Сергей откинул крышку, поднялся в люке. Пока тянул ветер, пыль не мешала, и командир машины мог в удовольствие торчать из башни, крутя биноклем по сторонам.
Тут вся рота грянула припев:
— … Мы без телевиденья
в прошлые века
в бане баб смотрели
в дырку от сучка!
Танки летели по сравнительно ровному полю, обгоняя всадников на мощеной дороге — что уж там о пеших! Люди в ужасе бежали с Королевского Тракта к реке; только некоторые понимали: страшное чудо идет правее, между Трактом и горами, их не затронет. Приложив руки козырьком, закрываясь от пыли, кто как сумел, жители Вестероса смотрели на дымные хвосты сгоревшей солярки, на тяжелые с виду темные бегущие… Камни? Дома? Невиданных зверей? Драконов тут никто уже давно не видел — хотя во множестве слышали новости с юга, что Дейнерис привезла сразу троих.
Сейчас встречные понимали: вот он каков, ответ Севера. Почему же Молодой Волк не повел войско на столицу, почему отвернул домой после нескольких удачных битв? Черная гроза, несущаяся к югу на умопомрачительной для местных скорости в сорок-пятьдесят километров за час, внушала ужас и пахарям и рыцарям, просто рыцари быстрее брали себя в руки, и многие прикидывали: если прямо сейчас броситься в родовой замок и там заставить мейстера написать письмо — много ли золота отвалит Королевская Гавань за сведения о черной пыльной буре? Опамятовавшиеся рыцари старательно считали бегущие горы и запоминали сосчитанное крепко, навсегда — как все малограмотные.
Сергей смотрел на суету вокруг Тракта, ничего этого, конечно, не зная. Просто чувствовал неловкость, что вот — напугали людей зазря. Рота вовсе не против них идет воевать, и выделываться на марше вовсе не собиралась. Просто железной дороги пока что нету, своим ходом добираемся.
— … Степка, Коля, Грышко!
В пятой машине украинский экипаж, “Стратегический Салогорилочный Склад Роты”, вот Коля начинает звонким тенором, не поломанным даже в наушниках, слышным даже в реве и лязге:
— На стрімкім террiконі
ти мені віддалась
серед білого дня у суботу!
А теперь Гриша и Степан густыми басами:
— … І дивився на вас
вiсь Донбас,
вiсь Донбас,
припiнiвши роботу!
Закрывая над собой люк, Сергей подумал: а ведь в том кино, за такие песни, да еще на украинском, уже во враги народа бы записали. Записали бы люди, называющие себя русскими патриотами, но действующие сугубо в интересах того же Вашингтона. Потому что драка между соседями выгодна только некоему третьему. Кто займет их места на работе, кто будет вместо них получать зарплату… Ну, если по-капиталистически — в “Черном тюльпане” ведь капитализм! — то третий просто займет их места на рынке.
А когда те, после драки, захотят вернуться, то уже не найдут, куда. Место занято, а у них репутация хулиганов. Пожалуйте за сто первый километр, ваше место у параши. Синяки лечить и дома отстраивать обоим придется в долг — и на этом третий тоже немало заработает, а первые два, соответственно, немало потеряют…
В сержантской школе Сергея учили: цель войны всегда в том, чтобы мир после нее оказался лучше, чем довоенный. Для того, третьего, так и будет. Он заработает на продаже оружия, он примет, спасет и укроет у себя беженцев, отсортирует из них ценный материал, остальные “не впишутся в рынок”, и кто им виноват? Свобода же, не коммунистический концлагерь.
А те, которые участники, останутся без мужиков, без хозяйства, зато с ненавистью соседа — не того, третьего, за океаном, а вот буквально за забором будет жить смертельно ненавидящий тебя человек. Он, пожалуй, не ограничится перекидыванием дохлой кошки, похитрей что придумает.
Или ему третий подскажет. Когда оприходует результаты первой войны и решит подзаработать на следующей.
Тут Сергей спохватился, что как-то кисло выходит в оконцовке размышлений. А он все-таки комсорг роты. Ему полагается иметь лицо уверенное, вселять и вести за собой. Хорошо хоть, в частях Постоянной Готовности не обязательно, чтобы придурковатое…
Сергей выбросил из головы плохие мысли, прижал к горлу ларингофоны и принялся подпевать:
— Плакала береза, хохотал крыжовник.
Подрались за вишню ирга и шиповник.
Матюгался тополь, пела песни слива.
Во какая штука димедрол и пиво!
Танки шли левым берегом Зеленого Зубца. Шли нагло, в открытую, на хорошей маршевой скорости, по выбранному и проложенному колонному пути; шли не мимо сгоревших товарищей, не “к Ла-Маншу за три дня” под ядерными грибами; да что там: не на войну вовсе! Просто броском по чистому, пустому полю, как выпадало очень мало кому, если только не на учебных задачах Широколановского полигона…
— До чего дошел прогресс!
Спрос на женский пол исчез!
Мужика лишали секса —
Взял на робота залез!
Позабыты хлопоты!
Остановлен бег!
Выебали робота —
Счастлив человек!
В головной машине заворочался ротный. Он давно слышал песню — просто не хотел мешать. Пусть выкричатся, ночью лучше спать будут. Солдаты что твои коты. Пожрать, поспать, еще раз пожрать и снова поспать. Если роту днем погонять за мячиком, ночью никакого тыгыдыка, отдыхай спокойно.
… Кажется, последний куплет. Вроде больше не сочинили пока.
— Зайку бросила хозяйка!
Холостой остался зайка!
Девок водит, пиво пьет!
Хорошо косой живет!
Песни позволяли протянуть немалый кусок дороги, а там уже показались дымящие полевые кухни, наскоро окопанный БРЭМами периметр — временный лагерь — и вся колонна воспряла духом.
Первые две роты, прибывшие на час раньше, успели построиться к ночному маршу. Ночью ни петь, ни лететь не получится. Батальон двинется не спеша, тяжеловесно, уверенно, как могут одни только танки.
Третья рота втянулась на площадку. Командиры побежали с расходами на полевые кухни. Механики с радистами пошли осматривать ходовую часть, а заряжающие — осматривать машины изнутри. Вроде бы не должно ничего случиться, за время стоянки танки успели перебрать и хорошенько обиходить. Но не хочется тут отставать от колонны, куковать ночь в пустой чужой земле.
Солнце упало за Зеленый Зубец. Из-за гор опять потянул восточный ветер, только уже ночной, холодный. Впрочем, когда ужин съели, когда успели подремать хорошие такие полчаса, когда и третья рота потянулась на выход из лагеря, ветер стих.
И тогда справа, от реки, мокрой холодной стеной пополз туман.
Туман стоял над островом Патч.
Дальше острова, на запад, за широким проливом — или узким океаном, считай как угодно — начинался тот самый загадочный Четвертый Континент, что на всех картах Ремнанта выглядел форменным драконом.
Четвертый Континент считался вотчиной гримм-тварей. Люди там не жили — по крайней мере, открыто и гласно. Так что ничего хорошего со стороны заката не могло появиться по определению.
В этот раз из багрового неровного шара заходящего солнца появился винтокрыл — популярный на планете “буллхэд”, с большой остекленной кабиной, чтобы пилот хорошо видел, куда садиться. Машинки такие на Ремнанте занимали нишу пикапов или больших внедорожников.
Потому что и дорог на Ремнанте не строили в таких количествах, чтобы колесами выходило дешевле, да и ночевать вне города на Ремнанте считалось лишним риском. Даже в относительно безопасных районах Вейла, где Академия Охотников постоянно и тщательно выпалывала гримм-тварей — что уж говорить о разрозненных поселениях Мистраля, ледяных пустынях Атласа или обычных песчаных пустошах Вакуо. В Вакуо вообще все отбитые!
Вот почему в любом уголке Ремнанта попадались “буллхэды”: с людьми, почтой, товаром для мелких магазинчиков. Никто не удивился, что “буллхэд” прилетел на остров Патч, никто не обратил внимания, где сел винтокрыл.
И уж подавно никто не смотрел, как из потертой машины вышел мужчина в форменной куртке электриков порта Хедамма. Порт отсюда прилично к северу, ну и что? На Ремнанте людских поселений вообще небогато.
Выгрузив аккуратно и бережно длинный чехол, в котором любой житель Ремнанта угадал бы винтовку, следом электрик вытащил плотно упакованный рюкзак. Поставил его на нижнюю ступень, подлез под лямки. Выпрямился, расправил плечевые ремни с подушками, попрыгал, чтобы рюкзак плотнее сел. Застегнул рюкзачный пояс. Подобрал чехол с оружием и понес его в руках наизготовку — что снова никого бы не насторожило. Винтокрыл сел в дикой местности, где твари гримм водились без числа и письма. Люди, скорее, решили бы что электрик слишком рискует, углубляясь в лес пешком, не прикрыв спины верным товарищем.
Сам электрик по этому поводу ничего не думал. Он знал, что твари гримм являются на сильные негативные эмоции, и еще в “буллхэде” вколол себе аккуратно вычисленную дозу хирозаина, чтобы погасить сердечное смятение в зародыше. Шагал он легко, уверенно, и скоро канул в туман.
Туман тянулся далеко понизу, под обрывом. Над обрывом летел морской ветер, гнул деревья как хотел, гудел в мокрых черных верхушках.
Над обрывом стоял камень, высотой примерно по колено Руби. Янг машинально отметила: а выросла ведь сестренка. Помнится, камень доходил ей до пояса…
Перед камнем стояли Руби Роуз — и ее мать, Саммер.
— Лет пятнадцать, — выдохнула Руби. — Сначала я сама ходила… Ну, с Янг вместе, понятно. Потом, уже в Академии, мы сюда прилетали вместе с CVFY и JNPR. Они где-то “буллхэд” нарыли, так подбрасывали нас. Как-то зимой Синдер тут встретили, Торчвика и его мелкую девчонку.
— Потом? — спросила Саммер одними губами.
— Потом Синдер и Торчвика убили при штурме Вейла, — Руби не улыбалась. — Там Озпину сердце перезагружать пришлось, а Пирре обе руки отмахнули, страшно вспоминать… И пыль, гримм-прах… Поднимаю голову к небу, а там только пыль. До сих пор не могу забыть.
Саммер обняла дочку — ростом уже с нее саму! — но не плакала. Хлопала сухими глазами на кенотаф и все никак не могла прочитать надпись, хотя, казалось бы, никаких слез. Если хоронят раньше срока, долго жить будешь, такая примета. Но ведь ее, Саммер, вытащили из прошлого, и довольно далекого. Лет пятнадцать, сказала Руби.
— Вспомнила. Неополитан, вот как ее звали. Девчонка Торчвика…
Поодаль, на опушке, стоял ярко-красный гоночный “скат”, а перед ним человек и фавн. Руби несколько раз оглянулась на опушку. Саммер спросила:
— Тот фавн, лосиная основа — твой парень?
Руби не смутилась и не стала отнекиваться. Сказала просто:
— Нет, не получается у меня. Оба не против, а не получается. Дружим, что ли?
И хихикнула:
— Как пятилетние.
Саммер опять посмотрела на собственный памятник. Пятнадцать лет! Что за это время поменялось? Да гриммова прорва всякого!
Таянг не изменился. Почти. Саммер до сих пор перед ним краснела, как малолетка, и не понимала причины. Она не девочка. Она, как-никак, Охотник не самой слабой команды. У нее с Таянгом дочка — вот эта самая Руби Роуз.
У которой скоро свои дети пойдут! Никакому фавну не устоять перед красавицей из фамилии Роуз, если та всерьез чего-то захочет. Но Руби не просто миленькая брюнетка с превосходной спортивной фигурой — Руби Роуз полноправная Охотница на гримм-тварей, которой случалось воевать и с людьми. Чего она хочет, она только и знает… Скажет ли Саммер — теперь? Когда между ними провал глубиной больше десяти лет. Считай, надо знакомиться заново!
Обидно. Саммер не своей волей вылетела из жизни на годы и годы. Почему она смущается, почему так трудно глаза поднимать?
Рейвен, жесткая, резкая Рейвен — и та ходит вокруг Саммер, как вокруг большого нестабильного кристалла Праха, опасаясь царапнуть хоть перышком. Рейвен стала старше? И определенно мягче. Она собиралась приехать, но задержалась вроде как из-за непогоды. Что вполне вероятно, остров Патч считается довольно сложным для пилота местом…
Рейвен, кстати, так и не прибрала Таянга в полное безраздельное владение, пользуясь пропажей соратницы-соперницы. А вроде бы бандитка.
Саммер еще раз посмотрела на людей у опушки. Выпустила Руби из объятий:
— Беги, дочка. Я хочу побыть одна хотя бы полчаса.
Руби внимательно посмотрела в глаза матери, но не увидела там ничего настораживающего. Ну, если отрешиться от всей ситуации в целом. Когда человек, всеми признанный погибшим — вот он. Раз, и квас.
Руби подошла к опушке. Лось шагнул навстречу, спросил взглядом: как там? Брюнетка мотнула головой: нормально, мол. Не мешай.
И стремительно сменила тему:
— Что ты все девушку не заведешь никак? Дождешься, что мама нас просватает. Не смотри, что она добрая, хватка у нее не хуже Рейвен!
— Вот именно, что Рейвен, — Лось без улыбки кивнул в сторону, где на корпус ярко-красного “ската” оперся хмурый мужчина в мешковатом-пятнистом, а из кабины винтокрыла золотом чистой радости светились волосы Янг. — На Капитана глянь.
Руби пожала плечами, не усматривая ни в ком вины. Так вышло. Форс-мажор, гримм-прах его мать. Саммер не собиралась никого бросать. Рейвен так и не отказалась от ее памяти, и вытащила Саммер, едва только увидела возможность. Возможность чудесную и пугающую, но зачем вообще нужно чудо?
Чудо нужно, чтобы тем, кому плохо, стало хорошо. Радоваться надо, что получилось.
Руби подняла взгляд к небу. Хотя бы здесь нету пыли! Чистое синее небо, туман только под обрывом, но туда никто спускаться не думает. Немного подождать, и можно лететь в дом. Всем. И маме тоже.
— Уже два раза пробовал, — вздохнул за плечом Лось. — Оба раза мимо. Держит меня что-то. Девушки такое чувствуют.
— Лосяра, ты думаешь, у тебя впереди куча времени?
Тут Руби спохватилась, что разговор может показаться неприятным, и поспешила извиниться:
— Прости. Я Охотница, поневоле задумываюсь о смерти. Особенно когда так вот… — Руби кивнула на возвращенную с того света мать.
Лось шагнул ближе и уверенно обнял девушку, и Руби снова подумала: ну почему не получается у нас быть парой?
Фавн произнес тихо, на выдохе, глядя далеко за обрыв, где в дымке за проливом раскинулся Вейл:
— Молодость… Не когда задумываешься о смерти, а когда не хлопочешь о бессмертии?
В небе просвистели турбины, все подняли взгляды: чуть поодаль над полянкой садился темно-синий “буллхэд” с заметными белыми молниями воздушного такси на блестящих округлых боках.
Прилетела Рейвен.
Рейвен идет от опушки в сторону какого-то там камня. Пока ее не скрыли прочие, надо стрелять. Один выстрел, второго сделать никто не даст. Сама Рейвен, ее мужик-шкаф, обе дочки, мужики этих дочек… Хорошо хоть, нету ее братца, несчастья ходячего.
Может, и получится?
Прицел плавно движется, плавно… А мудак в пятнистом возле красной гоночной леталки насторожился. Чует или слышит? На вид он вроде не Охотник, у него точно не открыта Аура… Приборчик не ошибается, ну да за полторы тысячи льен попробовал бы он ошибиться…
