Кто-то прервал его, выкрикнув: — Прощенья просим, капитан! Если кто этого заранее не заучил, порубить такого в куски!
Айвис сдался, чувствуя себя глупцом. — Отлично. Я старик, видит Бездна. Мне хочется потрындеть.
В ответ раздался хохот.
— Сир! Милостиво просим уйти с пути!
Скорчив гримасу, Айвис ухватил поводья и повернул влево. Он ехал, смотря строго перед собой, слыша лишь голоса солдат.
— Сир! Я вот пропустил приказ трахаться!
— Врешь, Шентер! Такого приказа ты никогда не пропускаешь!
— Приходи ко мне потом, Шентер!
— Только по приказу, Браск. Клянусь острием меча.
— Погодите, что я слышу? Шентер готов исполнить приказ?!
Тут он проехал всех. Кивнув себе под нос. Много раз такое слышал, тысячи оттенков одного вкуса. И каждый раз болит сердце, ведь это сама жизнь протискивается сквозь душный, тесный миг перед началом битвы. Любой жест, любая грубая шутка светится золотым стягом в черном лесу, и потому так тяжело будет вынести то, что случится совсем скоро.
Доехав места расположения флагов на склоне, он развернул коня к полю.
Погран-мечи собрались на той стороне. Встали неровной, рваной линией, одни готовят копья, другие вынимают узкие клинки. Поднятая ими пыль почти улеглась, чистый воздух между армиями колышется на дневной жаре, будто вода.
Жара была совсем не желанна, ведь она обещала обезвоживание и тепловые удары дом-клинкам в тяжелых доспехах. Но ведь если битва затянется надолго, всё и так будет потеряно.
— Сигнальщик!
— Сир?
— Знак к наступлению.
— Слушаюсь, сир!
Через мгновение клин двинулся, постепенно переходя на рысь.
Отныне враг приговорен, как и его клинки. Они оставили за собой полевые стены, отступление будет невозможно.
Он видел, что и погран-мечи двинулись вперед.
Слева от войск стояли два знамени. Одно было нетвердо вонзено в грунт и покосилось, опершись на древко второго. Он не мог понять, чье это знамя — снова поднялась пыль. А когда почва затряслась — домовые клинки двинулись галопом — оба знамени упали наземь. Айвис нахмурился, но далекие крики заставили его отвернуться.
Сендалат, широко раскрыв глаза, следила за ринувшимися навстречу одна другой армиями. Вент стоял рядом и тихо бранился. Он только что пояснил, что враги оказались пограничными мечами, что повод для битвы неясен.
Атакующие дом-клинки стремительно мчались, при этом построение теряло форму клина: центр замедлялся, крылья расходились шире. Вражеский порядок напротив них, кажется, зашатался — но трудно было судить сквозь густые клубы пыли.
К моменту столкновения тяжелая кавалерия неслась почти ровным строем в три шеренги. Она врезалась в широкие ряды вражеских сил; Сендалат задохнулась, видя, как скакуны взмывают в воздух, молотя ногами. Там и тут погран-мечи падали под ударами подков. Пыль над линией схватки стала алой. Через мгновение битва исчезла за тучами пыли, лишь лязгающая какофония доносилась до них.
Она замечала белые щиты слева, черные щиты справа, но вскоре не видно стало и этого. На склоне, внизу и справа от себя, она заметила конного капитана Айвиса в окружении сигнальных шестов — флаги не меняли с самого начала схватки. Такие же флаги косо висели над воротами. Никаких признаков паники, сигнальщики неподвижно стоят на постах.
Значит, вот так оно и бывает?
Клин тяжелой кавалерии, столь притягательный для наскоков более подвижных погран-мечей, внезапно перестал существовать. Не успев отреагировать на молниеносную перемену, солдаты столкнулись с врагом.
Прямо перед Ринтом оказался дом-клинок в кольчуге поверх кожи, забрало опущено, делая его кем-то безликим. Он видел: пика опускается, пронзая шею коня, Клинок отпускает оружие и взбрасывает щит, принимая колющий выпад Ринта. Его оружие звякнуло о медные заклепки под черным войлоком и отскочило. Конь пошатнулся, припадая на одну ногу.
Ринт пытался выскользнуть, но животное уже придавило его. Мучительная боль возвестила, что правое бедро вывихнуто из сустава. Он чуть не разорвал горло воплем. Клинок промчался дальше, за ним оказался другой, женщина — длинные волосы свисают из-под края шлема. Копье нырнуло, пронзив Ринта под левую ключицу. Тяжелый стальной наконечник разрубил кость, проскрежетал по лопатке, раздирая ткани. Она вырвала копье, скача мимо. Ринт попытался махнуть мечом, подрезать бабку лошади. Вместо этого копыто опустилось ему на горло. Мгновение невыносимой тяжести, и оно поднялось, напоследок ударив по челюсти.
Он смотрел в пыльное небо. Воздух все же просачивался сквозь измолоченную гортань, наполнял легкие. Боль пульсировала в шее, словно кулак ворочался под кожей.
"Как ... быстро".
Смерть была рядом, но что-то его удерживало. Он старался усмирить мысли, пытался понять, что держит его здесь, в луже собственной крови. Никогда не ощущал он такого холода, такой слабости и тяжести.
Ринт попытался повернуть голову, чтобы найти сестру, но мышцы отказали. Он понял, что не чувствует тела, только безмерный вес сверху. Звуки битвы затихали — или отказывал слух?
"Мы побеждены. Вот так легко... Пограничных Мечей более нет. Хочу умереть сейчас. Хочу уйти".
Он сощурился, глядя в небо, и наконец различил дерево — откуда оно взялось, почему он не видел его на поле брани — безуспешные вопросы, но он видит в ветвях летний ветерок, глядящий пыльные зеленые листья. И на одной высокой ветви сидит сестра, юная и гневная, и не желает слезать.
Пора ему пойти и снять ее, снова. Вечно так. И вновь он сердится. Но не покажет этого, ведь народ собрался, смеется и дает советы.
Ринт встал и полез на дерево. Легко. Всегда было легко, ведь деревья сделаны, чтобы лазать. Он кашлял от пыли, снова и снова протирая глаза, в груди ломило при каждом вздохе. Плевать. Она всё ближе.
Наконец он добрался и сел рядом, на ту же ветвь. Но когда поглядел, готовясь выбранить за доставленные хлопоты, увидел: Ферен пропала, на ее месте сидит Олар Этиль.
Ведьма ужасно обгорела. Кожа слезла клочьями, обнажив запеченное алое мясо. Она согнулась, качаясь, глаза блестели, словно еще отражая подпущенное им пламя.
Олар протянула почернелую руку. — Не бойся, — сказала она хрипло. — Время пришло. Я поклялась приветить тебя в этот день, Ринт, и я всегда выполняю обещания.
— Нет, — сказал он. — Время идти домой. Ужин готов.
— Ринт из Пограничных Мечей, Тисте, дитя Ночи. Прощаю тебя за то, что ты сделал.
Он понял, что плачет.
Рука ее качалась, маня. — Это не трудно — прощать, если понимаешь всё. Мир благословляет обе стороны. Иди же ко мне.
— Где Ферен?
— Недалеко.
— Где ее дочь?
— Недалеко.
— Хочу к ним.
— Ринт, это большое дерево.
Он взял ее руку, ощутив осыпающуюся золу. Но оставшееся было прочно, он смог удержаться.
"Я не упаду. Всё правильно.
Никогда не упаду".
Шум сражения несколько утих, но сквозь пыльную завесу было видно бешеное движение. Затем Сендалат заметила десятки белых щитов с одной стороны, черных с другой — все быстро приближаются. Через мгновения были видны уже сотни щитов. — Ох! — крикнула она. — Кончено?
— Не могу сказать, заложница, — признался Вент. — Кажется, слишком быстро. — Он снова утер глаза.
— Вент, мне жаль лошадей. Обеих сторон.
— И мне, заложница. Видит Бездна, они заслуживали лучшего.
Флаги переменились, и дом-клинки принялись неспешно отходить. Некоторые шатались в седлах, были там и кони без всадников. Войско перестраивалось, вставая в ровную линию, лишь немногие мужчины и женщины скакали к крепости — раненые, уже не способные сегодня сражаться.
Ветер унес тучу пыли с поля брани, и она увидела: сотни убитых лежат до самой полевой стены. Местами высились целые груды, окруженные ранеными солдатами и умирающими лошадьми; но и меж груд земля не была полностью свободна. Сендалат вдруг охватил приступ тошноты, она ухватилась за мерлон, чтобы не упасть.
— Побери нас Бездна, — бормотал Вент. — Как жестоко. Смотрите, они отлавливали даже застрельщиков. Не будь там каменных стенок, погибли бы все.
Около трех сотен всадников перескочили стену и носились по стерне. Сендалат потрясла головой. — Где же остальные?
— Мертвы и умирают.
— Но... времени прошло так мало!
— Больше, чем вам могло показаться. И меньше, чем нужно было по здравому размышлению.
— Кончено?
— Думается, да. Их слишком мало для второй атаки. И вижу на поле едва двадцать павших клинков. — Он указал на новые флаги: — Капитан отзывает всех, а тот верхний флаг заявляет, что мы оставляем поле боя. Пусть обе стороны соберут раненых.
— А они не схватятся вновь?
— Заложница, покидая поле брани, вы словно ступаете в болото, затягивающее до колен. Нет ни воли, чтобы драться, ни сил. В изнеможении и тишине они потащат тела павших товарищей, будут искать родных и друзей. Готов спорить: капитан предложит им наших лекарей и целителей. Возможно, утром.
— А погран-мечи их примут?
Он пожал плечами. — Не могу сказать, ведь мы не знаем, насколько они злы на нас.
Она изучала поле, подмечая, как немногие живые бродят среди мертвых. — Какая напрасная потеря, мастер-конюший.
— Война обличает тщету, заложница. Но отзвуки ее воплей затихают слишком скоро.
Она обдумала его слова и содрогнулась, ощутив некое леденящее касание.
— Будут и раненые животные, — сказал Вент.
— Разумеется. Пойдемте к ним.
Мастер-конюший первым начал спускаться по лестнице. Сендалат полезла следом. На нижней площадке подошла к закрытой двери — и вдруг испуганно вздохнула. — Вент!
— Заложница?
— Там кто-то ходит!
Он приблизился. И покачал головой: — Ничего не слышу.
— Нет, — сказала она. — Уже нет. Но когда я подошла первый раз — услышала шаги. Тяжелые, шаркающие.
Вент помедлил, прежде чем коснуться засова. Не смог его поднять. И пожал плечами, отходя. — Простите, заложница. Может быть, только ваше воображение? Тяжелые, говорите? Тогда это не девицы.
Она подумала. — Да. Тяжелые шаги.
— Только у лорда Драконуса есть ключи от той комнаты, заложница. На засове пыль, а вы видите — это единственный вход. Стены из сплошного камня, в комнате снизу нет люка. И окон тоже нет.
— Знаю, мастер. Возможно, мне лишь почудилось. Мать всегда твердила, что я склонна к фантазиям. Идемте дальше. Это место мне не нравится.
Выплывая из пропасти безвременья, она открыла глаза.
Сверху был дом-клинок, пригнул к ней покрытое шрамами лицо. Она увидела, как он подносит руку и кладет на лоб ладонь. Теплую, но грубую от мозолей. Ей следовало ощутить презрение, но она не могла. Над мужчиной тонкие облака ползли по небу.
— Слышать можешь? — спросил он. — Я капитан Айвис. Твои сотоварищи... э, удалились. Оставив нам раненых. Не воображал я, что они сочтут поражение столь тяжким, что бросят своих. — Он на миг глянул в сторону, щуря глаза. — Ты была без сознания, но в остальном, похоже, невредима. Мы собрали нескольких лошадей. Когда окрепнете, отправим вас назад, к Пограничным Мечам. Но я хочу знать: почему вы нападали на нас?
Вопрос казался нелепым, слишком нелепым, чтобы отвечать.
Капитан скривился. — Имя?
Она подумала было не отвечать на вопросы, но какой в том смысл? — Лаханис.
— Да, ты юна. Слишком юна, чтобы считать войну своей.
— Моя война! — зашипела она, поднимая руку и отталкивая его ладонь. — Вы напали на наши деревни, вырезали всех! Мы выследили вас и загнали!
— Лаханис, ничего такого мы не делали. — Он еще миг смотрел на нее, потом выругался и обернулся к кому-то. — Те роты Легиона. Нужно было догнать их. Нужно было спросить, чего ради они разбили лагерь в броске камня от стен.
— Чтобы обвинить нас в резне, сир?
— Капрал, помню, каким ловким был ты в ночь убийств. Куда деваются твои мозги, когда ты со мной?
— Сам не знаю, сир.
Айвис отыскал глаза Лаханис. — Слушай. Вас обманули. Если бы я выехал на переговоры с вашими командирами...
— Тебя могли зарубить, не дав сказать одно слово. Мы не хотели переговоров.
— О том сказали ваши знамена, — вспомнил Айвис. — Как глупо!
Она вздрогнула.
— Не про тебя. Лаханис, слушай. Скачи к своим, к выжившим... Говоришь, вы шли по следам? Что же, мы вернулись сюда от вас?
— Нет, мы шли по встречным следам. И надеялись, что успеем опередить, пока вы жжете еще одну деревню.
— Бездна подлая! Кто вами командовал?
Она потрясла головой — Никто, на деле. Полагаю, Традж. Он громче всех орал. Или Ринт.
— Ринт? — Айвис резко выпрямился, начал озираться. — Вент! Сюда со всех ног!
Лаханис попробовала сесть. Они лежала на матраце во дворе крепости. Другие раненые были под одеялами, непонятно — пограничные это клинки или домовые мечи. Она не узнала лиц. Затылок ее и шея ломило от боли.
Подошел третий мужчина. — Капитан? У меня раненые лошади...
— Как звали погран-мечей, что уехали с лордом Драконусом?
Мужчина заморгал. — Сир? Ну, не помню, если честно.
Лаханис, охватив руками голову, заговорила: — Ринт, Ферен, Виль и Галак. Все они вернулись к нам. Сказали, ваш лорд их отослал.
— Почему? Когда?
Лаханис дернула плечами. — Не знаю. Недавно.
Айвис потирал шею, глядя на ворота.
— Сир, лошадки...
— Идите к коням, мастер-конюший. Капрал Ялад?
— Здесь, сир.
— Присмотри за Лаханис, выбери ей коня. Я же иду в контору сочинять письмо — пусть не уезжает, пока не закончу. Лаханис, хотя бы письмо доставишь сородичам?
Она кивнула.
— Так ты веришь мне?
— Я была в селении, — сказала она. — Видела ваши знамена. Но ни одного солдата в таких доспехах, никто не ездил на боевых конях и не носил кривые мечи. Сир, вы нас не убивали.
На миг показалось, что мужчина готов был зарыдать. — Уже успели, — сказал он, отворачиваясь. И ушел, понурив голову и шаркая ногами.
Молодой капрал присел на корточки рядом. — Голодна? Пить хочешь?
— Просто веди коня.
Однако он не пошевелился. — Капитан порядком... медлителен, едва дело доходит до письма. Время будет, погран-меч. Итак?
Она пожала плечами: — Тогда воды, — и закрыла глаза, едва капрал отошел. "Это меня все послушали. Я видела знамена. Все должны были читать следы. Но я вызвалась. Ты не убивал нас, капитан. Это я".
Ее обезоружили — даже нож для разделки пищи пропал из кожаных ножен. Будь оружие рядом, она забрала бы собственную жизнь.
"Но нет. Отвезу послание капитана. И тогда перед всеми перережу себе горло. Пусть имя мое станет проклятием". Она видела капрала, вернувшегося с водяным мехом. "Голодна? Пить? За ушком почесать?" И отобрала у него воду. — Ну-ка, давай коня.
Семь тяжело груженых фургонов, каждый запряжен парой волов, выехали из Хастовой Кузницы и начали путешествие к югу, в пограничные земли, где расположились лагеря Легиона Хастов. Они продвигались медленно, останавливаясь, когда ломалась ось или колесо отваливалось на неровной дороге.
Галар Барес нагнал поезд в полудне пути от главного лагеря. Скакал он быстро, везя приказ готовиться к войне, и лошадь устала; после одинокого пути он радовался даже обществу возчиков, плотников и кузнецов, кухарей и стражи — он знал многих по селению Кузница, в котором родился и вырос. Впрочем, приветствия были молчаливыми: новости о свадебной резне повисли над всеми, как пелена. Многих, понимал он, потрясли и отрезвили не внезапная гибель лорда Джаэна и его дочери, а зловещий смысл показных убийств.