— С другой стороны, ему придется подойти к нам, чтобы совершать набеги на наши суда. В этом смысле конвои — это опорные пункты. Они привлекут чарисийцев, а чарисийцы находятся далеко от дома. Уверен, что они привезли с собой много военно-морских припасов — сменный холст, дополнительный рангоут и тому подобное — но это даже отдаленно не то же самое, что иметь поддержку на верфи. И то же относится к их экипажам; те, что у них есть сейчас, — это все, что у них будет. Таким образом, даже если уровень потерь в сражении у них меньше, стратегически это будет в нашу пользу, потому что мы можем компенсировать наши потери. И, давайте посмотрим правде в глаза, в долгосрочной перспективе каждый корабль, который потеряет Чарис, причинит чарисийцам больший вред, чем потеря того же корабля повредит нам, потому что в конечном счете наши ресурсы намного глубже, чем у них.
— Так ты хочешь сказать, что это возможность уничтожить их?
— Да, это так. И, что еще более важно, если мы сделаем это правильно, у нас будет возможность обкатать людей из некоторых команд наших кораблей. Если наши сопровождающие конвои достаточно сильны, чтобы отбить несколько атак, даже если мы потеряем несколько торговых судов — или даже один или два военных галеона — военные корабли, которые мы не потеряем, будут неуклонно набирать опыт. И уверенность. Конечно, до тех пор, пока нам просто не надерут задницы между ушей.
— О, конечно.
Мейк улыбнулся, затем откинулся на спинку стула и задумался. Он оставался в таком положении несколько мгновений, затем резко вдохнул и кивнул.
— Понимаю ваши доводы, Ливис, и думаю, что все они хороши. Вы, безусловно, получите мою поддержку у герцога Торэста и — при необходимости — также у герцога Ферна. Конечно, если окажется, что они не будут сотрудничать с вами, нам придется придумать что-нибудь другое. — Он поморщился. — Ничего не делать, к сожалению, не вариант.
— И не должно быть, — согласился Тирск. — Очевидно, я не думаю, что ошибаюсь, но такая возможность всегда существует. И если, как вы говорите, они откажутся сотрудничать со мной, мне просто придется придумать что-нибудь, чтобы изменить их мнение, не так ли?
.V.
КЕВ "Скуал", 36, пролив Хэнки, королевство Долар
— К батарее правого борта!
Капитан Арналд Стивирт наблюдал, как сужается разрыв серо-зеленой воды, когда КЕВ "Скуал" резко повернул на северо-северо-восток, приближаясь к харчонгскому каботажному судну. Небольшой, неуклюжий беглец, прихрамывая, изо всех сил старался держаться подальше от "Скуала", когда он и его спутники налетели на беспорядочную группу бригов и шлюпов, но на это никогда не было особых шансов. Небольшой толстый бриг, пытавшийся избежать разрушения, был меньше половины размера "Скуал", с соответственно меньшим парусным вооружением и гораздо меньшей способностью нести паруса в штормовых условиях.
И "штормовой", — подумал Стивирт, в значительной степени подводит итог дню, не так ли, Арналд?
Не то чтобы у него было какое-то желание жаловаться. Ветер постоянно усиливался с рассвета. К этому времени с юго-запада дул сильный марсельный бриз, скорость ветра приближалась к тридцати милям в час, а волны достигали десяти футов. "Скуал" сильно наклонился к встречному ветру, мчась навстречу своей добыче на левом галсе, и развивал скорость чуть меньше девяти узлов. Бедный маленький бриг делал в лучшем случае шесть, и его отчаянный прорыв к мелководью пришел слишком поздно. Кроме того, "Скуал" был одним из переоборудованных торговых судов ИЧФ, его водоизмещение составляло чуть более двух третей настоящего военного галеона, подобного флагманскому кораблю адмирала Мэнтира.
Стивирт мог видеть капитана торгового судна, стоящего у поручня и беспомощно смотрящего на приближающийся галеон, и задавался вопросом, что происходит в голове у другого человека. Корабли вроде маленького каботажного судна, как правило, были семейными, с небольшими экипажами, которые в основном были связаны друг с другом. На борту было бы не более десяти или двенадцати человек — самое большее пятнадцать, — и один точный залп "Скуала" превратил бы его в разрушенную бойню. Его шкипер тоже должен был это знать. На самом деле, Стивирт был более чем немного удивлен, что этот человек еще не спустил свой церковный вымпел и не ушел в дрейф.
Вероятно, это как-то связано с сообщениями, поступающими из Зиона, — мрачно подумал он. — Если Клинтан готов так поступить с викариями и архиепископами, одному Богу известно, что он сделает с каким-нибудь бедным ублюдочным капитаном торгового флота за то, что тот сдался слишком быстро!
Арналд Стивирт был не из тех, кто тратит много жалости на врагов своей империи и своей Церкви, и все же он не мог избежать своего рода отвращающего сострадания к капитану, которого он догонял. Его отвращение было не к несчастному моряку.
Что ж, я буду сочувствовать ему весь день напролет, но также отправлю его жалкую, оборванную задницу к кракенам вместе со всеми его друзьями и родственниками, если он чертовски быстро не успокоится, — раздраженно сказал себе капитан и поднял кожаную говорящую трубу в правой руке.
— Мастер Малдин!
— Есть, сэр?
Лейтенант Жэймс Малдин, высокий худощавый первый лейтенант "Скуал", был далеко впереди, стоя рядом с баковым орудием правого борта, его рыжевато-каштановые волосы развевались на ветру. Теперь он оглянулся на своего командира, и Стивирт указал свободной рукой на бриг.
— Призовите этого парня к здравому смыслу, мастер Малдин!
— Есть, есть, сэр!
Даже с юта Стивирт мог видеть огромную, широчайшую ухмылку Малдина, а затем долговязый лейтенант склонился над казенной частью четырнадцатифунтового орудия. Он засуетился на мгновение, размахивая руками, отдавая команды, в то время как командир орудия стоял в стороне, скрестив руки на груди, наблюдая с каким-то смиренным весельем. Несмотря на то, что Малдин был офицером, ответственным за обеспечение дисциплины в экипаже корабля (и его представление о надлежащем наказании могло быть жестким), он всегда пользовался популярностью у людей. Вероятно, потому, что был безжалостно справедлив в назначаемых им наказаниях. Однако было хорошо известно, что он всегда действительно хотел быть стрелком. Он фанатично относился к боевой подготовке, настаивая на том, что каждый расчет должен состоять исключительно из квалифицированных командиров орудий, и пользовался любой возможностью, чтобы самому поработать с одной из пушек.
А это означало, что командир орудия, которого он так тщательно тренировал, должен был стоять там, наблюдая за забавой первого лейтенанта.
Теперь Малдин бросил еще один взгляд вдоль ствола, махнул остальным членам команды назад, натянул спусковой шнур, дождался подходящего момента в движении "Скуала" и потянул.
Четырнадцатифунтовое орудие взревело, орудийный лафет завизжал, когда оно отскочило по настилу, пока канаты на казенной части не остановили его. Из дула вырвался огромный поток дыма с огненной сердцевиной, и брови Стивирта поднялись, когда самый первый выстрел попал в цель.
Ядро пробило фальшборт брига, врезалось в шлюпку, закрепленную на главном люке, разорвало ее пополам и зашипело осколками, затем пробило противоположный фальшборт и погрузилось в море далеко за торговым судном. По меньшей мере, один член команды "харчонгца" лежал, корчась на палубе, обхватив обеими руками правое бедро. Рана от осколка, — подумал Стивирт. — Они могут быть гораздо противнее, чем кажутся на первый взгляд, особенно учитывая их склонность к заражению.
В действительности он не ожидал, что Малдин действительно попадет в бриг. Чего он хотел на самом деле, так это чтобы первый лейтенант стрелял перед его носом. Он начал говорить что-то резкое, затем остановился и мысленно прокрутил свои собственные инструкции.
Черт. Я же не сказал "перед носом", не так ли? И я тоже знаю, насколько... Жэймс полон энтузиазма.
Он поморщился, но, по крайней мере, единственный выстрел произвел желаемый эффект. Бриг отпустил шкоты, выпустив ветер из своих парусов в знак капитуляции, и Стивирт посмотрел на свои собственные паруса.
— Свернуть грот-марсель! — скомандовал он, и по палубе затопали ноги. Рея грот-марселя развернулась, отвернувшись от ветра, парус прижался к мачте, и "Скуал" быстро потерял скорость. Он медленно дрейфовал с подветренной стороны, приближаясь к своему призу, пока хлопала парусина, и боцман приказал группе моряков спустить шлюпку с правого борта, в то время как Стивирт повернулся к капитану Барнэбею Кейтсу, командиру отряда морской пехоты "Скуал".
— Не теряйте время на глупости, Барнэбей, — сказал он. — Мы ближе к берегу, чем мне хотелось бы. Сначала доставьте их раненого на борт лодки, а затем проверьте груз. Если не найдете ничего интересного, убедитесь, что вы всех забрали с собой и у вас есть его документы — при условии, что они у него есть! Затем сожгите его.
— Есть, сэр. — Кейтс коснулся груди в знак приветствия, затем кивнул головой своему первому сержанту. — Вы слышали капитана, сержант!
— Есть, есть, сэр!
Стивирт наблюдал, как полдюжины морских пехотинцев забираются в шлюпку вместе с мичманом, которому поручено командовать ею, а моряки садятся за весла. Качающиеся шлюпбалки были еще одним нововведением сэра Дастина Оливира, и Стивирт искренне одобрил эту концепцию. Они значительно упростили — и сделали более безопасным — спуск шлюпки, а размещение корабельных шлюпок на шлюпбалках освободило много драгоценного пространства на палубе.
Шлюпка ударилась о воду с подветренной стороны галеона, весла вонзились в воду, и лодка понеслась по крутым волнам в облаке брызг и ветра. Стивирт помнил свои собственные мичманские дни и такие же морские прогулки, хотя большая часть его путешествий совершалась в то время, когда, по крайней мере, технически, было мирное время.
Что ж, парню лучше привыкнуть к этому сейчас, — трезво подумал капитан, поворачиваясь и оглядываясь на юг, где в небо поднимались два столба дыма, возвещая о том, что двое соратников каботажного брига уже были преданы огню. Если не ошибаюсь в своих предположениях, мичман будет моего возраста — по крайней мере — до того, как закончится эта война. Но в то же время...
Он снова обратил внимание на свой приз, наблюдая, как его шлюпка идет рядом, и покачал головой. Он испытывал глубокое удовлетворение от того, что лишил храмовую четверку и ее лакеев груза брига, но при этом не был уверен в мысли об уничтожении средств к существованию экипажа маленького корабля.
Я ничего не могу с этим поделать, кроме как проследить, чтобы с ними обращались как можно лучше, пока мы не высадим их где-нибудь на берег.
Он глубоко вздохнул, заложил руки за спину и начал медленно расхаживать взад и вперед по палубе.
ИЮНЬ, Год Божий 894
.I.
Княжеский дворец, город Мэнчир, княжество Корисанда
— Итак, Корин, как ты думаешь, что все это значит?
— Отец, если бы я знал это, я бы также умел читать мысли, предсказывать погоду, выбирать лошадь-победительницу и определять, куда делся мой левый носок, — ответил сэр Корин Гарвей, и граф Энвил-Рок рассмеялся.
— Думаю, мы, вероятно, можем сделать по крайней мере несколько предположений, Райсел, — предложил сэр Тарил Лектор. Граф Тартариэн сидел с одного конца стола для совещаний, чистя ногти кончиком перочинного ножа, удобно откинувшись на спинку кресла и положив каблуки сапог на сиденье кресла, обычно предназначавшегося графу Крэгги-Хилл. Лично Гарвей подозревал, что Тартариэн не совсем случайно выбрал именно это кресло.
— Ну, в таком случае, Тарил, угадай сразу, — пригласил Энвил-Рок.
— Для начала, — сказал Тартариэн. — Капитан Этроуз попросил поговорить только с нами четырьмя, а не со всем советом. Во-вторых, мы все знаем, насколько сейджин близок к императору, и — если я не ошибаюсь — к императрице тоже. В-третьих, не будет присутствовать архиепископ Мейкел.
Он сделал паузу, подняв левую руку, чтобы полюбоваться своими ногтями, и Энвил-Рок фыркнул.
— И что именно эти три соображения подсказывают вашему мощному интеллекту?
— Сильно подозреваю, что добрый капитан собирается передать нам сообщение, — ответил Тартариэн, глядя через пальцы на своего старого друга. — Учитывая отсутствие архиепископа, я бы также заподозрил, что это исключительно светское послание. Возможно, это то, о чем Церковь не хочет знать.
— В таком случае, как вы думаете, почему он так долго ждал, чтобы доставить его?
— С этим немного сложнее, — признал Тартариэн. — С другой стороны, мы знаем, что они получают постоянный поток сообщений. Так что, скорее всего, это то, о чем он не знал, пока Кэйлеб не отправил ему депешу.
— За исключением того, милорд, — почтительно вставил сэр Чарлз Дойл со своего места рядом с Гарвеем, — что Кэйлеб и Шарлиэн уехали в Теллесберг больше месяца назад. Это означает, что они сейчас в море, что немного затруднило бы отправку любых сообщений сейджину Мерлину.
— Опрометчивые и импульсивные молодые люди, которые указывают на пробелы в логике своих старших, плохо кончают, — заметил Тартариэн, ни к кому конкретно не обращаясь, и Дойл (которому было не так уж намного лет меньше чем графу) усмехнулся.
— И все же, Тарил, в его словах есть смысл, — сказал Энвил-Рок.
— Конечно, есть. Если бы он был не прав, я бы просто уничтожил его смертоносной силой своей собственной логики и покончил с этим. Как бы то ни было, я вынужден признать, что понятия не имею, почему сейджин так долго ждал, чтобы обсудить с нами, что бы это ни было. Вот! — Он начал работать над ногтями другой руки. — Я признал это. Я подвержен ошибкам.
— Успокойся, мое трепещущее сердце, — едко сказал Энвил-Рок, и настала очередь Гарвея рассмеяться.
Правда заключалась в том, что никто из них понятия не имел, о чем капитан Этроуз хотел с ними поговорить. За исключением, конечно, того, что Тартариэн почти наверняка был прав относительно того, от имени кого будет говорить сейджин. С другой стороны, атмосфера в зале совета была значительно более спокойной и уверенной, чем всего несколько месяцев назад.
Гарвей все еще горько сожалел о смерти отца Тимана, но решение Уэймина убить его явно стало поворотным моментом здесь, в Мэнчире. Гарвей не собирался делать никаких чрезмерно оптимистичных заявлений о триумфе, но после ареста Уэймина количество случаев насилия резко упало, а казнь бывшего интенданта вызвала не протесты и беспорядки, а нечто гораздо более близкое к огромному вздоху облегчения. На дверях по всему городу все еще висели плакаты против Чариса. Сторонники Храма продолжали собираться в своих собственных церквях, следуя за своими собственными священниками. Отряды чарисийских морских пехотинцев продолжали привлекать сердитые взгляды, даже время от времени раздавался свист, но на самом деле никто больше не бросал мертвых ящерокошек. На самом деле, они даже не бросали перезрелые помидоры.
Чарисийская оккупация все еще была источником негодования, но большинство жителей Корисанды — по крайней мере, на юго-востоке — казалось, были готовы согласиться, хотя и неохотно, с тем, что чарисийцы делали все возможное, чтобы не наступать на них.
