— Я так о своем кобеле всегда говорила. Был у меня кобель, кокер спаниэль, — ее в воспоминание ударило, что в последнее время случалось чаще обычного. — Добрейшая кобелина, глаза — корова от зависти разрыдается. Живучий, гад. Двух моих мужей пережил.
— И что?
— Что, что? Ко мне всегда гости приходили, спрашивали про мужей, а я им — нету. Соизволили умереть-с. Они — а собака твоя? Атосик как? А Атосик, говорю я, жив, здоров. Что ему, кобелю, сделается?
Я невесело рассмеялась. Сиделка за дверью громко фыркнула, показывая свое отношение к рассказу. Мы обе не обратили на нее никакого внимания.
— Рассказывай, — приказала старуха и угрожающе ткнула в меня пальцем. — И не увиливай.
Я даже отнекиваться не стала, как делала это с Ритой. Во-первых, старуха была достаточно умна и опытна, что неоднократно подтверждалось в теории и на практике. Во-вторых, она все равно скоро умрет, так что, можно сказать, унесет тайны с собой в могилу. К смерти я никогда не испытывала должного подобострастия и обходилась с ней без пиетета.
Рассказывать абсолютно все я не стремилась, это бы и не вышло. В наших отношениях с Залмаевым было много такого, чего другим никогда не понять, не принять, да и вообще знать не следует. Это было только между нами, определенные тонкости, тайны и...много чего еще личного. Но в общих чертах изобразить ситуацию все-таки получилось. "В общем" — все было достаточно прозаично.
— Он думает, что я специально все подстроила. С самого начала.
— А это не так? — мягко улыбнулась Элеонора Авраамовна.
— Нет. Я все сама сделала и именно так, как хотела и продумывала. Но не так, как думает он.
— И что теперь делать будешь?
Ей это все было интересно в той же степени, что и сюжет детектива.
— Не знаю.
— Расстраиваешь ты меня.
— От одного его слова может рухнуть вся моя жизнь. Вся. Не понятно?
— Это как раз понятно. И что? Чего он хочет?
Я практически смаковала это слово.
— Мести.
— Для обычного любовника из далекого прошлого, пусть вы и разошлись не самым лучшим образом, он старается слишком сильно. Да и ты принимаешь все близко к сердцу, что тебе вообще-то несвойственно.
Я замялась, подбирая то нужное, что сможет емко охарактеризовать наши отношения.
— У нас есть...история.
— Она есть у всех. Даже у вас с Романом.
Она закашлялась, побагровев лицом и задыхаясь. Вбежала сиделка со стаканом воды и бросилась к старухе. Пока та ее поила, вода стекала по морщинистому подбородку, выливаясь на одеяла и ночную рубашку. Напившись, старуха жестом попросила женщину выйти из комнаты и оставить нас одних.
— Саша, ты решила окончательно меня добить? Чему я тебя столько лет учила? Что замолчала? Ну?
— Я все прекрасно помню. Антон до сих пор как привязанный ходит.
— Так в чем проблема? Даже не думай пользоваться теми же средствами, что и он. Это мужские игрушки. Я учила тебя быть женщиной. Сделай так, чтобы он думать забыл про месть.
— С ним я так не хочу.
— Насколько я помню, ты никогда не принадлежала к породе женщин, относящихся к сексу с особым чувством. Ты и в этом была весьма расчетлива, впрочем, как и во всем остальным, что всегда являлось твоим несомненным плюсом, Саша. Что мешает на сей раз?
Старуха с любопытством на меня уставилась, ожидая ответа. Я поднялась из глубокого кресла, забрала со стола сумочку и легко пожала плечами.
— Не хочу.
— Боишься, что не захочет?
— Почему не захочет? Он себе в удовольствиях отказывать не любит. Я не хочу.
— Ну, смотри сама, конечно. Я все сказала. И вообще, Саша, постарайся утихомирить свои эмоции.
Она тут же потеряла ко мне всякий интерес, переключилась на свою сиделку, которой давала какие-то указания, а я тихо пошла к выходу. На душе стало почти невыносимо муторно.
Глава 69
Глотками зимнего воздуха
Запивали вчерашнюю водку -
Возвращали уставшую душу.
Алик Якубович
... при снегопаде, если он достаточно густой, все дозволено.
Гюнтер Грасс. "Жестяной барабан".
Моя интуиция была развита достаточно хорошо, во всяком случае, лучше, чем у многих. Я не считала свою способность предугадывать определенное развитие событий интуицией. Здравый смысл, смешанный с логикой и умом — не более. Эти три компонента имелись у меня в нужном количестве. У других пусть будет шестое чувство.
В глубине души я понимала, что просто так не улечу. Поэтому спокойно восприняла сообщение Болеца о переносе вылета. У меня появлялось несколько дней форы и ничего более.
Встреча с Лешкой, подстроенная она была Маратом или нет, только убедила меня в собственных выводах. Но я была бы не я, если бы не попробовала, если бы не попыталась что-то изменить. Действие всегда предпочтительнее бездействия, во всяком случае, для меня.
Внешне такие упаднические мысли никак не отражались на моих действиях. Я спокойно и грамотно готовилась к отпуску, купальники покупала, масла и крема для загара, даже путеводитель приобрела.
К вылету оделась особенно тщательно, как никогда, предпочитая в путешествия выглядеть проще. А тут не забыла о платье, о каблуках, о прическе с украшениями, словно не в жаркие страны летела, а собиралась на званый ужин.
В аэропорт входила королевой, свысока и без эмоций разглядывая снующих вокруг людей, оголтелых, возбужденных, взвинченных праздником и собственными ожиданиями. Нет-нет, кто-то, да на меня оглядывался и восхищенно смотрел в след.
Марат уже был здесь. Спокойный, расслабленный, не в официальных костюмах, в которых я его только и видела, а в обычных джинсах и свободном темно-синем свитере крупной вязки, проглядывающемся через расстегнутую куртку. Эта расслабленность и неофициальность почему-то меня только сильнее напугала, чем все костюмы вместе взятые.
У меня уже было подобное чувство — когда адреналин смешивается со страхом. Когда вот так же, до трясучки. Правда, было оно недолго, поэтому не выматывало, как сейчас.
Залмаев улыбнулся, всем своим видом давая понять, что я заставила его ждать.
— Пробки? — с участием побеспокоился он. — Я думал, ты опоздаешь. Или копалась долго?
Исподлобья на него глянула, выплескивая бессильную ненавистью, которой была просто пропитана, и сжала пластмассовую ручку чемодана с такой силой, что онемели пальцы. Я никого в своей жизни, наверное, так никогда не ненавидела.
— Всерьез думала, что улетишь? Чего у тебя не отнять, Саша, так это ума и изворотливости. Их всегда было в избытке. Ты неглупая женщина, должна была все прекрасно понимать.
Большая рука с широким запястьем и набухшими венами потянулась ко мне, заставляя напрячься, собраться, сжаться пружиной, и Залмаев этим наслаждался. Положил свою шершавую и горячую ладонь на мою, надавил слегка, только демонстрируя наличие силы,— не более — заставляя разжать пальцы, вцепившиеся в металл, как в спасательный круг.
Разлепила пересохшие губы.
— Теперь комплименты пошли?
— Факты, Саша, одни факты.
— Ты же понимаешь, что здесь много людей? Что стоит мне на пару тоном повысить голос, да чего мелочиться — сразу закричать, — и на нас обратят внимание. Тебе не нужны лишние глаза и уши.
Ты не имеешь никакого права мешать мне делать то, что я хочу.
— На людей рассчитывала, Саш? — хмыкнул Залмаев, забирая, наконец, из рук чемодан. — Глупо. Тебе ли не знать, что нет ничего безразличнее толпы. Я могу начать убивать тебя прямо здесь, и никто ничего не сделает.
— Ты за этим приехал?
— Нет. Пойдем.
— Я не желаю...
— Тебя не спрашивают, — он проникновенно, по-отечески заглянул мне в лицо, мягко объясняя, словно ребенку — непреложные истины, известные каждому. — Понимаешь? На выход, Саша.
Он очень бережно обернул руку вокруг моих плеч, развернул и мягко надавил, направляя к выходу и неотступно следуя за мной, шаг в шаг. Стоило замешкаться, остановиться на мгновение, на долю секунды, и нажим усиливался, напоминая об отсутствии принуждения, и о том, что оно может с легкостью появиться.
Залмаев был мягким, предупредительным на протяжении всего пути до моего дома. С заботой спрашивал, не холодно ли мне, не жарко, не включить ли музыку, и если включить, то какую. У меня возникла стойкая ассоциация с мясником, который с особой нежностью натачивает нож, перед тем как зарезать откормленную свинью. Всю дорогу я молчала, смотрела в окно и на вопросы почти не реагировала.
— Что ты Лехе сказала, что он до сих пор на тебя так злится? — Марат, казалось, искренне получает удовольствие от вопросов. — Аж закипает весь.
— Спроси у него, — без всякого выражения ответила я, не поворачиваясь в его сторону. Ноги плотно сжала, согревая невыносимо мерзнувшие и терявшие чувствительность ладони. — Пусть расскажет.
— Он молчит. И ты молчишь. Одни партизаны вокруг. Ты задела его самолюбие.
— Не только его.
За всю дорогу больше не было произнесено ни слова. Лишь перед тем, как выйти из машины, я обернулась к Марату.
— Что ты собираешься делать?
— Разговаривать, Саша. Пока только разговаривать. Нам есть, о чем поговорить. И сейчас — наиболее удачный момент. Никого постороннего, никакой работы, только мы.
— А как же семья? Новый Год — семейный праздник.
— Свои проблемы я умею решать самостоятельно. Не волнуйся за меня.
Он стал еще более бесчувственным, если только можно такое представить. Раньше было много вещей, способных задеть его за живое, сейчас осталось только самолюбие.
Мы молчали, пока заходили на территорию дома, пока подходили к лифту и даже в лифте молчали, не глядя друг на друга. У самой двери я замешкалась, практически физически неспособная впустить в свой дом, по-настоящему свой дом, который делала для себя, этого человека.
— Тебе помочь? — проявил заботу мужчина.
— Нет.
Я его впустила. Хлопнула в ладоши, включая свет, привычным жестом откинула крупную звенящую связку ключей на полку. Чуть вперед прошла, подальше от Залмаева, прислонилась к стене для опоры и расстегнула сапоги. Шубу на место повесила, включила обогрев полов и, не оборачиваясь, прошла внутрь, где застыла у окна, скрестив на груди руки.
Марату было интересно абсолютно все. Он осматривался и чувствовал себя при этом как дома.
— Неплохо устроилась, — одобрил он, наконец, мое жилище.
— Я в курсе.
— Ты воспитала в себе вкус.
Не "у тебя появился", а "ты воспитала". Что по сути своей является стопроцентной правдой, как бы ни было неприятно. Чего нет, того нет.
— Мне говорили.
Я ушла на второй этаж, чтобы переодеться и немного передохнуть. Ночь обещала быть тяжелой и совсем не праздничной. Сняла массивные украшения, аккуратно повесила в гардеробную платье, сменив его на не менее роскошный и дорогой домашний наряд. Темно-синие атласные брюки с глубокими карманами и белая футболка, несмотря на свою простоту, придавали мне спокойную элегантность. Спокойствия мне очень не хватало.
Неподвижно остановившись у самого края, я мрачно наблюдала за своим кошмаром. Залмаев не чувствовал себя гостем. Он уверенно и свободно перемещался по просторной гостиной, трогал вещи, ставя их "слегка не так", что равнялось покушением на мою территорию. Он лениво полистал первый попавшийся журнал, потом небрежно положил его на место. Пристального внимания удостоились фотографии и картины, автором и создателем которых была в большинстве своем Ритка. Здесь были как мои портреты, так и просто места, которые я посещала.
Залмаев неожиданно поднял голову, встречаясь со мной взглядом.
— Кухня где?
— Прямо правая дверь.
— Спускайся, — он кивнул и сразу повернулся спиной, поразительно спокойный и расслабленный.
Я подобным похвастаться не могла.
На кухне он тоже освоился поразительно быстро. Когда я вошла, Марат деловито осматривал пустые полки большого холодильника из хромированной стали.
— Да уж. Ты потрясающая хозяйка.
— Вообще-то, если помнишь, я собиралась в отпуск.
— Нет даже обычного оливье?
— Если ты приехал поесть, то ты приехал не в тот дом.
Холодильник захлопнулся, лишив нас тусклого света. Я поспешно зажгла небольшой светильник над столом.
— Ну а выпить есть? Новый год же, Саша, а у тебя нет даже елки. Давай хотя бы попытаемся создать атмосферу праздника.
Марат подкатал рукава свитера, хозяином уселся за стол и с вежливым интересом ждал моих дальнейших действий. Я пожала плечами.
— Где-то водка была.
Он все также снисходительно улыбался, и моя броня дала первую трещину.
— Ну извини, к приему гостей я не готовилась.
— Верю. Иначе припасла бы вина, шампанского. А для себя — только водка.
Не глядя в его сторону, полезла в холодильник. Нарочно гремела, со злостью открывая камеры. Руки обдало холодом. С грохотом бухнула на стол запотевавшую от перепадов температуры бутылку.
— Даже водка у тебя теперь элитная. С ванилью. Балуешь себя?
— Пошел к черту, — огрызнулась в ответ, за что удостоилась укоризненного взгляда.
— Не хами. Мы же договорились.
— Когда и о чем?
— Что будем только разговаривать, — первую часть вопроса он проигнорировал и приглашающе махнул на стул напротив себя. — Не стой столбом, Саша, присядь. Новогодняя ночь бывает очень долгой.
Он разлил по рюмкам холодный абсолют, почти до краев, и одну с приободряющем кивком протянул мне. Не отводя друг от друга мятежного взгляда, мы выпили, не содрогнувшись и даже не скривившись, не потянувшись за закуской, без болезненного выдоха в попытках заполучить не обжигающий внутренности кислород. Огонь с легким привкусом ванили обжег нёбо, заколол язык, скользнул по горлу, сдирая кожу, и мягко опустился вниз, согревая заледеневшую кровь и позволяя нам обоим иллюзию откровенности. Мы оба отлично это понимали, лучше многих осознавая иллюзорность, из-за которой терялся весь ее эффект. Мы просто пили.
— Закуски, я так понимаю, нет.
— Ты не закусываешь.
— Я о тебе беспокоюсь.
— Не нужно. Ближе к делу, Марат.
Я хотела побыстрее начать, а он не спешил. Потянулся, разминая затекшие плечи и спину, уперся руками в столешницу и забарабанил по ней пальцами.
— Куда ты спешишь? Самолет давно улетел.
— Ты убить меня хочешь? — я первая не вынесла изучающего и задумчивого молчания.
Он с искренним удивлением приподнял черную густую бровь.
— Зачем? Что мне это даст?
— Не знаю, например, чувство глубокого удовлетворения.
Марат поразмыслил.
— Не думаю, Саша, — наконец, отрицательно качнул головой, отметая мою версию. — Нет, даст, конечно, но ненадолго. К тому это как-то недальновидно. Ты достаточно долго и так была мертва. С тебя хватит. Я хочу узнать, как ты жила. Ничего преступного в этом нет. Мы не чужие друг другу люди.
— Да брось, Марат, — принужденно рассмеялась, и мой смех растрескавшимся стеклом отражался от матово переливающихся стен. — Ты, наверное, заставил всех носом землю перерыть.
— Заставил. Ты тоже собирала информацию про меня и мою семью, это вполне понятно.
