— Ты каким местом слушал, когда Гарри сказал, что магия на нее не действует?
— Отложив вопрос практических возможностей воплощения твоего плана в жизнь, я выдвинул бы этическую сторону, — нарочито менторским тоном выступил Гарри. — Не то чтобы я совсем уж моралист, но надо ведь думать в долгосрочной перспективе. В частности, о сохранности детской психики несчастного первокурсника, в присутствии которого с заклинания станется иссякнуть.
— Лаборатория Снейпа! — хитро переглянувшись, в один голос воскликнули двое гриффиндорцев, заставляя Аргуса проглотить смешок, а Поттера выдвинуть очередное возражение:
— К сроку годности чар это может быть лаборатория достойного и всеми любимого преподавателя.
— Да ну тебя, Гарри!
— Вечно портишь лучшие выходки…
— Снейп будет здесь торчать и через сотню лет и еще через две, просто из вредности!
— И по закону подлости!
— Чур вас, — игриво буркнул на них тот. — Спорю, играя в полицейских и воров, вы двое спелись бы в подельников. Неудачников, поскольку я бы всегда вас ловил, — самодовольно добавил он.
— Почему это? — обиженно насупился Дин. — Я всегда был гением преступного мира.
— Сомневаюсь, — бросил ему Гарри, — у настоящих гениев для грязной работы всегда есть чистильщики, — и засмеялся в идеальной имитации Доктора Зло.
(— Что это с ним? — удивился Хиггс.
— Не имею малейшего представления, — покачал головой Притчард.
— Разве что он наконец-то таки свихнулся, — добавил Пьюси.
— Или это еще одна шутка пришлых, — поставил точку Драко, посмотрев на них как на скопище идиотов.)
— Дин, сдвинься чуть влево, — сказал Гарри, отступая на шаг правее.
— Зачем? — нахмурился тот, тем не менее, последовав просьбе.
— Достаточно.
— Для построения Триады, — ответил вместо него Финниган. — Только зачем?
— Раз мы не можем заколдовать труп, наведем чары сужения пространства, — ответил Гарри, активируя коммуникативную функцию кольца для более быстрого и детального восприятия информации о заклятии. — На три, — все еще связанные через амулеты маги двинулись как один.
В своем укрытии Филч завороженно задержал дыхание, когда воздух вокруг необъятного тела задрожал и заискрился. Туша вдруг со свистящим звуком схлопнулась, словно свернувшись внутрь самой себя, и посреди холла осталось висеть нечто, немногим большее, чем хагридова тыква.
— Вот теперь, я легко смогу избавиться от тела, — насмешливо уведомил друзей Гарри. — За вами окончание уборки. Невилл обеспечит безопасное возвращение. Отбой тревоги. Меня не ждите, скорее всего, я задержусь, — сказал он им, уже уходя в сторону парадного входа. Уменьшенная туша преданно тянулась следом, как воздушный шарик на привязи.
— Эй, а сам-то как? У тебя мантия еще при себе? — взволнованно донеслось ему в след.
— У меня все схвачено, — не поворачиваясь и не замедляя шаг, помахал им рукой Поттер.
— Как и всегда, — усмехнулся Дин и каким-то успокаивающим жестом положил руку на стену, почти приласкав ее и напоминая аналогичное поведение Поттера с лестницей. — Да и Старина за ним присмотрит. Верно, дружище? И спасибо за помощь.
— Точно, — кивнул Финниган, наводя завершающие детали к возвращению места стычки к первоначальному, но более чистому состоянию. — Я вроде как забыл.
— А еще маг, — поддел его тот, дразняще толкнув плечом, когда они бок о бок отправились в долгий путь к Гриффиндорской Башне. — Я лишь удивлен, что с чистокровным воспитанием твоей матери ты настолько хам.
— С братьями можно, — задорно усмехнулся Шеймус, и только слепой и глухой не понял бы, насколько он наслаждается подобным положением вещей.
(— А это что еще означает, мантикора их раздери?! — разъярился полностью и бесповоротно сбитый с толку Эдриан Пьюси.
— Понятия не имею, — довольно улыбнулся Уоррингтон. — Ясно одно — отныне нас ожидает воистину интересная жизнь.
Его чувства разделяло большинство. Странным было то, что это понимание не несло в себе даже намека на страх — одно только предвкушение.)
Аргус Филч, задумчиво смотрел в спины удалявшихся мальчишек. Он неоднократно убеждался на собственном горьком опыте в том, что привычное течение жизни может быть кардинально изменено появлением в ней нового человека, но он и надеяться не смел, что лично его существование способно перемениться в лучшую сторону. Далеко не первая ошибка его жизни — для этого хватило одного ребенка
Рожденный в одной из знатных семей магического мира, он имел все перспективы для реализации блестящего будущего, если бы не одно «но» — первенец и наследник рода, он не нес в себе ни единой, даже самой крошечной частицы магии. Он так никогда и не узнал, почему его рождение не было скрыто от общественности, как это всегда случалось со сквибами. Было ли это промашкой его матери, позволившей приметить свидетельство своего положения или преждевременное хвастовство его безгранично надменного отца, уверенного, что с ним такого позора случиться не может, он не знал. И в общей картине это не имело особого значения, ведь, несмотря ни на что, у него было вполне счастливое детство. Конечно, его расстраивало, что ему было запрещено общение с другими детьми и взрослыми, кроме гувернеров. Ему хотелось бы чаще видеть свою мать, и чтобы отец перестал постоянно хмуриться, глядя на сына, но у него были заботливые домовики и любимые книги, и тогда этого было довольно. Много позже он узнает, что светскому обществу было объявлено о слабом здоровье юного наследника, о необходимости уединенного образа жизни и, в результате, о его преждевременной кончине, наступившей не взирая на усилия лучших колдомедиков Старого и Нового Света. Судя по газетным заметкам, его оплакивали и носили долгий траур, а появление на свет его маленькой сестры стало утешением для обезумевших от горя родителей. Ложь. Обман. Притворство.
Его держали как экзотическую зверушку в золотой клетке, полностью подготавливая к наследованию фондов семьи и убеждаясь в его состоятельности принять обязанности по ведению бизнеса предприятий незамедлительно — на тот случай если его отец скончается раньше, чем произведет состоятельного во всех смыслах продолжателя фамилии. И он не уронил их ожиданий, став блестящим студентом, в бесплотной надежде снискать благосклонность родителей, которые так и не смягчились. К четырнадцати годам отец уже призывал его дважды в год для продолжительных бесед, в ходе которых обсуждал с ним мельчайшие детали деловых интересов семьи и внимательно выслушивал его предложения по улучшению их вложений, иногда уважительно кивая в ответ на слова сына и делая заметки. Он глупо видел в этом нечто положительное. В шестнадцать его поставили в известность, что отец находится в поиске подходящей для него кандидатуры. То есть, утратив последнюю надежду на появление второго ребенка, родители искали ему девушку из настолько обедневшего рода, что те согласятся на брак со сквибом, будут держать об этом язык за зубами и присоединятся к их молитвам, о рождении полноценного мага от подобного союза.
Два года спустя невеста так и не была найдена, зато была его сестра, его погибель, узнав о которой он радовался как последний глупец, предвкушая роль старшего брата. Он не понимал волнения на следующий день после родов и неземного облегчения на лицах родителей, после непонятной церемонии. Так ему стало известно, что в его казалось бы безупречном образовании есть прорехи, и, наконец, он узнал полную правду о себе. Ему предпочли девчонку. Ту, кого в большинстве аристократических семей, включая его собственную, рассматривали не более чем аксессуар мужа, украшение интерьера и производительницу наследников. Ту, которая, не имела права голоса и не смела не только высказывать, но и иметь собственное мнение. Ту, кто, только попробовав перечить воле родителей или будущего мужа и отказаться от какой-либо милости своей семьи или семьи жениха, могла навлечь на себя невообразимую кару, включая физическое уничтожение во имя Чести Рода. Но это при нормальных обстоятельствах, не в его положении, где все заслуги и достижения на благо семьи затмились наличием магического ядра у младенца, превратив его в нечто, ниже второсортного, и подписав смертный приговор.
Он не представлял себе, откуда вообще взялось это ненавистное имя. Оно словно возникло из небытия в тот момент, когда его не просто выжгли с родового гобелена, а полностью отреклись, отрезав, как молодой побег старого дерева, от предков, истории, самой крови и магии, которой у него никогда и не было. Медленно, со скрипом ему предстояло привыкать к новому имени и забывать прошлую жизнь, смиряться и страдать, до тех пор, пока он не научился бы быть Аргусом Филчем, похоронив память о том, что когда-то давно являлся кем-то другим.
Оказавшись на улице, Аргус сперва попробовал устроиться в маггловском мире, где, исходя из того мизера, который он изучил, сидя в изоляции от внешнего мира, все люди походили на него, не обладавшего магией. Первоначально это даже стало его новой мечтой: найти свое место среди них — обычных, как и он сам, людей. Его несбывшаяся надежда, которая трагически зачахла в первую же неделю после отречения. Мир магглов испугал его до дрожи в коленях — весь такой суетливый, шумный и непостижимый, сотни и тысячи толкавшихся людей, которые спешили по своим делам, запруженные улицы и множество зданий. Он страшился отходить далеко, боялся заблудиться и больше никогда не найти «Дырявый Котел». Не знал, куда идти и как начать устройство жизни с чистого листа. Не понимал, что за цветастые бумажки они передают друг другу, и что за документы требовал с него некий бобби, как его назвал, по всей видимости, магглорожденный, принявший Филча за волшебника из-за мантии и спасший от настойчивых попыток полисмена доставить «куда следует, до выяснения». Аргус не заблуждался на свой счет и трезво оценивал ситуацию, понимая, что он является продуктом своей среды, и поэтому у него, как и у прочих чистокровных, нет ни малейшего шанса начать ориентироваться в этом чуждом окружении без руководства и поддержки знающего человека. К тому же он не был достаточно смел или, скорее, безрассуден, чтобы предпринять попытку одиночного плавания. И в этот момент отчаяния на пороге его номера в баре появился Альбус Дамблдор.
Мерлин, какая несусветная наивность поверить в доброту и благородство чужого человека, едва сумев пережить отсутствие подобного со стороны некогда кровной родни! Он охотно согласился на предложение работы, ведь чему-чему, а управлению он был обучен великолепно, и тут неважно: руководить ли во главе целой индустрии или главенствовать над домовыми эльфами с целью скоординировать их усилия в огромном замке, где многое может легко ускользнуть от внимания хозяев. Размах, конечно, не тот, но, в общем, одно и тоже. Если бы он только подозревал, какую роль отвел ему «добрый дедушка», он плюнул бы ему в лицо, несмотря на то, что деньги от продажи немногих личных вещей, которые ему позволили забрать с собой, были на исходе. Все же тогда он еще не мог себе представить подобного уровня низости и с радостью подписал контракт, совершая тем самым роковую ошибку и обрекая себя на пожизненное рабство.
Больше он не ждал милости от жестокой к нему судьбы, но он снова ошибся. Первой ласточкой изменений стало появление лохматого недоростка, чьего явления как манны небесной ожидал весь магический мир. Стоит отметить: внешне мальчишка не производил должного впечатления, но был странным — на это Аргус обратил внимание сразу уже хотя бы потому, что тот неизменно здоровался с ним, сталкиваясь в коридорах. Несколько раз Филч был свидетелем неприятных сцен, когда остальные малолетние идиоты пытались вправить мальчишке мозги, отзываясь в адрес его персоны не самыми лицеприятными словами, даже не пытаясь слегка понизить голос в его присутствии. Но парнишка в ответ лишь смотрел наивным взором и продолжал приветствовать недостойного сквиба при каждой встрече словами или почтительным кивком, проходить по стеночке, дабы не наследить на свежевымытом, но не успевшем просохнуть полу, не глядя на то, как сильно Аргус огрызался в ответ. За все годы существования в замке этот ребенок был единственным, упорствовавшим в подобном поведении. Конечно же, периодически появлялись дети, как правило, выходцы из другого мира, которые были изначально вежливы по отношению к нему, но довольно быстро под давлением магов проникались превосходством и заражались презрением. Горькая ирония — ведь именно для этого старый паук заманил его в капкан и превратил в чучело, на которое натаскивают гончих псов.
Однако Поттер был постоянен в своих манерах и тем самым внушал немалые подозрения человеку, который, привыкнув за столько лет к подлости и гнусности, разучился верить в благие намерения, поскольку в лучшем, наиредчайшем случае рассчитывал на безразличие учеников. Воистину сказано: дети самые жестокие существа. Высокомерное презрение чистокровных слизеринцев; унизительная жалость хаффлпаффцев; бесцеремонный научный интерес рэйвенкловцев; брезгливое пренебрежение гриффиндорцев — у каждого факультета была выработана своя линия поведения, общим было превосходство, кичливая демонстрация своей исключительности перед ним — ничтожеством, и за это он их всех ненавидел. Не с самого начала. Первое время он сочувствовал бедным неразумным детишкам, которых превращали в пешки для чужой игры, но шли годы, обиды на жестокие выходки копились, и однажды, сам того не заметив, он стал отвечать им той же монетой. Мелочно? А чего вы еще ожидали от мелкого человечка, ведь он действительно поверил в собственную ничтожность. Тогда-то в его жизни и появился младший Поттер.
Маленький паршивец одурачил всех, но только не его. Аргус знал, всегда знал, что им двигают скрытые мотивы, и он только притворяется паинькой. Единственное что не вязалось с теорией и ощутимо сбивало с толка — это привязанность к мальчишке миссис Норрис, которая обычно весьма чутко разбиралась в людях. Как-то внезапно его верная спутница в ночном патрулировании стала пропадать по нескольку часов, возвращаясь перед самым рассветом, довольно мурлыча и облизываясь. Опасаясь неожиданного приплода, одной ночью Филч проследил за ней и нашел ее блаженствующей на коленях Поттера, который сидел на подоконнике, задумчиво глядя в звездное небо и бессознательно поглаживая ее по шерстке. Он ушел, незамеченный ими, не зная, что делать со своим открытием. Позже он неоднократно пытался вразумить свою компаньонку и прекратить ее общение с гадким мальчишкой, уговаривал, что тот не принесет ей добра. Без толку.
