Змея остановилась настолько неожиданно, что Гарри едва не ткнулся лицом в жесткую чешую у основания черепа. Как оказалось, она выбрала даже не поляну, а просто небольшую прогалину с несколькими поваленными стволами, чернеющими среди высокой травы. В лесу стояла поразительная тишина: ни птичьего щебета, ни даже стрекотания насекомых. Внезапно Гарри пришло в голову, что где-то в Запретном лесу обретается еще и стая дементоров. По спине пробежал холодок. Да нет, сомнительно, что они поблизости, слишком далеко они с Саашшесс углубились в лес.
Огонек на кончике палочки выхватил замшелое бревно, искорки света на сколах чешуи и круглые желтые глаза с тонкими вертикальными зрачками. Для Гарри, стоящего в центре светлого круга, лес стал казаться еще темнее и неприветливее, чем был за секунду до этого. И он счел за лучшее погасить свет, хоть и не стал убирать палочку. Мало ли, что здесь водится. Они, наверное, до самого темнолесья добрались, куда люди не забредают.
— Кого мы ждем, Саашшесс?
— Не меня ли? — за спиной Гарри раздался мелодичный, переливающийся нотками интереса голос.
Он резко обернулся, но увидел лишь темные силуэты деревьев да переплетение корявых ветвей кустарника. Ночью в Запретном лесу мог с легкостью спрятаться целый полк гоблинов, так что искать кого-то среди деревьев было просто бессмысленно. Да и тот голос звучал совсем близко, буквально в шаге от него. Не мог же его обладатель настолько быстро перемещаться? Или он невидим?
— Гарри Поттер, — снова рассмеялся кто-то за его спиной. И снова Гарри никого не увидел. — Я знал, что встречу тебя еще раз. Те, кто смотрит за грань, рано или поздно ступают на зыбкие пути.
С каждым произнесенным словом он убеждался, что где-то слышал этот голос. Давно и, кажется, всего лишь раз, но точно слышал. Саашшесс не шевелилась, словно ничего особенного не происходило.
— Кто ты? Покажись! — потребовал третьекурсник, вертя головой по сторонам.
— Ты не понимаешь, чего просишь, Гарри. Но ладно, если сможешь — смотри.
Он легко прошелся, почти протанцевал, по телу василиска, стек на землю и устроился на поваленном стволе, вытянув одну ногу и подогнув под себя вторую. Светлая мантия старинного покроя в лунном свете казалась серым пятном, лицо незнакомца скрывал широкий капюшон. Но вот в воздух взметнулась рука и откинула капюшон за спину. Насколько Гарри мог судить в неверном, призрачном свете, черты лица, как и скрытая под мантией фигура, у него были вполне человеческие и ничем не примечательные. Если бы не понимание, что человеку в темнолесье делать нечего, да и выжить сложновато, он принял бы гостя за заблудившегося волшебника. Вот только смотреть на него и правда было несколько… странно? сложно? Он не был полупрозрачным, словно привидение в замке, но будто мерцал в воздухе, не до конца уверенный в собственном существовании. Гарри нахмурился. Нет, если бы он раньше встретил что-то подобное, точно бы запомнил.
— Помнишь меня, Гарри Поттер? — судя по голосу, происходящее забавляло незнакомца.
И Гарри вдруг вспомнил.
Воздух напоен светом, покоем, магией и неслышимой музыкой. Под потолком сверкают и кружатся золотистые искры, с деревянных балок смотрят неисполненные мелодии, шелестят крыльями и таинственно улыбаются. В тишине плещутся отзвуки непрозвучавших песен, над головой кружатся стаи мелодий, роняя перья — тающие в воздухе звуки. Вдалеке звучат чьи-то тихие голоса.
— Вы хозяин магазина музыкальных инструментов в Косом переулке, — выдохнул он.
«Что-то не похож, — усомнился Крис. — Тот был намного старше».
«Да нет, наоборот, моложе…» — Гарри запнулся.
— Как вы это делаете? Я имею в виду, каждый раз, когда вас кто-то видит, вы… меняетесь? И я отчего-то не могу вас нормально рассмотреть, вы будто мерцаете.
«Я вот его хорошо вижу. Значит, у кого-то опять галлюцинации».
Мужчина кивнул и откинулся сторону, оперевшись о вывороченные из земли толстые корни. Теперь он практически лежал на стволе в позе, которая даже на вид не казалась удобной.
— Никак. Это делаешь ты сам. Видишь ли, я никак не выгляжу, я даже не имею физического тела, только голос. Люди слышат голос, и их воображение дорисовывает облик. Вспомни, ведь ты сперва услышал меня и лишь потом увидел. Но так как представить то, чего никогда не видел, обычно довольно сложно, изображение не держится долго, и постоянно создается заново с небольшими изменениями. С магами-иллюзионистами все несколько сложнее, их разум менее склонен обманывать себя и более — путать других, — усмехнулся он.
Это многое объясняло. Год назад Гарри был еще не настолько сведущ в магии иллюзий, и странное существо в старинной мантии казалось ему очень даже материальным. А он, оказывается, еще меньше чем призрак. Но ведь Саашшесс говорила, что он может помочь, может рассказать, как вести себя за гранью, чтобы вернуться домой целым и невредимым.
— А имя у вас есть? — поинтересовался Гарри, присаживаясь на соседний ствол.
Под ладонью ощущалась шероховатая иссохшая кора и мягкий мох. Хотелось протянуть руку и проверить, можно ли прикоснуться к иллюзорному созданию. Если да — Гарри до такого уровня еще расти и расти. Показать-то он мог что угодно, а вот убедить, что это самое «что угодно» реально и осязаемо, пока не очень получалось. И в то же время было немного страшно: вдруг гость растает от чужого прикосновения и не сумеет воплотиться вновь.
— Имена нужны лишь этому миру, мы же прекрасно обходимся без них, — он пожал плечами. — Но если тебе так будет легче, люди зовут меня Крысоловом. Саашшесс передавала, что ты хочешь уйти за грань и ищешь моей помощи. Это так?
— В общем, да, — осторожно согласился Гарри, понимающий, что за любую помощь придется заплатить. А что можно предложить бесплотному голосу, умеющему наводить мороки? — Погодите, откуда вы знаете имя Саашшесс? — он нахмурился. — И как вы с ней общались? Вы владеете серпентарго?
— Нет. Я не владею ни одним языком этого мира, кроме того, на котором думают разумные существа.
— Но все думают на разных языках. Я на английском, змеи на серпентарго, гоблины на…
— Ой ли? — рассмеялся Крысолов. — Никто не думает словами, ни одно существо не строит в сознании примитивных смысловых цепочек, не отражающих и сотой доли этого прекрасного мира. Понятия, категории, смыслы, эмоции, ощущения, всплески и сполохи — но не слова, Гарри. Магглы давно это знают, но волшебникам нет дела ни до чего, кроме их магии.
Он потянулся и вдруг оказался у ног третьекурсника, положил локоть на бревно и подпер голову рукой. Никакого движения, никакого, даже самого быстрого, перемещения. Был там, стал здесь, вот и все. Мантия расплескалась по земле.
— Люди не делают так, Крысолов, — вмешалась Саашшесс. — Не забывай.
— Я помню, помню, — отмахнулся он. — Но ведь Гарри и так знает, что я не человек, зачем же притворяться неповоротливым существом из плоти и крови, когда на самом деле весишь меньше колебания воздуха? Правда, Гарри?
Мальчик кивнул. Никогда еще колебания воздуха не казались ему настолько жуткими. Это даже для магического мира странно, больше похоже на маггловский фильм ужаса. Хотя чего тут бояться? Есть Крысолову точно не надо, ведь у него нет плоти, которой требовались бы питательные вещества. С другой стороны, как он тогда выживает? Неужели подпитывается магией? Да какая разница, Саашшесс ему доверяет. Да и ему нужно всего лишь задать пару вопросов.
— А все-таки как вы познакомились с Саашшесс?
— Салазар представил нас друг другу, дитя магии. Я открывал двери для него, он — для меня, таков был уговор.
— Тебе тысяча лет?! — от изумления Гарри напрочь забыл о вежливости.
Крысолов раздраженно отмахнулся.
— Откуда я могу знать, сколько мне лет? Зачем мне вообще это знать? Люди, люди, вечно вы меряете нас своими мерками. А они не всегда подходят, Гарри. Иногда это даже опасно.
Нет ни тела, ни имени, ни даже возраста. И в то же время личность достаточно развита, чтобы употреблять местоимения «я». Это интересно, подумал Гарри.
— Хорошо, я постараюсь не забывать, что ты не человек. Но я не очень понимаю, что значит «открывать двери».
— Все просто. Я уводил Салазара за грань и следил, чтобы он вернулся назад. Взамен он делился со мной магией, помогал удержаться в этой реальности. Это очень и очень нелегко даже с посторонней помощью. Большая часть моей силы уходит лишь на то, чтобы существовать в вашем мире. Он чересчур плотный и стабильный для таких как я.
У Гарри внезапно перехватило дыхание. Волосы на затылке встали дыбом, по спине пробежала холодная дрожь.
В вашем мире. В вашем. Если люди способны уходить за грань, то с чего он взял, что кто-то — или что-то, — не может прийти оттуда?
— Так что, заключим договор, Гарри Поттер? — Крысолов лукаво склонил голову набок.
Гарри не шевелился, выпрямив спину так, что позвоночник почти ныл от напряжения. Одно радовало: за последние пару лет он прекрасно научился владеть собой. Руки, лежащие на влажном мху, были по-прежнему расслаблены, пальцы не дрожали, а с лица не сошла вежливая улыбка. Уже неплохо в его положении. Жутковатое нечто положило скрещенные руки на колени мальчика, следом опустился острый подбородок. Ничего бесплотного в Крысолове не было, и Гарри готов был в этом поклясться. Ощутимая тяжесть чужого тела на коленях, мягкие переливы лунного света на волосах, запах шерстяной мантии, полы которой промокли от росы.
Совершенная, идеальная иллюзия, такая же реальная, как и окружающий мир. Как, как он это делает? Человеку такое вряд ли под силу. Именно последнее обстоятельство мешало Гарри сказать «да». Возможно, кто-то другой, не знакомый с искусством тонких сплетений сна и яви, наваждения и реальности, не колеблясь, принял бы предложение Крысолова. Но не Гарри. Он-то прекрасно знал, насколько тяжело создать хотя бы видимость настоящего, и не мог не понимать, что по крайней мере в этой области выходцу из-за грани противопоставить нечего. Никому из людей-менталистов подобное мастерство и не снилось. Если договор сделает Крысолова сильнее — а ведь наверняка сделает, по-другому и быть не может, иначе зачем ему помогать человеку? — сможет ли Гарри остановить его? Сможет ли хоть что-то остановить его?
Мелодия, вкрадчивая и отчасти рваная, окутала Гарри невесомым туманом.
Солоно золото крови твоей,
Шепот теснится в ушах.
Сковано время у крепких дверей,
Тяжек последний шаг.
Это была… песня? Нет. Это ничем не напоминало привычную ему музыку.
Знай, что сомнений твоих маета —
Демонам блюдо на пир.
Сделай свой выбор, открой Врата!
Открой, впусти меня в мир!
Что же не так с этой мелодией?
Ветер холодный ударит в лицо,
Но ты уже выбрал — шагай!
Пальцы сжимают стальное кольцо,
Ну так тяни иль толкай!
Двери и ты, вокруг пустота.
Звенит, прогибаясь, эфир.
Сделай свой выбор, открой Врата!
Впусти меня в этот мир!
Вот оно. Гарри с трудом удалось удержать улыбку, но пальцы до боли впились в замшелый ствол. Если слова Крысолова он слышал ушами, как и любые другие звуки, то его пение, казалось, впитывалось в кожу, сквозь поры просачивалось в тело. А затем кровью разносилось по организму, поднималось наверх, влияя не только на отдельные участи коры, но на все участки мозга, и оседало в костях.
Скоро закончится время живых,
Воле положен предел.
Мертвые боги в руинах своих
Ждут тех, кто силы хотел.
Нет, привычным способом Гарри тоже слышал. Но это было похоже на разговор на переполненном вокзале, когда слова стоящего напротив человека всего лишь чуть более различимый шум на фоне голосов тысяч человек, смеха, криков, протяжных гудков, металлических лязгов. Можно сосредоточиться на чем-то одном, но нельзя не слышать всего остального. Хочешь ты того или нет, но оно впитается в тебя навсегда.
В прошлом метания и суета,
Нынешний миг — фронтир.
Шаг пред тобой. Пред тобой Врата.
Впусти в меня этот мир.
Словом можно убить. Отныне известная пословица приобрела для него качественно иной смысл. Маггловская физика объяснила бы это колебаниями и резонансом, теория магии — просто магией. В конце концов, даже смертельное проклятие само по себе всего лишь слово, не несущее никакой угрозы. Музыка Крысолова тоже магия, чужая для этого мира и недоступная людям, но от этого не менее действенная.
— Что ждет меня за гранью?
Что что, а выигрывать время для размышлений Гарри умел хорошо.
— Посмотри на меня. Я — живое воплощение того, с чем тебе придется столкнуться.
— Это не ответ. Ты то, что я сам желаю увидеть.
Крысолов медленно склонил голову набок. Его глаза тускло светились, делая и без того черные зрачки чернее царящей в лесу тьмы. Осознание того, что на самом деле даже этот тусклый свет нарисован его воображением, совсем не помогало Гарри успокоиться. Саашшесс подползла ближе, и поваленное дерево, на котором сидел волшебник, треснуло под тяжестью василиска. Змея, похоже, совсем не боялась Крысолова. Оно и понятно, они ведь знают друг друга уже тысячу лет.
— Если будешь так думать, долго ты там не протянешь даже с моей помощью.
Правильно. Не просто то, что хочешь увидеть. Кое-что куда более опасное: неведомое, меняющее маски столь же быстро сколь и настроение. Меняющее маски… для чего?
Но с другой стороны, Слизерин заключил договор с обитателем грани, и ничего страшного не случилось. Ничего такого, что было бы записано в летописях и сохранено как предупреждение для потомков. Да и Сильверстрим в «Тропе теней» ни разу не упоминал, что грань и ее обитатели представляют какую-то угрозу для человечества.
— Какая тебе выгода от договора? Ты жил с нами не менее тысячи лет, и это было не так уж и сложно, раз получилось открыть магазин.
— На самом деле около двухсот, — поправил его Крысолов. — Я провел здесь около двухсот лет. Сюда не так просто попасть, а уж после обряда экзорцизма — практически невозможно. У меня ушло четыреста лет, чтобы вернуться после первого изгнания, и — какая ирония! — не проходит и года, как я натыкаюсь на кого-то из МакГонагаллов. Еще четыреста лет за гранью, — вздохнул он. — С твоей помощью все было бы намного проще.
