Но сама мысль о том, что ей пришлось пить чужую душу, жадно вгрызаясь в священную плоть Дерева Миров, пожирая естество человека, чтобы выжить, как какая-то… брррр…
Она очень надеялась, что больше ей никогда не придется прибегнуть к этому. Никогда.
И все же это дало отвратительный, но желаемый результат — теперь энергия переполняла ее тело, пульсируя в груди зеленым мягким шаром. Она ощущала легкие толчки где-то в пятках — хотелось пройтись колесом, плясать, смеяться, лететь сквозь обрывки звезд, распевая во все горло песню, рождающуюся прямо на губах… Но, разумеется, она воздержалась. Чтобы стать достойным членом общества, надо соблюдать приличия.
Кроме того — и это было не менее важно, — украденную жизненную силу не стоило растрачивать на такие пустяки. Ее запас был отнюдь не беспределен. Новую же взять было пока неоткуда.
Пока…
На зеленый исполинский рукав, простиравшийся под ней в бесконечность, легла изломанная тень: ждавший в стороне Коку беззвучно поднялся и подошел, видно, сообразив, что все уже закончилось. Ждал просьб? Или… приказаний? Эманации, исходящие от него, во всяком случае, свидетельствовали о чем-то подобном. Суок поежилась. Она все еще не понимала до конца ни причин столь сильной привязанности к ней этого странного существа, ни того, почему у них одно имя на двоих. Что за связь была между ними? Кто создал ее? Анжей? А может… Отец?
Отец, как отыскать тебя?
— Коку, — она повернулась к нему. — Ты умеешь искать, правда?
Подтверждение. Вопрос. Цель?
— Я хочу найти своего Отца. Но мне еще раз понадобится твоя помощь.
Радость, но вместе с тем и удивление. Почему?
Беззвучный вопрос ударил по больному. Суок потупилась.
— Прости, что снова доставляю тебе беспокойство, но… Даже сейчас у меня не так уж много сил, Коку. И я не могу позволить себе тратить их на обшаривание Дерева Миров. Я не знаю, что будет ждать меня при завершении поисков. Помоги мне, пожалуйста.
Бесконечное согласие. Ожидание.
— Эээ… чего ты ждешь?
Легкая нетерпеливость в ожидании. Вопрос. Кого надо найти? Образ.
Суок не надо было напрягать память… Сосредоточившись, она примкнула к разуму Коку — ее едва не смела могучая волна светлых чувств, — и послала вперед то, что пряталось в темноте под закрытыми веками.
Это…
— А-а-а-а!.. — от неожиданности она шарахнулась назад, споткнулась и упала на спину. Ее крик смешался с шипением Коку.
Это было как удар раскаленным прутом. Как прикосновение к проволоке под током. Яростная вспышка в пространстве разума была столь мощной, что причинила почти физическую боль. Она не смогла различить почти ничего, кроме обрывка чувств Коку. И обрывок этот был столь же страшен, сколь и неожидан.
— Что ты?.. — прошептала она, со страхом глядя на него и отползая. Но из его глаз уже исчез зеленый огонь. Теперь, когда они смотрели на нее, в них была лишь теплота. Любовь. Дружба.
Ни следа той жути…
Она вновь осторожно потянулась воспоминанием вперед — и поспешно отпрянула, когда новая вспышка устремилась ей в лицо. Коку издал тихий музыкальный свист. В его глазах метались зеленые искры, шесть рук хищно изогнулись. Воздух наполнился тихим потрескиванием.
— В чем дело? — и вновь как отрезало. Только мысли о ней.
Суок закусила губу. Разобраться надо было немедленно.
— Объясни… Покажи, — она запнулась. — Только медленнее. Тише. Не так сильно.
Удивление. Легкая задумчивость. Согласие.
И Суок едва не закричала, накрытая с головой волной красного и черного.
Ненависть. Чистейшая ненависть, самая крайняя точка полюса любви, когда воздух кажется ядовитым, небо — черным, когда ненавистна сама Вселенная, позволяющая существовать тому, чья жизнь — кощунство над мирозданием. Образ в глубине глаз, начертанный теми же скупыми, четкими штрихами, но не огненно-золотой паутинкой — густым антрацитом, что пятном тьмы выделяется в самую глухую ночь. Найти, выследить, поразить — и мучить, медленно уничтожать, пытать тысячью пыток, чтобы нечестивая душа веками падала на дно Моря, давясь проклятьями, рвущимися из охваченной огнем глотки…
Таков смысл.
Ее крутило и корежило. Она не сразу сообразила, что стоит перед Коку, схватив его за плечи, и, извиваясь всем телом, кричит: «Прекрати! Прекрати!» — а страшная видиома уже давно рассеялась, сменившись недоумением и испугом — не за себя, за нее…
Воздух со свистом толкнулся сквозь стиснутые зубы. Она с трудом разжала пальцы и отступила.
— Поче… — и осеклась.
Таков смысл.
Анжей точно знал, для чего создает своих детей.
Но этот безжалостный взгляд, эта жестокая усмешка — могли ли они принадлежать Отцу?!
Молчание заморозило время. Впрочем, текло ли оно на Древе Миров? Суок не знала этого. Она… Она не в первый раз осознала, что вообще очень, очень мало знает о мире. О людях. О… Не думать об этом! — приказала она себе. Мало ли что болтают люди. Или куклы. Но ведь, с другой стороны…
Она сидела на краю ветви, свесив ноги вниз и покачивая ими над пропастью. Коку сидел рядом, на расстоянии руки, глядя прямо перед собой, в глубокое небо. Что он видел там впереди, странное существо, стрела, обреченная жить, лишь пока летит? И видел ли что-то? Глаза были отнюдь не главным органом чувств ее тезки, он сам вещал ей об этом. Так какие же запахи щекочут его ноздри?
Он ведь и Отца может чуять…
В который раз ей на ум приходила эта мысль.
В который раз она отогнала ее — как отогнала сразу после того, как увидела то страшное лицо, ту маску ярости и безумия, которую носил в своем сознании ее спаситель и в принадлежность которой Отцу она упорно не хотела верить. Именно потому, что Коку мог учуять его. Но что будет потом?..
И все же мысль возвращалась. Настырная такая. Попробуй-ка не думать о черной обезьяне…
Разве Отец — черная обезьяна?!
Нет.
Тогда при чем тут она?
А кто его знает…
Она вновь искоса посмотрела на Коку, ощущая сразу три вещи. Первой была признательность — искренняя, теплая. Он спас ее, бескорыстно вырвал из рук страшного Анжея, заботился о ней, опекал и опекает ее. Чем она пока что отплатила ему? Ничем… И вряд ли отплатит, увы. Потому вторым чувством было сожаление.
А третьим — уверенность. Уверенность в том, что от Коку вскоре придется отделаться. Живой инструмент, он почти не умел и не хотел рассуждать — она уже поняла это. Стрела может лететь только прямо, трамваю не свернуть в сторону. Что Коку предпримет, если увидит Отца? Сможет ли она его защитить? Вряд ли. Суок помнила гремящую электробурю в четырех стенах.
И как тогда отыскать Отца — без помощи?
Молчание заморозило время. Суок думала. Коку молчал. Снова и снова ее глаза возвращались к его лицу. Все быстрее и быстрее. Пальцы левой руки легонько затанцевали на колене. Все быстрее и быстрее.
— Что ты видишь? — спросила она наконец.
Взрыв! Охнув от неожиданности, она схватилась за виски. Коку сконфуженно захрипел, калейдоскоп радужного огня перед глазами приугас, но отчетливее не стал.
— Больше так не делай, — попросила она, протирая глаза.
Виноватое утверждение.
— И… можно помедленнее?
Быстрое согласие. Предупреждение. Начинать?
— Давай, — серьезно кивнула Суок. И Коку дал.
Вновь радуги в сотни и тысячи цветов обступили ее со всех сторон — но в этот раз они мягко облекали и оплетали, не пронзая насквозь и не проносясь перед лицом с пугающим пением. Многоцветный кокон стянулся в точку, затем разлетелся во все стороны круглой сетью, сотканной из невесомых капель, обнимающих Мировое Древо. Что такое радуга? Раскрытый цветок света. Лучи жизни, преломляемые каплями, ткали в голове невероятный узор.
Никогда прежде Суок не чувствовала мир так полно. Она видела спящие плоды на дне Моря Бессознательного и маленьких веселых существ, похожих на гномов, что кочуют по снам и греются в лучах радостных грез. Ощущала запах песен погибших планет и воя неприкаянной космической пыли. Касалась света, испускаемого просветленными мирами, что покинули свою ветвь Дерева и медленно плыли ввысь, в восхитительную неизвестность. До ее слуха и нюха долетал шепот звезд, что знают все, и черных дыр, что жаждут всего. Огромная птица в высших сферах ворочалась в своем тесном яйце, и шесть туманных образов, вращавшихся в бесконечности, содрогались от вибрации вечной скорлупы. И все это затмевала одна-единственная звезда, что горела рядом. Совсем рядом. На расстоянии руки.
Капли расходились все шире, мир становился все полнее и огромнее, пока в сознании не возникло твердое чувство. Хватит. Коку? Да. Опасно. Больше не нужно. Ладно. Жаль… Радужная сеть начала истончаться и схлопываться. Мир сузился сперва до размеров Дерева, потом — до размеров одной ветви. В нем наконец проступили мелкие детали. Зеленая кожица, упруго толкаемая соками. Маленький нарост на коре в двух километрах левее. Шелест листьев. Бездонное небо.
И маленький, едва заметный желтый огонек, летящий неровными рывками, дергаясь из стороны в сторону, то вспыхивая, то угасая — внизу, над самыми волнами…
В черном вихре взметнувшегося платья Суок взвилась на ноги.
— Коку, вон там!
Смятение. Переполох. Непонимание. Что? Где?
— Желтая искра, внизу, над Морем! Мы должны ее поймать!
Повиновение! Азарт!
Теперь — или никогда.
Она едва успела запрыгнуть ему на закорки, когда Коку сорвался с ветки, как атакующий ястреб. Косматая тень, хищно растопырившая руки, понеслась по стволу, со свистом уносящемуся в стороне вверх. Ноги Суок болтались в воздухе, пальцы изо всех сил стискивали плечевые рога. Только бы не сорваться!
Растаявшее время сперва поползло, затем полетело. Глубина неба расступалась. Вскоре до слуха начал доноситься легкий плеск волн.
Вперед!
Азарт!
Гигантским сиреневым покрывалом Море возникло из синей темноты — шумно, внезапно и грозно. Огромные волны взлетали ввысь, с шипением ударяя в исполинский столб Мирового Древа. Золотая муха бессмысленно подергивалась туда-сюда в своем ломаном полете между ними, каждую минуту готовая быть смытой вглубь и раствориться.
Черный охотник с торжествующим шипением вышел из пике и заскользил над волнами. С бледно-фиолетовой поверхности под ним двумя широкими крыльями разлетались в стороны брызги. Искра приближалась.
Азарт!
Вперед!..
Бросок!..
— Все, все хорошо, Бэрри-Белл. Все в порядке.
Суок держала духа на ладони. Тот все еще не мог успокоиться. От него роем тонких игл во все стороны летели страх и ожидание смерти. Коку недовольно ерзал на ветке — его чувствительное обоняние страдало. Суок гладила Бэрри-Белла пальцем, собирая страх под ноготь и по руке втянивая его в волосы.
— В чем дело? Как ты попал сюда?
Молчание и страх.
— Что случилось? Где Отец?
Коку предостерегающе зашипел. Суок только отмахнулась.
— Ты видел его? Что ты тут делаешь?
Снова накатила волна страха, но неожиданно опала, потускнела и начала медленно отползать. В темноте зажглись слабые искры. Кажется, дух наконец начал ее узнавать. Искры стали чуть ярче. Появилась видиома — пока еще тусклая, будто Бэрри-Белл никак не мог отдышаться, но отчетливая.
Удар. Звон, наполнивший мир. Прострация. Пробуждение. Новая хозяйка? Угрюмая покорность, затем внезапный протест. Нет. Не желаю. Хватит. Есть только одна хозяйка. Недоумение и раздражение куклы в желтом…
Она! Канария!!!
…и презрение бирюзового собрата. Плен. Вразумляющие беседы, больше похожие на монологи-нотации. Не хочу отвечать. Ничего не хочу. Хочу на волю. Хочу? Как странно. Раньше такого почти не случалось. Время, ползущее, как полудохлый червяк. Скука. Упрямство. Движение в воздухе. Гость? Гости? Человек и кукла…
Голубая? Бородатый?!
…разговаривающие с пленительницей. Свист серебряных нитей в грохоте бури. Удар молнии. Рвущаяся реальность. Последним усилием воли — туда, прочь!
А потом — полет. Страшный, бесконечный и бессмысленный, невероятно долгий полет в черной пустоте, к цели, которой не чувствуешь, которая исчезла и не вернется, а значит, и смысл не вернется. Никогда. Остается только лететь, теряя направление и осознание окружающего. Полет вслепую. Потому что больше делать просто нечего…
— Но теперь все хорошо, — Суок снова погладила его. В ответ явилась благодарность — но благодарность уверенная. Признательность другу, а не хозяйке. Хозяйка отныне — только одна. Приказы — только ее. Розовый цветок, прекрасный и невинный, увядший, но бессмертный.
Вот как… Она вдруг ощутила, что поднявшееся было раздражение заменяется уважением. Она понимала его. И, значит…
— Ты можешь мне помочь? — спросила она у светлячка.
Согласие. Просьба — не приказ. Просьбы надо уважать.
— Тогда… — пальцы Суок коснулись ленты, — приведи меня к Отцу!
Желтая атласная полоса свистнула в воздухе и охватила плечи вскинувшегося было Коку. Тот недоуменно дернулся и упал лицом вниз. Раздалось гневное шипение. Золотой змеей лента обвила и стиснула горбатое тело, прижав руки к бокам и сковав ноги.
Суок отвела взгляд.
— Прости меня, — с трудом произнесла она, не глядя на яростно извивающегося Коку, и, не оглядываясь, устремилась вверх, вслед Бэрри-Беллу. В спину ей мчались обида, горечь и недоумение.
Распущенные волосы развевались за спиной.
* * *
Ветер пел в ушах, но не мог разогнать тишину. Суок, со свистом рассекая воздух, мчалась за духом, лавирующим среди ветвей и листьев. На душе было мерзко. Обман, предательство, утрата ленты — все плясало вокруг нее уродливым хороводом. Вот так, значит. Все во имя высшей цели. По костям и крови. По обману и лжи…
Вот так, значит, Отец?..
— Скажи, Бэрри, а как ты это делаешь? — спросила она наконец. Спросила просто потому, что молчать становилось все труднее.
Легкое удивление. Тебе не все равно? Как-то делаю. При рождении научили.
— А кто научил?
Заминка — то ли от неожиданности, то ли просто чтобы обогнуть попавшийся на пути крупный лист. Неясный и расплывчатый образ — высокий светловолосый человек, осторожно водящий руками над чем-то розовым. Лицо скрыто в тени, но все же…
— Анжей?!
Отрицание, смешанное со слабой досадой. Кто такой Анжей? Имя не сохранилось, но явно другое. Усилие, вытягивающее на поверхность прозвище — Ро…
