Вновь началась утомительная гонка.
Много раз теряла мама из вида своих преследователей, много раз думалось ей, что уже все — оторвалась она от них. Но проходило какое-то времени и она снова замечала их пугающие своей неовратимостью силуэты среди векового леса. И снова приходилось бежать. Снова несут ее ноги напролом через ельники, заросли чахлого осинового молодняка, через гремячие осыпи, по глубоким сугробам. И так снова и снова.
В конце концов, побежала прямо на солнечную сторону. Лишь одна мысль билась в её голове: "Увести хотя бы этих двух подальше. Сама погибну, но и они заблудятся". Думала и про меня: успею ли уйти далеко? Она видела, что в отряде было не двое, а гораздо больше чужаков. Значит, остальные пошли ко мне. "Хоть бы бежал не останавливаясь!"
За холмом повернула. По склону стала взбираться вверх. Когда низина растворилась в белом пологе, пошла назад, к тропе.
Долго блуждала. Все путала следы. Но и чужаков больше за спиной своей не видела. Заплутали, должно быть.
Обессиленная, добрела она до какой-то поляны, села под деревьями на поваленный давнишними бурями коряжистый ствол, согнулась пополам и заплакала.
... Там её и нашли.
Вечером буря начала стихать. Сначала ослаб и выдохся ветер, потом и снег пошел реже. Со уверенно вела охотников вперед. К месту, где я сидел у дерева, после того как мама отправилась разыскивать Ойты, вышли, когда стало почти что темно. Мен-ыр порывался идти дальше, но Савай Вей"нья остановил отряд.
— Утром искать будем. Убежит Со по следу — нам её не догнать и следов не найти. С рассветом пойдем дальше, — решительно сказал он тхе-хте. — А сын твой должен выжить в лесу и один: огонь-то наверняка развести сумеет. — Па-тхе ободряюще улыбнулся и хлопнул Мен-ыра по плечу. — Завтра найдем его, едва поднимется над землей Осамин.
Мен-ыр смирился. Опустил глаза и молча подчинился. Сел у разведенного кем-то из воинов огня, протянул руки к тугим языкам пляшущегося на охапке хвороста пламени.
В эту ночь он едва смежил веки: сон отгоняло трепетавшее в груди сердце. Наконец-то, он нашел свою Кья-пу, а завтра непременно найдет и ребенка. Он искренне верил, что я жив. Не мог Ге-тхе совсем отвернуться от него, не мог отнять его надежду на будущее — единственного сына. Временами, когда все остальные, включая и расставленных сторожей, спали, Мен-ыр садился на колени перед костром и начинал яро молиться Отцу. Обещал принести в его честь обильную жертву, если тот поможет сохранить меня. Под конец, когда на восточной стороне неба появились неясные блики и звезды вокруг померкли, он пустил себе кровь, испрашивая помощи и у своего духа-Покровителя. Закончив обряд, он прилег на постланный на протаявшем снегу лапник и, прислонившись к чьей-то спине, прикрыл глаза, чтобы хоть немного отдохнуть до недалекого уже рассвета.
И снились ему хорошие и добрые сны, в которых все надежды его исполнились, и где он был по-настоящему счастлив, окруженный самыми близкими и дорогими его душе людьми.
А к животу его прижималась избегавшаяся Со и сны ей тоже снились только хорошие.
А едва посветлело небо и отступили ночные тени, Савай Вей"нья поднял отряд и велел выступать. И снова повела Со людей по припорошенной снегопадом цепочке следов.
* * *
Дядя его отца был там. Сидя в палатке жреца, поставленной на окраине большого стойбища, раскинувшегося на берегу Озера Малого Народа, Сайны-ныр, размахивая руками, рассказывал Чаа"схе и Котла Вей"нья слышанное им когда-то давно от родного тхе-хте. Подавшись всем телом вперед, Чаа"схе следил за каждым его жестом, настороженно ловил каждое слово (слушать он любил, а главное — умел). Руки его от волнения мяли край кожаного одеяла. Старик, напротив, вел себя сдержанно, даже несколько отстраненно, будто рассказ гостя его вовсе не волновал : отодвинулся от жарко пылавшего огня, небрежно привалился спиной к туго набитому мешку, запрокинул голову и смотрел куда-то поверх головы Сайны-ныра, устало сощурив глаза. Рядышком с ним, по обыкновению, свернувшись калачиком, лежала его собака, опустив голову на передние лапы. Она дремала, но когда говоривший повышал голос, открывала глаза, поводила одним или другим ухом и шумно вздыхала. Тогда сухая ладонь хозяина опускалась на её загривок и успокаивающе теребила пушистую шерсть.
Лицо Сайны-ныра раскраснелось от рябиновой браги, выпитой им в тхереме Джья-сы, а от напряжения на шее вздулись толстые вены. Он то и дело проводил тыльной стороной ладони по жидким усам, вытирая испарину, но ни разу не прервал рассказа. Пьянящие пары все еще не выветрились из головы и он был возбужден и сам увлекся рассказом. Твердый голос его звучал звонко и напористо: нравилось Сайны-ныру, что его так внимательно слушают люди, избравшие главным делом своей жизни общение с духами. Он все посматривал на лениво жующего корочку поджаренного сала Котла Вей"нья, стараясь уловить на его лице хоть какой-то отклик на то, о чем так бойко рассказывал. Но жрец был по-прежнему задумчив и, казалось, не обращал внимания на говорившего. Видя, что старика ничто не пронимает, Сайны-ныр хмурил брови и поворачивался к Чаа"схе, обнаружив, что этот слушатель более податлив и внимателен. Через мгновение разочарование проходило и, глядя в горящие глаза ученика жреца, Сайны-ныр снова оживлялся и говорил еще громче прежнего. Снова подымала уши Со и снова жрец теребил её загривок.
— Утром набрели на него. Собака навела, — говорил Сайны-ныр, расширив и без того большие глаза. — С самого рассвета все рыскали по лесу, искали потерянный след; буря ведь была, вот и перемело все новыми сугробами. Выступили скоро, но очень быстро пришлось замедлить движение: слишком глубок был снег, проваливались почти до пояса. Собака тоже вымоталась: бегала-бегала, все носом вела. Уже посветлело, когда к осыпи вышли. Собака побежала вверх по склону. Воины пошли за ней. Дядя моего отца, Пун-то, как и многие, считал, что они напрасно ноги мнут: мальчишка, — при этих словах Санйны-ныр испытующе заглянул в глаза сонно жующего Котла Вей"нья, — думали, уже и не живой. — Если его не поймали и не убили Кагаа, то наверняка это сделал лютый мороз, что пришел на землю под утро, когда разъяснило небо. Пун-то с сородичами несколько раз за утро подходил к Савай Вей"нья и просили его, чтобы он развернул отряд: "Зачем маяться зазря? — спрашивали они тихонько, так чтобы Сау-кья не услышали. — Мальчик уже отправился в Страну Теней. Туда и мы попадем, если не станем возвращаться сейчас же в Бодойрын. По приметам морозы большие начинаются. Лучше бы нам поторопиться с отходом". Савай Вей"нья слушал, кивал, но так и не отдал приказа оставить поиски. Говорили, что приглянулся ему тхе-хте потерянного мальчика и мудрый па-тхе не хотел его расстраивать.
Долго шли по осыпи. Собака даже стрелу отыскала. Стрела принадлежала Кагаа. Когда осыпь прошли, в лесу оказались. А за лесом скала подымалась. Собака стала гавкать. Все подбегала к ней и пыталась взобраться. Сильно лаяла. Воины подошли, стали смотреть, как бы лучше подняться. Кое-кто уже по трещинам стал карабкаться. А тут собака вдруг отошла от скалы, снег нюхать начала, потом рыть стала. Пун-то, по словам моего тхе-хте, подумал тогда: "Все — отыскались. Пацан, поди, полез на скалу, да и сорвался. Снегом то его и примело".
Охотники обступили собаку. Сау-кья встали на колени, копьями помогали откапывать. Что-то затемнело в снегу. Охотники отложили копья и теперь копали руками, осторожно откидывая снег в сторону. Быстро поняли, что человека отрыли. Но то не мальчик был: взрослый мужчина. Лежал он спиной вверх. По одежде поняли — Кагаа. Сау-кья поднатужились и перевернули тяжелое окоченевшее тело. Послышались удивленные восклицания, зацокали языками.
Пун-то, стоявший поодаль, пробился вперед, чтобы посмотреть, что так удивило остальных. Когда протиснулся, увидел что перед покойником уже сидел, опустившись на колено Савай Вей"нья и качал головой.
"Нагаха! — сказал па-тхе, разглядывая лицо убитого. — Точно, Нагаха. То-то мы его не видели, среди тех, кто бежал от нас. Мы-то его достать хотели, а он уже давнехонько отпустил душу в Страну Теней. — Савай Вей"нья поднялся, отряхнулся от налипшего снега и заулыбался.
Воины по очереди склонялись над мертвым вождем Кагаа и разглядывали его, некоторые трогали его древками копий. Чудно было видеть этого страшного и сильного человека недвижимым. Такой в одиночку мог в рукопашной схватке свалить пятерых. И вот он лежит мертвый с обезображенным при падении о камни лицом, обезображенным, но все же узнаваемым. Пун-то тоже смотрел на мертвеца, а затем, подражая другим, отрезал ножом прядь волос с его головы, чтобы позднее сделать себе могучий оберег.
Его оставили там же, где и нашли. Глаза его уставились в зелено-голубое небо, согнутые в локтях руки торчали над снегом, точно хотели оттолкнуть от себя кого-то невидимого. Так закончил свою жизнь страшный вождь Кагаа Нагаха: глупо и бесславно. Погиб, когда пытался влезть за беглецом на скалу... Так думали тогда, не зная, что это... — Сайны-ныр заволновался и вновь покосился на жреца. — Не зная, что помог ему уйти в другой мир тот самый мальчик...
Котла Вей"нья встрепенулся, заерзал, подымаясь, кашлянул, скрывая смущение. Собака подняла голову и преданно посмотрела на своего хозяина. Жрец покряхтел, потирая поясницу, потоптался у очага и направился к выходу, склонив голову на грудь. Собака тоже встала, потянулась и побрела следом. Полог вскинулся и снова опустился за спиной старика. Чаа"схе и Сайны-ныр, огорченно хлопающий глазами, остались в палатке одни. Ге-ч"о надолго замолчал, уставился на верткие языки огня, задумался, потирая вспотевший подбородок. Чаа"схе опустил глаза, не зная как себя повести.
И чего это Котла Вей"нья ушел? Непонятно. Может, рассказ Сайны-ныра его взволновал и, чтобы не показывать этого, он и вышел из тхерема? Все равно, если даже и так, не гоже бросать гостя, не хорошо это.
Сайны-ныр вздохнул, почесал в затылке.
— Да, — протянул он, покусывая нижнюю губу. — Тогда никто и предположить не мог, что кровожадный Нагаха, в которого вселились все злые духи, на самом деле убит тем мальчиком, что потом вырос и превратился в великого жреца. Вождь Кагаа вступил в единоборство с мальчиком, за чьей спиной стояли старшие Братья и пал от его руки в честном поединке, свидетелем которого был только Ге-тхе, смотрящий с облаков. Когда истина открылась людям, они восславили героя и сделали его жрецом, а потом и па-тхе над родом Сау-кья. — Он немного помолчал, а потом очень тихо, подвинувшись к Чаа"схе, добавил:
— Говорят, они стали друг против друга на утес на самый вершине: Нагаха держал большое копье и метился юному Котла Вей"нья в грудь, а тот был безоружен. Но на помощь ему пришли старшие Братья и Ге-тхе. Великий Отец вложил в руки мальчику... не помню, как его звали тогда... Да, Ге-тхе вложил в его руки молнию и ей-то он и поразил Кагаа, а Дух Старшего Брата столкнул Нагаха в пропасть. Вот! — Сайны-ныр поднял палец и многозначительно потряс им перед лицом Чаа"схе. — Так говорят...
Юноша поморщился.
— Многое говорят люди, — ответил он.
— Так говорит предание, — многозначительно сказал Ге-ч"о. — А в преданиях звучит только правда!
В голосе Сайны-ныра было столько уверенности в своей правоте, что Чаа"схе не нашел ничего лучшего, как опустить глаза к полу.
— Правда... — тихо повторил он за Сайны-ныром и в глазах его мелькнул озорной огонек, которого собеседник, впрочем, не заметил.
— Да! — торжественно заключил Сайны-ныр. — То-то и оно!
Они еще немного посидели, а затем гость стал собираться.
— Пойду я. Поздно уже. Пусть Котла Вей"нья отдыхает. Намаялись вы за сегодня. Переход был трудный. Отдыхайте. А я еще наведаюсь к Джья-сы... Звал он, говорил у него еще есть бурдюк с веселящим напитком: подарил ему друг в честь встречи, — он ехидно ухмыльнулся. — А может... пошли со мной, если хочешь?
— Не-ет! — затряс головой Чаа"схе. — Точно ты сказал: устали мы, отдыхать надо.
— Ну, как знаешь. А я пошел, а то Джья-сы один все выпьет. Он мастак! — и, проглотив тонкий смешок, Сайны-ныр поднялся на ноги. — Пусть сон твой будет крепок, тахэ!
Чаа"схе поблагодарил гостя и тот торопливо ушел.
Юноша, все еще находящийся под впечатлением от рассказа Сайны-ныра, походил по тхерему, задумчиво глядя на свою движущуюся по стенам тень, остановился у очага, поглядел на слепящий свет пламени.
— Правда, — прошептал он, покачивая головой, — где же она, эта правда?..
Снаружи послышались шаркающие шаги, затем у входа раздалось покашливание. Чаа"схе быстро сел. Вошел жрец, жмуря глаза. За ним проскользнула Со и, пробравшись в свалку тюков и сумок, брошенных как попало, затихла. Старик сел напротив Чаа"схе и влажными глазами посмотрел на него. Едва заметная усмешка скользнула по его губам.
В тишине, повисшей в палатке, жадно потрескивал смолистыми кедровыми сучьями огонь; терпкий приятный запах разливался под сводами тхерема и клонил ко сну...
* * *
Меня нашли уже далеко за полдень. Со откопала под выворотнем. Охотники сначала даже испугались: никак медведя поднять надумала; не за этим они шли. Мен-ыр даже попытался её оттащить, но потом, увидев в дыре что-то непохожее на медвежью шерсть, позволил собаке рыть дальше. Подозвал товарищей. Все вместе стали отгребать плотно сбитый, прихваченный морозцем снег. А когда на руках осторожно подняли меня из ямы, Мен-ыр заплакал, потому как подумал, что я уже умер. Но Ге-пья приложил руку к моему рту, почувствовал дыхание.
Ничего этого, а так же и того, пока семь дней мы пробивались в Бодойрын, я не помню, потому как не приходил в себя. Со мною и днем, когда меня тащили на волокуше, и ночью, в палатке у костерка, неотступно были мама и Ойты, натиравшие мазями рану в моем плече, из которой старуха извлекла каменный наконечник, и отпаивающие меня настоем из трав. Кабы не их заботы и любовь, я, пожалуй, внял бы призыву духов, которые все то время, пока меня выхаживали, звали меня с собой. В видениях, я как наяву, бродил среди пышных залитых солнец лугов за стадом старших Братьев, с ними ел набухшую пучку, валялся в траве, играл на водопое; с ними всегда тепло и светло, сытно и весело.
Но старания старой Ойты и нежная забота матери вернули меня в мир живых, вырвали из объятий сладких грез. В одно прекрасное утро я очнулся.
Было уже светло. Я лежал в жарко натопленном тхереме под толстым одеялом из бизоньей шкуры. Сквозь приоткрытое отверстие дымохода пробивался бледный свет. Пахло жаренным мясом и душистой похлебкой. Я осторожно пошевелился, почувствовал как заныла затекшая спина, заломило ослабевшие мускулы на руках и ногах. Я попытался подняться на ложе, но тело неподатливо отозвалось на мое желание: руки в локтях дрогнули и я опять упал. Голова закружилась. Я застонал. Вновь собрался с силами, приподнял голову; шея дрожала.
В хижине никого не было. Я был совершенно один. "Где я? Почему в тхереме?" — удивился я, осматриваясь по сторонам. Все внутреннее убранство хижины было чужим: какие-то корзины, мешки с затейливой вышивкой, одежда, развешанная по стенам. Я отлично помнил, как сражался с врагом на скале, как метнул в него камень и как он полетел вниз. Может, я у врагов в становище? Может, к себе забрали? Но зачем? Зачем нужно было меня лечить, подымать на ноги. Я глянул на тугую повязку, стягивающую плечо. Дотронулся пальцами и поморщился от боли. Рана еще не зажила. "Где же я?"
