— Зачем нам ждать большую перемену? Поехали сразу на Калининский, — предложил Леша. Ему очень хотелось скорей сбежать от тяжести мгновенно наполнившей душу.
— Правильно. Только те, кто слушает советскую музыку, могут учиться в такой день, — поддержал его Толик.
Та часть проспекта Калинина, которая привлекала "могучую пятерку" начиналась от площади Арбатские Ворота и заканчивалась у Москва-реки, за Новоарбатским мостом превращаясь в Кутузовский проспект. Эти два километра самой широкой магистрали столицы стали для ребят маленьким кусочком западной жизни. Жизни, где было место "Битлз", длинным волосам, хиппи, рок-фестивалю в Вудстоке и опере "Иисус Христос Суперзвезда". Уже при одном виде двадцати пяти этажных небоскребов из стекла и бетона захватывало дух, а еще тротуары, выложенные плиткой, самый современный кинотеатр "Октябрь", лучшие в столице магазины и модные рестораны, включая легендарное молодежное кафе-мороженое "Метелица". Сейчас от того духа дурманящей свободы, что витал в воздухе улицы в те годы давно не осталось и следа, а тогда Калининский являлся символом начала новой эпохи и дарил надежду на будущие перемены.
Закрепив на пальто черные банты и фото Хендрикса, "могучая пятерка" двинулось в сторону станции метро. Навстречу им попалась опаздывающая на первый урок комсорг группы Вера Потапова.
— Да здравствует Джимми! Джимми жив в нашем сердце! — завопил при ее виде Толик.
— Витя, вы куда собрались? — опешила девочка и, заметив портрет Хендрикса на груди своего любимого мальчика, с ужасом спросила, — Кто это?
— Джимми Хендрикс, — остановился Карцев.
— Вы с ума сошли. Витя, не ходи с ними.
Но Карцев уже бросился догонять приятелей.
— Витя вернись! — но тот лишь махнул рукой.
Когда "могучая пятерка" оказалась на Арбатской площади, Толик снова закричал, распугивая прохожих:
— Да здравствует, Джимми!
— Толик, перестань кричать. Здесь милиции полно. И давайте снимем эти банты, — попросил Миша, самый здравомыслящий среди ребят.
— А что такого? Джимми Хендрикс — прогрессивный чернокожий музыкант, которого погубила расистская сущность капиталистического общества. Так в "Комсомольской правде" писали.
Ступив на тротуар проспекта Калинина, Толик снова крикнул "Джимми жив!", но раздавшийся свист милиционера несколько успокоил его порыв. Новый приступ активности начался у Толика в магазине "Мелодия" при виде гибких грампластинок: семидюймовых пластинок, сделанных из очень тонкого разноцветного пластика. Поскольку выпускать их было гораздо проще и дешевле, чем виниловые, то в Советском Союзе в начале семидесятых музыка записывалась в основном именно на них. Качество записи при этом оказывалось плохим, но поскольку хороших проигрывателей в стране тоже не хватало, качество никому не мешало.
Из магазина Толик вышел, помахивая бумажным конвертом с гибкой грампластинкой внутри.
— Вот. Песни из кинофильма "Песни моря". Давайте ее сожжем. Очистим мир от пошлости.
Конверт сгорел быстро, но сама пластинка не горела, а только плавилась. Леша держал ее в руке и смотрел как горящая спичка в руке Толика заставляет коробиться и закручиваться край грампластинки. Капли пластика падали на тротуар, а вместе с ними почему-то испарялись чувства, которые еще недавно Леша испытывал к Тане Грачевой. Было невыносимо грустно, но в тоже время легче и спокойней.
— Да здравствует рок-н-ролл! Долой советскую эстраду! — закричал Толик, и Леша от неожиданности выронил пластинку.
— Перестань кричать. Смотри, на нас смотрят, — Миша указал на стоящего поодаль мужчину в длинном кожаном плаще.
— Вдруг это кегэбешник? — перепугался Асхат, — Бежим.
Гарольд смотрел вслед убегающим мальчишкам и думал о том, что очень скоро увидит, наконец, Феечку. Узелок на нити времени удалось развязать, и отец Ани снова вернулся на линию своей судьбы. Через три недели Леша Шилов снова приедет на проспект Калинина, поскольку именно сюда переместится изгнанная с Ленинских гор музыкальная "толкучка". Здесь, в самом центре Москвы власть не решится применить к спекулянтам грампластинками радикальные меры, и Леша с приятелями будет регулярно посещать ее до тех пор, пока его не заберут в армию. В армии рядового Шилова чуть было не исключат из комсомола за вполне невинную песню, неожиданно ставшей среди солдат ракетной части неофициальным гимном:
Вот и снова отбой тревоги и на "двойке" опять тишина
Мы идем по пыльной дороге, а над нами шумит листва
Кружит голову свежий воздух, зеленеет вокруг трава
А под нею бетон "паттерны", а под ней царит полутьма
За "периметром" синее небо, там за сеткой горит закат
И такие, как мы ребята, не боясь тревог, ночью спят.
Там не знают, что где-то на свете, где до "Геновки" два кэме
Неподвижно стоят ракеты на вращающейся Земле
В мире том все лучше и краше, там и звезды ярче горят
Там живые ходят девчонки, а не феи из снов грустят
Там весенними вечерами, что хотят гитары поют
И мальчишки, не прячась в сарае, за любовь и за дружбу пьют
Это там, ну а мы с тобою вдоль по пыльной дороге идем
Но судьбу свою не изменишь, и мы жизнь не слишком клянем
Ведь тот мир счастливый и нежный существует цветущей весной
Оттого лишь, что мы с тобою год из двух живем под землей.
После демобилизации Алексей Шилов пойдет работать на престижный завод по рекомендации брата, а через три года по спущенной из райкома партии разнарядки, определяющей, сколько человек, и какого возраста необходимо принять в партию, станет членом Коммунистической Партии Советского Союза. В мае 1989-го года он будет не отрываясь слушать трансляции с заседаний Первого Съезда народных депутатов СССР, а в августе 1991-го появится среди защитников "Белого дома". В 1993-м встретит девушку своей мечты и однажды, когда он будет на работе, Алексею позвонят из роддома и скажут, что у его жены начались родовые схватки, и ему необходимо приехать.
— 26 -
— Неужели нельзя придумать другую погоду, тихую и теплую?
— Феечка, мы же в горах, а в горах должен быть холодный ветер и снег. В моем мире все должно быть по-честному, — возразила фее Аня.
Уже несколько часов подруги поднимались на Горы Игрушек. В предгорье они снова очутились в музыкальном лесу, но этот лес отличался от того, который находился на побережье. Деревья не горланили песни, не звенели осколками дисков, но шелест их листьев навевал трогательные и нежные воспоминания об услышанных в детстве колыбельных песнях мамы. За лесом начинались пологие склоны гор, состоящие из погремушек, детских кухонных наборов и маленьких собачек и куколок. Идти по ним и без того было трудно, потому что ноги скользили по пластмассовой поверхности, а игрушечные вилки и ножи кололи ноги, так еще Аня периодически останавливалась, желая внимательней рассмотреть заинтересовавшую ее игрушку и вслух предаться ностальгическим воспоминаниям. В один из таких моментов, когда девочка крутила в ругах маленький фарфоровый сапожок, до нее донесся далекий гул.
— Феечка, слышишь? Что бы это могло быть? — спросила Аня.
— Не знаю, но мне это не нравится.
Гул нарастал, и вдалеке на склоне появилось яркое сияние.
— Теперь это и мне не нравится, — согласилась с феей девочка.
Сияние неумолимо надвигалось, и вскоре подруги смогли рассмотреть медленно спускающуюся с горы лавину из елочных игрушек и обрывков мишуры. Она поглощала все, что встречала на пути, безжалостно увлекая вместе с собой несчастных куколок и собачек. Чтобы спастись Ане и Феечке пришлось вскарабкаться на возвышающуюся над лощиной лошадку-качалку. После того, как лавина прошла, идти по лощине стало совершенно невозможно из-за множества осколков елочных шаров. Пришлось долго пробираться по непроходимым отрогам в поисках новой приемлемой дороги наверх и в результате, когда подруги добрались до вершины гор, образованных большими мягкими игрушками, наступила ночь и началась вьюга.
— Я не хочу мерзнуть, даже по-честному. В своем мире я бы тебя обязательно согрела, — капризничала фея.
— По-моему я вижу пещеру. Давай укроемся в ней, — предложила Аня.
— Да где угодно, лишь бы только там не было такого ветра.
Порывы сбивали с ног, снег засыпал глаза, но подругам все-таки удалось добраться до темного проема в скале. С трудом протиснувшись в узкую щель, они оказались внутри обширного каменного мешка. Вокруг царила тьма, но через мгновение в глубине пещеры возникло легкое свечение. Постепенно свечение приняло форму освещяющего пещеру гриба. Неожиданно в его ножке возникли глазки и ротик. Гриб улыбнулся и пропел:
Светит солнышко ясное
Ты стишок расскажи или песенку спой
У меня настроение прекрасное
Потому что ты со мной
Подруг окатило волной ласкового тепла.
— Я помню его, — обрадовано сказала Аня, — Мне его родители принесли из магазина перед новым годом в шесть лет. Потом очень долго, когда мне было плохо и хотелось плакать, я слушала эту песенку, и становилось лучше.
Подруги свернулись калачиком под шляпкой гриба. Им стало тепло, уютно и спокойно, а гриб баюкал их, тихо напевая свою песенку.
Когда подруги проснулись, в пещеру проникали яркие лучи солнца. Ветер перестал гонять снежинки над плюшевыми слониками и медведями. Мир казался счастливым и умиротворенным.
Спуск с вершин Гор Игрушек оказался гораздо легче, чем подъем и очень скоро Аня и Феечка оказались у подножия горной гряды, но с противоположной стороны. Здесь преобладала болотистая местность с множеством небольших озер, над которыми клубился густой туман, принимая самые фантастические формы. По берегам этих водоемов обильно росли кусты из книжных страниц и карликовые деревца из линеек и карандашей. Над ними кружились странные создания, представляющие из себя глаза с крылышками. Часть крылатых глаз были серыми и голубыми, а часть карими и черными.
— Аня, это кто? — спросила Феечка у создателя этого мира.
— Интуиция мне подсказывает, что это глазявки обыкновенные. Зовутся они так, потому что не принцы и принцессы, а просто птички и живут они в гнездах из книжных страниц по берегам озер воспоминаний. Те, что с голубыми глазами — добрые и мечтательные, а с карими — коварные обманщики. Раньше все глазявки обыкновенные были голубоглазыми, но некоторые из них свили себе гнезда из страниц плохих книг и пропитались их ядом. Ведь книги должны учить людей чему-то хорошему, но некоторые книги ничему не учат. Они написаны ради самих себя, а главные герои не несут в себе ни единой крупицы добра. Вот такие романы и испортили бедных глазявок.
Неожиданно множество крылатых существ одновременно взметнулось в воздух, и принялись тревожно кружить над подругами.
— Уходите! Он идет! Спасайтесь! — кричали голубоглазые.
— Нет. Оставайтесь с нами. Будет очень интересно, — возражали им кареглазые.
Воздух над ближайшим озером воспоминаний потемнел, и от него потянуло ледяным холодом. Постепенно темный туман начал принимать форму черного расплывчатого силуэта. "Это что же за жуть живет в моей памяти?" — подумала Аня. Девочке показалось, нечто подобное она встречала в одном из своих прошлых приключений. Еще секунда и Аня вспомнила бы кого ей напоминает силуэт, но в этот момент Феечка схватила ее за руку:
— Нам пора возвращаться. Королева зовет.
Фея стала быстро бормотать непонятные слова. Глазявки, книжные кусты, туман над озером — все это смешалось и расплылось в глазах Ани, а когда зрение восстановилось, девочка увидела перед собой стены тронного зала Королевы Фей.
— 27 -
Последнее время Ира не находила себе места и целыми днями металась по городу. Девочка, которую она считала виновницей своих несчастий, куда-то пропала. По крайней мере, Ира не видела ее, хотя подолгу стояла у дома Шиловых. Это дало смутную надежду на то, что план удался и, изменив судьбу отца девочки, она изменила череду событий, приведших к гибели Митрохина. Тогда Ира стала постоянно бывать в тех местах, где мог появиться Юра, с надеждой вглядываясь в лица встречных людей. Увы, Митрохин не появлялся, а надпись на памятнике над его могилой с указанием даты смерти не менялась. Не менялась и Татьяна Грачева, оставаясь все той же старой, одинокой и неприятной женщиной. Это вынудило Иру снова вернуться к месту проживания Ани и здесь, вечером второго февраля, она услышала над ухом чуть шепелявый голос:
— Нехорошее дело вы задумали.
Ира резко обернулась и увидела рядом с собой высокого, очень бледного мужчину. Еще секунду назад рядом никого не было, и этот человек появился, словно из воздуха.
— Кто вы и что вам от меня надо? — холодно спросила девушка.
— Меня зовут Гарольд. Мы с вами виделись мельком лет сто назад на плотине через одну известную вам реку.
— Вы друг той девчонки, — в глазах Иры загорелась ненависть.
— Да, я был с миледи в тот момент и хочу вас уверить, вы превратно истолковали поведение той, которую назвали "девчонкой". Эта "девчонка" за свою короткую жизнь совершила гораздо больше достойных поступков, чем вы и, главное, не виновата в гибели вашего спутника. Сейчас я покажу вам событие, произошедшее в действительности в тот злополучный день.
В голове Иры, словно на экране телевизора, ярко вспыхнула картина давно прошедших событий. Девочка на середине плотины, Пеенджиил бросившейся к ней с ножом и Митрохин, стреляющий в гоблина из револьвера. Пуля, летящая в сердце ребенка, но за несколько сантиметров до цели натыкающаяся на невидимую преграду и с яркой вспышкой падающая в воду и Пеенджиил, наносящий смертельный удар Юре. Потом Ира увидела себя спешащую на помощь Митрохину.
— "Она поможет тебе. Останься с ней", хотел сказать вам ваш друг, но не успел. Вы услышали только слово "она".
— Почему я должна вам верить?
— Я дух стихии, а духи стихии не умеют врать. Они либо молчат, либо говорят правду. Хотя в это вы тоже можете не верить. Впрочем, я здесь не для того, чтобы убедить вас не преследовать девочку. Я муж Феечки, а уж ее вы прекрасно знаете. Завтра она будет здесь и найдет вас по приказу Королевы Фей.
— Вы хотите мне помочь?
— Не совсем так. Я хочу помочь Феечке. Она очень зла на вас и может неосознанно применить к вам очень жестокое заклятие, но после будет мучить себя раскаянием. Я не хочу этого и предлагаю вам опередить ее. Отдайте сами "Сокровище Мерлина". Вы не сможете вечно бегать по разным эпохам и скрываться от нас. Да и не пройдет это безнаказанно. Где-нибудь вы оступитесь и совершите поступок, который сможет погубить мир. Подумайте об этом. У вас на это есть целая ночь. Прощайте.
Гарольд повернулся к девушке спиной и отошел на несколько шагов, но неожиданно снова повернулся к Ире и спросил:
— Кстати, вы знаете, что в вас зародилась новая жизнь?
— Что вы имеете в виду? — удивленно спросила девушка, но дух стихии уже исчез.
— 28 -
Утром следующего дня Аня и Аннет, которой лорд Зальцер разрешил в связи с последними событиями погостить еще немного в Москве, возвращались из магазина с мягким, теплым хлебом.
