Вот откуда роскошные меха, что полесовщики небрежно швырнули на соседнюю лавку. Только в столице и продавать! Ну, а пока за оценщиком сбегают, что не выпить? И вон лесоруба можно позвать, тоже спину на месяце греет, тоже с леса кормится, значит — свой. Лесоруб дороден, хохочет как в бочку; неподъемный топор на длиннющей ручке вертит шутя, открытой ладонью, перехватывая рукоять корнеподобными пальцами. На состязаниях под Солнцеворот такие мастера двумя ударами делают зарубку на высоте роста; обухом вгоняют в нее толстую ветку, запрыгивают и рубят следующую ступеньку — уже с ветки. Сделав так три подъема, четырьмя ударами валят собственно ствол. Кто успевает раньше других, тот получает серебрянную подвеску-топорик... ага, вот такую точно, каких у лесного гостя шесть на узком пояске. Лесоруб не дурак выпить и посмеяться; вдобавок усами не уступит даже третьему из гонцов.
Впрочем, посмеяться тут никто не дурак. Особенно — над забавными случаями, щедро изложенными еще одним гостем. Богатый купец из ГадГорода, низкий, плотный, черноволосый и крайне вежливый — "К вашим услугам, и к услугам Ваших уважаемых родственников!" — то и дело смотрит на собственные руки, даже иногда протирает платочком. Словно руки не его. Так и сыплет забавными повестушками: как звери завоевали ХадХорд, да как потом наместник стал править, и как, по незнанию обычаев, втаптывался то в одно, то в другое удивительное дело... Справа от него рослый, прямой и суровый южанин-степняк — в длинном стеганом халате до пят, у стены высокий лук и полный колчан черноперых стрел — качает головой неодобрительно. Сам он болтать не любит. Пьет и ест за троих — задаром и уксус не горький! — но молчит упорно, в особо смешных местах только прихватывая горстью твердый выбритый подбородок.
Напротив — двое богатых вольных крестьян. Тоже с юга: под Князем не забогатеешь. Штаны синие, широченные: пусть все видят, что на дорогую ткань хватило. Рубашки алые, теплые; плащи шерстяные, толстые; кушаки узорные, тканые в "трижды восемь" ниток; сапоги... сапоги высокие, дорожные, крепкие. Клинки на поясах короткие, и носят их крестьяне с немужицкой сноровкой. Держатся вместе, как всякие земляки на чужбине — должно быть, зерно продавать приехали. Сами, чтоб купцам не спускать задешево. А непохожи, ровно небо и земля. Один поперек себя шире; другой высокий и тощий, в парадной одежке непривычно ежится, и завистливо поглядывает на выложенный перламутром лук хмурого степняка.
Спарк эль Тэмр, Мастер Лезвия Майс, Рикард Олаус, Шен с Фламином, Остромов, Сэдди Салех, Северо-восточный Судья Крейн, да Некст с Кони Дальтом. Все Братство Волчьего Ручья здесь, еще и полесовщиков два; еще и Ветер-старший за столом.
Только атамана нет. Ратин отправился род восстанавливать. Знамя с "танцующим журавлем" под белый свет вынести. Долги взыскать, тяжбы разрешить, свои обязательства выполнить. Ему прощальный пир давали еще в ТопРауме. Не совсем ладно вышло. Стоило бы всему Братству с ним попрощаться. А не выкрутишься. Знал атаман, за кем Спарк в столицу едет. Знал — и не хотел рядом стоять. Сказал ровным голосом: "Что мы сами себе станем яму рыть? Если знаем подводные камни издали, лучше вовремя корабль в обход направить, чем потом геройски воду откачивать да сшивать лопнувший борт... Отгорит — рад буду тебя видеть."
Спарку ничего не оставалось, как поверить. Давным-давно сказано было — кажется, тем самым Крейном, что сейчас угрюмо отмалчивается: "Если тому не верить, с кем кровь мешаешь, к чему и жить на свете?" И запустил наместник подготовленное дело, как спускают созревшую лавину, чтобы обезопасить перевал: верный расчет или нет, а назад не отыграешь.
И вот Ветер-старший говорит: нет. Во дворец не пройти; из дворца не выйти. Прислуга наперечет. С утра записывают входящих, вечером сверяют выходящих. Раньше за взятку пролезть можно было, а нынче на воротах рассвирепели до того, что возы с сеном копьями протыкают: не притаился ли кто? С бочек сбивают крышки. Корзины просто вытряхивают. Мешки с мукой пересыпают. Княжну стеречь поручено Андрею Нишаргу, как бы не хитрейшему послу Княжества. Нишарг добывал тайны в ХадХорде; Нишарг не единожды путал и ссорил горцев Урскуна; Нишарг даже Торговую Палату Финтьена обул поддельным векселем! Нишарг на взводе с того самого дня, как в ТопРаум, в поднадзорный дом Лисы, заявились подозрительно многочисленные и веселые лесовики. Сам не спит, и люди его встревожены. Андрей, может быть, уже к утру получит отчет о странном сборище "Под стеной". И накидками гонцов его не обманешь: во дворце всех "шмелей" знают лично...
Что ж, у наместника Леса в рукаве тоже кое-что сыщется. Спарк наклоняется к уху Рикарда Олауса:
— Вы оказались совершенно правы. Приступайте!
Затем обращается к Майсу:
— Я пошел.
Мастер Лезвия понятливо кивает, подмигивает направо, налево — и за столом начинают гулять громко. Крестьяне заводят песню, отбивая такт кружками по столу. Шен с Фламином перетягивают на руках толстяка Остромова. Тот хохочет во всю глотку, легко поднимает обоих немаленьких охотников. Даже степняк оживился, азартно ухватил за рукав черноволосого болтунасоседа: "Да ты что, Сэдди?! Не может быть!" — "Нет, Крейн, верно тебе говорю!" И все наперебой требуют вина, пива, хватают служанок за что придется — те визжат; прибежавший хозяин разрывается между заказами и пытается ловить летящие отовсюду обрезки серебра, связки медных монет... вон и золотой кто-то на радостях волчком по столу крутанул... Завсегдатаи трактира делятся на две половины. Одни подтягиваются поближе к гулянке — посмотреть, а то и перехватить чего на дармовщинку. Другие, помня, что пьяная драка засасывает всех абсолютно, скоренько допивают, расплачиваются, и вываливают на улицу — пока не началось. Среди них легко растворяются Спарк, Рикард и старший Ветер. Ветер тотчас исчезает в морозной ночи: если за кем тут и следят, то в первую очередь, за ним. Маг и наместник отворачивают за угол, подальше от костра в каменной чаше и тройки стражников на перекрестке. Оглядываются: никого. Усатый маг вскидывает руки к небу, шепчет заклинание. С ладоней поднимается к низким облакам белый луч, сгущается в шарик — лопается беззвучно. Тотчас по переулку — а затем и по всему городу — поднимается ветер. Крупными хлопьями сыплется снег. Рикард возвращается в тепло и шум трактира — там уже сдвинуты столы и скамейки; на освободившемся месте Крейн сверкает шелковым праздничным халатом, молотит вприсядку; рядом танцуют охотники. Прочие стоят кругом, хлопают в ладоши, топочут каблуками... Усатый влетает в круг соколом, идет "мелкой дробью", раскланивается, подлетает в воздух и прокручивает ногами полное колесо — будь здесь запорожский казак, сказал бы: "садит черта"; а у Висенны такой финт зовется "солнцеворот"...
Спарк выбегает на присмотренный еще днем пустырь. Выпутывает из кошеля жесткое золотистое перо, а из широкого рукава шубы — маленький горшочек с угольками, грелку для пальцев, придуманную лазутчиками чтобы после ожидания в засаде можно было ловко вскрывать замки. Наместник сует перо в горшочек — поднявшуюся вонь тотчас уносит разгулявшийся ветер. Игнат поднимает голову к небу — непроглядная бело-бурая мгла — и думает: "Я оценил себя и спокоен. В двадцать лет я так спокоен не был. Я уже не верну свои двадцать лет, и не помогу себе тогдашнему. Да и другим двадцатилетним я не помогу: они вряд ли меня услышат. Вот как тогда Тигренок: "За хорошее дело Людоедом не назовут". И точка.
Но ведь получается, я и собственному сыну тоже не смогу помочь?"
Наместник затаптывает в снег остатки жженого пера. Прячет грелку откуда взял, и терпеливо всматривается в метель.
* * *
Метель полировала цветные стекла высокого и узкого стрельчатого окна. Окно дорогое, створчатое. Летом по жаре можно распахнуть настежь. Зимой, по холоду — закрыть ставни. Или занавеску опустить. Или подбросить полено-другое в очаг. Сейчас в очаге рыжим котенком прыгало туда и сюда маленькое, ровное пламя. Ничуть не похожее на яростный степной пожар... на то, что испытывала Алиенор.
Если б знать!
Ну, дошла пластина до наместника — и что с того?
Девушка перевернулась на другой бок. Под метель всегда бессонница выпадает.
Ах, да кончится все как обычно! Через пять лет вспомнишь — посмеешься!
Неслышно скользнула горничная. Осмотрела комнату — не подать ли чего? Исчезла в дверях. Добротная дверь, дубовая, окованная. Засов изнутри. Только Алиенор его не задвинула: к чему? Если вправду дойдет до такого, чтобы в собственном доме от своих же прятаться — выбьют засов, и вся недолга. А от врага — стража крепче всяких засовов.
Вот именно, что стража. К ней сюда три подъема по лестнице, трое всегда на посту перед дверью в покои; в передней комнате горничная — завизжать успеет, если что; в гостиной нарочно полы "поющие" — кто нужной досочки не знает, скрип устроит на полбашни...
В окно? По занавескам? Как раз метель — на длину копья ничего не разглядеть... Ага, по напрочь обледенелым круглым бокам бревен... и куда потом?
Ну что за чушь в голову лезет! Может, макового отвара спросить, да заснуть спокойно?
Между оконных створок снизу вверх хищно скользнуло лезвие. Подкинуло крючок... второй... створки распахнулись. Огненный котенок в очаге испуганно присел перед ворвавшейся в комнату метелью.
Подоконник перемахнул человек в броне. Княжна чуть не закричала в голос — и тут разглядела поперек вороненой чешуи — белый пояс.
Пояс.
Какая разница — ждала, не ждала — если пришел?
— Тихо! — приказала девушка, не дав гостю и рта раскрыть. — Встань в углу и сделайся березой!
Пробежала к двери — пусть смотрит. Все равно теперь. Вышла в гостиную, жестом подозвала девушку:
— Маковый отвар подай. Я запрусь, а ты не бегай. Отдохни до света. Метель зверская!
Получив кубок со снотворным, проводила служанку до передней и с нарочито громким стуком двинула засов. Немного подумала: что надеть? Рассердилась, потому как гостя нельзя было вывести в столовую: станет еще мимо правильной доски, и подымет всю стражу на ноги... хоть под кровать прячь. Закусила губу. Вернулась к кровати, потребовала:
— Закрой глаза!
Спарк подчинился. Девушка живо набросила платье — то, бирюзовое. Затянула поясок. Сунула ноги в короткие домашние сапожки. Выдохнула:
— Открывай. Можно подумать, на Светлом Озере меня не видел.
— Присесть можно?
— На лавку.
Игнат огляделся. Лавка гладкая, спинка с прорезью. Комната не показная: спальня. Только и украшений, что тканые коврики на стенах; узорное оголовье кровати. Ну, теперь-то уж все точно по правилам. В окно влезли. Дальше — девушку красть. А еще дальше придется из окна обратно вылезти... Спарк вынул руки из рукавов. Порадовался, что нож — подарок Лотана — не выронил, когда вскрывал раму... Княжна как раз притянула створки обратно, и заново наложила крючки, оставляя метель снаружи.
— Лестницы нет. Прилетел?
— Ага.
— Смеешься!
— Есть немного... — Спарк прижмурился. А вот если б сейчас он сверху, в окно — а Ратин, сын Ратри Длинного — снизу, в дверь? И княжна в удивлении: кого выбрать? Вот был бы узелок! Правильно атаман сказал: подводные камни надо по большой дуге обходить. Если уж тебе так необычайно повезло в жизни, что ты хоть один из них заметил прежде, чем напоролся.
Алиенор протянула:
— Спрашивать, зачем пришел?
Игнат подумал, что надо бы встать и полный поклон сделать... а язык уже брякнул:
— Выходи — за меня — замуж.
Княжна покачала головой — не то изумленно, не то укоризненно. Оправила одеяло. Бухнула поверх медвежью шкуру. Села на прибранную постель. Наместник поднялся:
— Я, может, не так спрашиваю...
Алиенор подняла руку, и Спарк послушно умолк.
— Сейчас тоже не так отвечу... — девушка придвинула небольшой сундучок, левой рукой не поворачиваясь открыла, вытряхнула на кровать разноцветные толстые вязанные носки. Тоже встала и оказалась со Спарком глаза в глаза. Карие — в зеленые.
— Я хочу видеть за тобой твой мир. Твоего бога, или во что ты веришь. Не меньше. Если ты не соврал в том... в другом, что стоит за твоим Лесом, за твоим Поясом, понимаешь? За висюльками, мечами и нашивками.
Игнат опустил плечи. Сделал полшага вперед, подхватил девушку под локти...
Так он еще не целовался.
Алиенор оторвалась от него не скоро. Посмотрела на медвежью шкуру. Вздохнула:
— Потерпим? Я же все-таки девушка порядочная. Не говоря уж — княжна.
Спарк мог только кивать. Он бы сейчас головой вперед в окно вылетел, поведи Алиенор ресницами. Глотнул холодной воды из кованого рукомойника в углу. Хриплым голосом добавил:
— И не говоря уж, что в любой миг твои девушки войти могут.
— Я закрылась на засов, и маковый отвар взяла, ты же слышал.
— А раньше всегда так делала?
— Не всегда, но бывало.
— Что ж, может толстый и не насторожится... Нишарг, в смысле. Хитрый он, как сто индейцев.
— Сто кого?
— Я потом расскажу, ладно? Давай собираться! Метель долго не продержится.
Алиенор метнулась в бельевую, вытащила объемный дорожный мешок.
— Одежду унесем?
— Не больше пуда вещей, — ответил наместник, — Можешь деньги взять, любимое ожерелье или там что...
Княжна помотала головой:
— А если свитки... на пуд... сколько выйдет?
Игнат одобрительно засмеялся:
— Точно у тебя крыша сдвинута. Книги!
— Уж какая есть. Стой тут, в гостиной доски поют.
— Я пока одежду сгребу в мешок.
Алиенор поморщилась:
— Натолкаешь, как попало... Ладно, теплого бери побольше. Что забуду, купим потом. Не побрезгуешь?
— А сама? Дом не терем, надо руки прикладывать.
— Я же все-таки три года в южном пограничье жила! — отозвалась из гостиной княжна, раздвигая легкие креслица и сгребая прямо в мешок самые редкие книги. Вернулась. Одобрительно кивнула:
— Теперь стяни горловину, и можно завязывать... Знаешь, наместник, если человек о грязных вещах и делах не говорит вслух, так это не значит, что он их не видел, не встречал и не знает. Может, ему просто противно.
Спарк согласно наклонил голову. Прибавил:
— И еще скажу: если человек чувства не проявляет, еще не значит, что их не испытывает.
Княжна подбросила на руке большой и легкий полотняный мешок со свитками:
— Есть ли еще, что надо друг другу сказать, а не сказано?
Тяжелый удар сотряс дверь гостиной. Княжна вылетела ко входу вихрем, полы завизжали. Спарк бросился на помощь — придвинули сундук. Алиенор одним движением смахнула в мешок шкатулку:
— Деньги есть! Бежим!
"Можно подумать, без денег бы не взял!" — успел подумать Спарк, подтаскивая тяжеленный вещевой сундук под дверь спальни. Девушка щелкнула засовом, подхватила оба мешка. Огненный котенок глядел испуганно. Наместник растворил окно и заклинил створки скомканной одеждой, пробормотав:
— Если это не романтическое похищение, то я не знаю, какого вам еще надо...
Княжна влезла в полшубок, накинула плащ. Перед окном в белой мгле возникло огромное сложное седло чуть ли не с десятком подушек и зарослями ремней. Игнат живо пристегнул мешки с книгами и одеждой, подал руку девушке. Втянул ее на подоконник, прыгнул в седло сам и сдернул Алиенор на руки.
