Я здорово уставала, хотя по большей части просто сидела на постели рядом с больным. Я и спала тут же, рядом с ним, держа его за руку или касаясь плеча. Так было легче охранять его от бешеного пса. Холера черная и все тридцать три лихоманки! Порой мне казалось, что нас не двое, а трое в этом доме — я, Рохар Лискиец и бешеный пес. Ну, не считая полчищ мышей и тараканов, впрочем, они нам не мешали.
Рохар зарос седой щетиной и оказалось, что он гораздо старше, чем мне привиделось в начале. Или его болезнь так измучала? Из обрывков бреда я узнала, что у него была длинная и полная приключений жизнь, что он успел застать самого Принца-Звезду, сражался на той самой войне с Драконенком, на которую я, трудами Левкои, так и не попала, служил у лорда Ракиты и участвовал в мятеже Эрао Бастарда. Я мало знала про то время, но все равно было странно слышать имена из позапрошлой жизни, когда Леогерт еще был молод и в силе, Каланда не приехала в Амалеру, а Нарваро Найгерта и Мораг не существовало вовсе.
* * *
— Сестренка...
Он столько раз называл меня разными именами, что я не сразу поняла, что окликают именно меня, а не Золю, не Раюшку, ни какого-то Морено, и даже не Альбу Макабрина.
— Привет, бродяга. — Я присела на край постели, сдвинула влажную тряпицу и пощупала ему лоб. — Хорошо что ты очнулся. Я курицу сварила, буду тебя кормить.
— Сестренка. — Он улыбнулся запекшимися губами, глаза у него были мутные и воспаленные. — Все-таки не бросила старину Рохара, добрая душа. Где мы?
— Не помнишь, как сюда добрались? Это дом какого-то Барсука, ты мне его сам указал.
— Сколько... времени прошло?
— Дней пять. Меньше недели. Точно не знаю.
— Ты тут... так со мной и сидишь?
— А что делать? Тебя же оставить нельзя, бандит ты эдакий. Ну-ка, давай я тебя лекарством напою, а потом поедим.
Он выпил теплого отвара, но встать мне не позволил. Слабая рука вышелушилась из-под меховых плащей, уцепила меня за запястье.
— Постой. Звать-то тебя как, сестренка?
— Леста.
— Молодая ты. Совсем молоденькая. Я... не в братья, я в отцы тебе гожусь. А то и в деды. Охота девчоночке такой... со старой корягой возиться?
— Ну, здрасте! Сперва "спасите-помогите", потом "охота ли возиться"? Ты же обещал меня озолотить.
— Хе! — он ухмыльнулся, растянув закорузлые губы. — Думаешь, врал? Сапоги мои не выкинула?
— Нет, тут лежат.
— В правом... за голенищем. Кармашек потайной. Пошарь.
Я пошарила в сапоге и нашла горсть камешков и золотых украшений. Они все уместились у меня на ладони. После сокровищ Стеклянной Башни богатства Рохара Лискийца смотрелись убого.
— Че кривишься? Золото это. Настоящее.
— Вижу. Пусть пока в сапоге полежит. Как встанешь, тогда расчитаемся.
Исхудавшая рука накрыла мою ладонь с побрякушками.
— Что-то... стряслось у тебя, сестренка.
Не вопрос, утверждение. Я покачала головой:
— Ну, Рохар. С тобой стряслось кое-что посерьезнее.
— Со мной... — Ухмылка. Печальная, усталая. Не злая. — Со мной ничего особенного... не стряслось. Подельник подставил... друган. — Лискиец дернул плечом, я предостерегающе зашипела: незачем раньше времени рану тревожить. — Это все ерунда. Не раз уж бывало. Я ведь тоже... не сахар. Я тебе... вот что скажу. — Он потянул меня за рукав, я нагнулась. — Пока нас с тобой Боженька к себе не прибрал, сестренка... нужны мы тут. Не себе, так другим. Слышишь? Я это точно знаю. Всегда найдется тот, кому ты нужен. Всегда.
* * *
Эта незримая тропинка, эфирная струна, протянулась между нами не сегодня и не вчера. Я давно ее чувствовала, но, пожалуй, только сейчас совершенно сознательно коснулась мысленным зовом — и услышала отклик. Там, за милями спутанных дорог, за лесистыми холмами, за болотами — и прямо тут, в полутемной пещерке внутреннего моего мирка отозвался тот, кем я однажды... какое "однажды"! несколько раз!.. была. О да, я была им — чуть-чуть им, полу-им, на две трети им, и полностью им. От кончика носа до кончика хвоста.
Тебе не страшно?
Нет. А тебе?
Страшновато, признаться. Ты храбрее меня. Может быть, из-за недостатка знаний, может, ты про природе такой смелый человечек. Вероятно, это и есть та самая замечательная способность, что углядел в тебе Геро Экель. Она держит тебя воедино, не позволяет ни размыть, ни расточить, с какой стихией бы ты не соединялась. Ты даже не представляешь себе, как это страшно — исчезнуть.
Еще как представляю! Но здесь же совсем другое. Я знаю, ты не причинишь мне зла.
Ты так мне доверяешь? Я ведь могу выпить тебя одним глотком, как перепелиное яичко.
Эрайн... — я улыбнулась с закрытыми глазами. — Я все-таки рискну.
Тьма тебя побери!
Пауза. Потом:
Иди-ка сюда.
Открываю глаза.
Бревенчатые стены, дощатые перегородки, солома на полу. Пустые кормушки, почти над самой головой потолок размыкается дырой на чердак, из дыры свисают клочья сена. Светлый мрак пустой конюшни, из которой совсем недавно вывели лошадей.
Я лежу на сене и мне мягко и тепло. Рядом, у правого бока, расстелен черный плащ, поверх плаща брошен оружейный пояс и меч в обмотанных ремнем деревянных ножнах. Чуть поодаль стоит холщовая котомка. Когтистой рукой провожу по плащу, стряхивая сенную труху. Это не мой плащ. Это чье-то место рядом со мной.
Шаги снаружи. Скрипит дверь, от яркого света тени шарахаются по углам. Силуэт вошедшего опылен золотистой пудрой, словно залит полуденным солнцем с головы до ног. Отсветы огня и собственное сияние смешиваются, переливаются — не человек, драгоценность живая.
Как я рада тебя видеть, Ратер!
— Рафффррр! — рокочет горло. Змеиный язык щупает изнутри зубы. — Рассс....
— Похавать нам принес, — говорит мой брат, улыбаясь. — Греча со шкварками, вкуснотища! И молока мне в жбанчик плеснули. Пьешь молоко, Малыш?
Кукушонок вешает фонарь на столб и подходит ко мне. Деревянное ведерко с едой — насыпали щедро, от души. В каше торчит пара ложек. Горячая еда божественно пахнет.
— Лопай, — брат протягивает мне ложку. — Не наешься, еще схожу. Господа наши псоглавцы смекают, сытый ты смирнее будешь. Так что ешь от пуза, за себя и за дракона своего.
Меня упрашивать не приходится. Ратер усаживается по другую сторону ведерка, скрестив ноги. Он ест без аппетита, на одну его ложку приходится четыре моих. Потом и вовсе отодвигается от ведерка.
На Кукушонке котта из белого сукна с аппликацией на груди: оскаленная собачья голова. Под коттой — клепаная куртка из вареной кожи. И котта и куртка не новые, с чужого плеча. И меч не новый, и пояс тоже. Все простое, грубоватое, но добротное.
Почесывая конопатый нос и приподняв брови, брат смотрит на меня.
— Завтра к полудню в Амалере будем.
Они уже почти добрались до Амалеры! Я совсем потеряла счет времени.
— Я ведь что думаю... Тебя, Малыш, в подарок королю везут, слыхал ведь?
Киваю. Лезвия мои звенят, легонько царапая спину.
— А брат Хаскольд тут сказывал — наверняка король наш, Нарваро Найгерт, не в клетку тебя посадит, а в яму. Яма у него имеется каменная, нарочно для больших зверюг обустроена. Я к тому, что, может, пора тебе? Уходить? Завтра по дороге сбечь не получится, а потом из города в сотню раз труднее будет.
Кстати, Эрайн! Ратери прав. Ты сам что на этот счет думаешь?
Шевельнулось где-то в глубине, за спиной — и от меня словно тень отделилась.
Я-то уйду, а он останется? Может, он уйдет со мной?
— Расссеррр... — зарокотало мантикорье горло. — Рашшшеррри...
— Эй, — вскинулся брат. — Да ты никак меня по имени зовешь?
— Р-р-ра-ссери, — выговорил Эрайн. — С-с-со мн... мффф... — Он отбросил ложку и хлопнул обеими руками себя по груди. — Ффы. — ткнул в парня когтистым пальцем. — Фы. Пойтеффф? Ссссо мн...нофф?
Ого! Я посторонилась, пропуская Эрайна вперед. Он пытается говорить. С ума сойти!
— Я? — Ратер расплел ноги и приподнялся на коленях. — С тобой? Уйти с тобой?
Эрайн закивал, дребезжа лезвиями.
Куда "с тобой"? — заворчала я. Куда он с тобой пойдет, чучело? В лес?
— Малыш... — брат закусил губу. — Я не могу. Я ж обещание давал господину моему брату Хаскольду. Оруженосец я его теперь. Все, от него мне никуда.
Эрайн сник. Я ощутила, как он расстроился, огорчился. Аж горло сжалось.
Ну куда бы ты его потащил, а? Сам подумай. Зачем он тебе? Он же не колдун, человек обычный.
Эрайн беззвучно фыркнул на меня.
Необычный. Как будто сама не знаешь.
Знаю. Когда-то нагадала ему любовь с большой буквы. ЛЮБОВЬ! Думала, к женщине. А он оказался просто-напросто святым.
Святым! Вечно вы, смертные, лепите святость кому не попадя. Невене вон прилепили.
Ну, с Невеной я так и не встретилась, а Ратера хорошо знаю. За свои слова перед кем угодно отвечу.
Эрайн снова фыркнул, но я чувствовала — в глубине души он со мной согласен.
— Р-рассери. Яа-а... осссфассс... оссфаюусссь.
— Останешься?
— Ф-фа.
Мантикор кивнул утвердительно.
— А если тебя в яму посадят?
— Не с-сфраффно.
— Ты из-за меня остаешься?
— Яа... м-моху уффф... сффф... — Эрайн ткнул себя в грудь, потом двумя пальцами пробежался по земле. — Уффссыы! — он присвистнул сквозь зубы и махнул рукой в темноту.
— Уйти?
— Фф-а! Кохххфа захофффу.
— Ну да, ты уже уходил! Чуть не зарубили тебя.
— Ссс... фихо уфффссы. Кохфффа н-не слефффяфф.
— Когда не следят? Сможешь уйти, когда не следят?
— Ф-фа!
— Врешь, поди.
— Н-н-нее!
Эрайн замотал головой, шаркая лезвиями по плечам.
— Считаешь, так будет лучше?
Энергичные кивки.
— Как знаешь, Малыш. Но лучше бы ты сейчас ушел. Я бы отвлек братьев, а ты...
— Н-неф.
Ты правда решил сидеть у Найгерта в яме? — удивилась я.
Что мне эта яма, Лесс! Выберусь, когда пожелаю. Псоглавцы отдадут меня и отправятся восвояси. Вряд ли этот ваш король приставит ко мне толпу стражников, и велит им день и ночь глаз не спусткать. Даже если и велит. Что-нибудь придумаю.
На самом деле ты не хочешь подставлять Ратера.
А почему такой сарказм в голосе? Уличила в добрых намерениях, да?
Бог с тобой, чего ты вскинулся? Прям слова ему не скажи, сразу на дыбы. Просто Ратер прав, ты уже один раз пытался выбраться, и тебя едва не убили. Я это во сне видела, впечатляющая сцена.
Во сне?
Да, в ту же ночь. Чуть позже, чем это происходило на самом деле. Была полностью тобой, между прочим, а о себе думала как о ком-то постороннем.
Была мной? Хм...
Эрайн задумался. Потом встрепенулся:
Кстати, что там произошло? Куда делась дочка Врана? Ратер ужасно о ней беспокоится. Говорит, ее поймали люди Клеста и заперли в каком-то доме в этом городе... как его? Ты еще там сейчас? И где... Пепел?
Он не Пепел. Он Ирис.
Узнала? — вспышка горячей радости.
Нет. Ему пришлось выдать себя. Он ушел.
Проглатываю ставший привычным комок. Эрайн молчит, но я чувствую его разочарование и досаду на меня. Но он молчит. Хорошо что молчит, а то поссоримся.
Мораг тоже ушла, говорю я. Мораг ушла искать отца. В Сумерки.
Ее... кто-нибудь проводил?
Никто. Сама пошла. Она дойдет, я уверена.
Я рассказала Эрайну все, что случилось той ночью, когда он рвался из клетки мне на помощь. Ратер помалкивал, занявшись перрогвардским мечом, только изредка поглядывал на нас из-под давно не стриженной челки. Меч и так был надраен, гладок и блестящ, но брат продолжал любовно натирать его промасленным войлоком. В кукушоночьих веснушчатых руках меч смотрелся даже более уместно чем весло или ворот парома.
Эрайн, если тебе уже понемного удается разговаривать, скажи Ратеру про принцессу. Она обещала вернуться. Скажи ему это.
А ты не собираешься возвращаться? Что ты вообще собираешься делать?
У меня раненый на руках, я должна его вылечить. Ради моей фюльгьи.
Которой из? — почему-то усмехается.
В смысле — "которой"? У меня одна фюльгья.
Ты уверена?
Ты о чем?
Невероятная балда ты у меня, Лесс. Просто запредельная. Я, правда, тоже не лучше. До меня только сейчас дошло.
Что дошло?
Фррр! — смеется, потряхивая головой, струнным перебором звенят лезвия. Ратер смотрит на нас, и я вижу на его лице отблеск эрайновой улыбки.
Что — дошло?
Так я тебе и сказал. Иди, гуляй. Думай.
Эрайн!
До встречи.
Сильный мягкий толчок — и я дергаюсь на кровати, пробуждаясь.
В щели ставен сочится бледный свет.
Меньше чем в полуярде от носа вижу ясные веселые глаза. Смотрят они из запавших глазниц, с осунувшегося, заросшего щетиной лица, из-под всклокоченных, слипшихся от пота волос. Очень светлые глаза, очень-очень светлые, почти белые, и, не будь они такими веселыми, были бы, наверное, страшными.
И еще — в них нет ни следа бредовой мути, жара и лихорадки.
Один глаз прищуривается, а другой подмигивает мне.
— Доброго утречка, сестренка. Как спалось?
Глава 38
Прошло еще три дня, прежде чем я решила распрощаться. Подопечный мой стремительно шел на поправку. Швы я сняла, рана затянулась блестящей розовой кожицей, лихорадка не возвращалась, оставалась только слабость и сонливость. Лопал Рохар за четверых, только успевай подносить. А вчера, разобрав небогатое свое снаряжение, потребовал найти в барсуковых закромах нитки, иголку и шило и занялся рукоделием.
Он все время пытался расспрашивать меня, но исповедоваться мне не хотелось. Жизнь сделала новый виток, за горизонтом оказался следующий горизонт. Как говорил Ирис, когда был Пеплом — "Это не рубеж, а только ступень, перешагни и дальше иди".
Мне пора было идти дальше.
Зато я много узнала от Рохара о том, что творилось в Даре за время моего отсутствия. И сам Рохар мне понравился — хитрющий и любопытный как лис, азартный, неуемный, алчный до жизни. Он был из тех, кто смотрит вперед, не боится терять, радостно встречает и легко расстается. Груз лет и событий не тяготил его; отлеживая в постели необходимое время, он смотрел в щелку ставен на серое небо, ловил ноздрями осенний горький воздух и улыбался. Он выжил и был счастлив.
А сегодня, с утра пораньше, я отправилсь на рынок и притащила целый мешок еды, чтобы можно было несколько дней не выходить из дома. Рохар сидел на кровати и мастерил какую-то сложную конструкцию из ремней и кожаных кармашков. Я сказала, что мне пора уходить. Лискиец спокойно кивнул.
— Тебе есть куда идти, сестренка?
— Не беспокойся за меня. Я не пропаду.
— Золотишко-то возьми.
— Не надо, Рохар. Тебе оно нужнее.
— Странная ты. — Он покачал головой. — Скрытная. Откуда взялась, куда идешь? Или тебя, красавица спящая, разбудил кто не вовремя?
Я засмеялась.
— Ну, можно сказать и так.
— Сперва я грешным делом решил — ты чужим добром промышляешь. Замки-то ты как-никак отомкнула, чтоб в дом войти. Но это мне только по-первоначалу показалось. Теперь вижу — нет, не то. А вот что?..
— А ты помнишь, как мы вошли?
— Плохо, честно говоря. Мне какой-то бред мерещился.
