапку. Зверь послушно вытягивается на задних лапах — ловить. И Фламин, присев до колена в глубокий снег, с разворота забивает рогатину медведю под горло, приговаривая: "В пузо щенки колют, никакой шкуры с такого не продашь!" Шен тем временем изготовил второе копье...
