Ультра снова посмотрел на Рашмику, как будто хотел получить ее совет. — Мне нужно обсудить это со своей командой, — сказал он.
— Но в принципе, у вас нет никаких серьезных возражений?
— Нам это не нравится, — сказал Малинин. Он встал, поправил униформу. — Но если это то, что нужно, чтобы получить ваше разрешение, у нас, возможно, не будет другого выбора, кроме как принять его.
Куэйхи выразительно кивнул головой, вызвав сочувственную рябь в своих зеркалах. — Я так рад, — сказал он. — В тот момент, когда вы вошли в эту дверь, мистер Малинин, я понял, что с вами можно иметь дело.
ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТЬ
Поверхность Хелы, 2727 г.
Когда шаттл ультра отбыл, Куэйхи повернулся к ней и сказал: — Ну? Это те самые?
— Я думаю, что это они, — сказала она.
— Корабль выглядит очень подходящим с технической точки зрения, и они, безусловно, очень хотят занять это место. Женщина не дала нам много информации. Что насчет мужчины: вы почувствовали, что Малинин что-то скрывает?
Вот и все, подумала она, решающий момент. Она поняла, что Васко Малинин означает что-то важное, как только услышала его имя: это было похоже на то, как правильный ключ поворачивается в замке после стольких неправильных поворотов, как последовательно падают хорошо смазанные кулачки.
Она почувствовала то же самое, когда услышала имя этой женщины.
Я знаю этих людей, — подумала она. — Они были старше, чем она их помнила, но их лица и манеры были знакомы ей так же хорошо, как ее собственные плоть и кровь.
В поведении Малинина тоже было что-то особенное: он знал ее так же, как она знала его. Это признание было обоюдным. И она тоже почувствовала, что он что-то скрывает. Он откровенно солгал о мотивах своего приезда на Хелу, но за этим стояло нечто большее. Он хотел большего, чем просто получить возможность провести невинное исследование Халдоры.
Вот и все: решающий момент.
— Он казался достаточно честным, — сказала Рашмика.
— Казался? — спросил настоятель.
— Он нервничал, — ответила она, — и надеялся, что вы не будете задавать слишком много вопросов, но только потому, что хочет, чтобы его корабль получил это место.
— Странно, что они проявляют такой интерес к Халдоре. Большинство ультра заинтересованы только в выгоде от торговли.
— Вы слышали, что он сказал: рынок рухнул.
— Но это все равно не объясняет его интереса к Халдоре.
Рашмика отхлебнула чая, надеясь скрыть выражение своего лица. Она и близко не была так успешна во лжи, как в умении ее распознавать.
— На самом деле это не имеет значения, не так ли? На борту их корабля будут ваши представители. Они не смогут предпринять ничего подозрительного, когда им в затылок будет дышать толпа адвентистов.
— Кое-что все же есть, — сказал Куэйхи. Поскольку посетителей было не так много, чтобы их стоило запугивать, он надел солнцезащитные очки, надвинув их на устройство для открывания глаз. — Что-то, чего я просто не могу понять... Я знаю, вы видели, как он продолжал смотреть на вас? И эта женщина тоже? Странно это. Остальные на вас едва взглянули.
— Я не заметила, — сказала она.
Орбита Хелы, 2727 г.
Васко почувствовал, как его вес увеличился, когда шаттл вывел их обратно на орбиту. Когда судно изменило курс, он снова увидел "Леди Морвенну", которая казалась крошечной и игрушечной по сравнению с тем, когда они впервые приблизились к ней. Великий собор стоял в одиночестве на своем собственном месте Постоянного пути, так далеко от других, что казалось, его забросили в ледяную пустыню за какую-то невыразимую ересь, отлучив от главной семьи соборов. Он знал, что собор движется, но на таком расстоянии он с таким же успехом мог быть прикреплен к ландшафту и поворачиваться вместе с Хелой. В конце концов, он перемещался на свою длину за десять минут.
Он посмотрел на Хоури, сидевшую рядом с ним. Она не произнесла ни слова с тех пор, как они вышли из собора.
Ему в голову пришла странная мысль, возникшая из ниоткуда. Все эти хлопоты, на которые пошли соборы, — великое кругосветное путешествие по экватору Хелы — были предприняты для того, чтобы Халдора всегда была над головой, чтобы ее можно было наблюдать без помех. И это потому, что Хела не совсем приспособилась к синхронному вращению вокруг более крупной планеты. Насколько проще было бы, если бы Хела достигла такого состояния, чтобы всегда была повернута одной и той же стороной к Халдоре. Тогда все соборы могли бы собраться в одном месте и пустить корни. Им не было бы необходимости переезжать, не было бы необходимости в постоянном развитии, не было бы необходимости в громоздкой культуре сообществ поддержки, от которых зависели и которые лелеяли соборы. И все, что потребовалось бы, — это небольшая корректировка вращения Хелы. Планета была похожа на часы, которые почти точно отсчитывали время. Нужен был лишь легкий толчок, чтобы наступила абсолютная синхронность. Сколько? Васко прокручивал в уме цифры, не совсем веря в то, что они ему говорили. Продолжительность суток Хелы должна была измениться всего на одну двухсотую часть. Всего на двенадцать минут из сорока часов.
Он недоумевал, как кто-то из них может сохранять веру, зная это. Ведь если в Халдоре и было что-то чудесное, то почему Создатель допустил ошибку в течение двенадцати минут за сорок часов, когда организовывал суточное вращение Хелы? Это было вопиющее упущение, признак космической небрежности. Даже не это, поправил себя Васко. Это был признак космической забывчивости. Вселенная не знала, что здесь происходит. Она не знала, и ей было все равно. Она даже не знала, что ничего не знает.
Если бы Бог существовал, подумал он, то не было бы волков. Они не были частью чьего-либо представления о рае и аде.
Шаттл повернул в сторону от собора. Он мог видеть неровную поверхность Постоянного пути, простиравшуюся перед "Леди Морвенной". Но она простиралась не очень далеко, пока не уперлась в темную бездну разлома Гиннунгагап. Васко точно знал, как местные жители называют это место.
Путь, казалось, заканчивался на краю ущелья Отпущения грехов. Он продолжался на дальней стороне разлома, в сорока километрах от ближней. Казалось, что между ними нет ничего, кроме сорока километров пустого пространства. И только когда шаттл поднялся немного выше, свет, падавший под определенным углом, высветил до нелепости тонкую филигрань моста, как будто он появился на свет именно в этот момент.
Васко посмотрел на мост, затем снова на собор. Тот по-прежнему казался неподвижным, но он мог видеть, что ориентиры, которые были рядом с ним несколько минут назад, теперь были прямо за ним. Поступь была очень медленной, но в то же время в ней чувствовалась неизбежность.
И мост даже отдаленно не походил на то, чтобы перенести собор на другую сторону разлома.
Он открыл защищенный канал связи с большим шаттлом, ожидавшим на орбите, тем самым, который должен был передать его сигнал на "Ностальгию по бесконечности", все еще ожидавшую на стоянке.
— Это Васко, — сказал он. — Мы связались с Аурой.
— Вы что-нибудь узнали? — спросила Орка Круз.
Он посмотрел на Хоури. Она кивнула, но ничего не сказала.
— У нас кое-что есть, — сказал Васко.
На борту "Ностальгии по бесконечности", парковка роя, 107 Рыб, 2727 г.
Скорпио пришел в себя, зная, что этот сон был еще более продолжительным, чем предыдущий. Он чувствовал, как его организм заполняют химические сигналы протеста от его клеток, когда их уговаривают вернуться к тяжелой работе по метаболизму. Они брались за дело, как недовольные работники, готовые совсем уволиться при малейшем поводе. С них и так было достаточно плохого обращения на всю жизнь. "Вступай в клуб", — подумал Скорпио. Не похоже, чтобы руководству это нравилось.
Он порылся в памяти. Он довольно отчетливо вспомнил эпизод пробуждения в системе Йеллоустоуна. Вспомнил, что видел следы действий волков: Йеллоустоун и его орбиталища превратились в руины, система была опустошена. Он также помнил, какую роль сыграл в споре из-за эвакуированных. Он выиграл это конкретное сражение — шаттлу разрешили подняться на борт, — но казалось, что он проиграл войну. У него был выбор: отказаться от командования и играть пассивную роль наблюдателя или снова отправиться в морозильную камеру. Практически, это означало одно и то же: он исчезал из поля зрения, оставляя управление кораблем Васко и его союзникам. Но, по крайней мере, если бы его заморозили, ему не пришлось бы стоять и наблюдать за происходящим. Это была небольшая компенсация, но на данном этапе его жизни именно небольшие компенсации имели значение.
И вот, наконец, его разбудили. Его положение на борту корабля, возможно, было таким же шатким, как и до того, как он заснул, но, по крайней мере, он мог наслаждаться другими пейзажами.
— Ну и что? — он задал вопрос Валенсину, пока врач проводил свой обычный набор анализов. — У меня опять низкие шансы, не так ли?
— У тебя всегда были равные шансы выжить, Скорпио, но это не делает тебя бессмертным. Если ты снова попадешь в эту передрягу, то не выйдешь из нее.
— Ты сказал, что у меня есть десять процентов шансов выжить в следующий раз.
— Я пытался подбодрить тебя.
— Что, еще хуже?
Валенсин указал на гроб для "замороженного" сна. — Если ты еще раз залезешь в этот ящик, мы могли бы покрасить его в черный цвет и прикрепить ручки.
Но истинное состояние его здоровья, даже когда он отфильтровал обычную склонность Валенсина придавать всему позитивный оттенок, все равно оставалось неважным. В некотором смысле, казалось, что он вообще не был в гробу; как будто течение времени воздействовало на него, не обращая внимания на предполагаемые последствия криогенной приостановки. Его зрение и слух ухудшились еще больше. Теперь он почти ничего не видел боковым зрением, и даже при полном обзоре то, что раньше было четким, теперь казалось зернистым и молочно-белым. Ему все время приходилось просить Валенсина говорить громче, чтобы перекричать шум кондиционеров в помещении. Раньше в этом никогда не было нужды. Когда он ходил по комнате, то быстро уставал, постоянно искал место, где можно отдохнуть и перевести дух. Возможности его сердца и легких ослабли. Коммерческие структуры разработали сердечно-сосудистую систему свинов для максимальной простоты трансгенной трансплантации. Те же компании не слишком беспокоились о долговечности своей продукции. Они назвали это запланированным устареванием.
Ему было пятьдесят, когда он покинул Арарат. По сути, ему все еще было пятьдесят: он прожил всего несколько субъективных недель дополнительного времени. Но переходы в "замороженный" сон и обратно набросили еще семь или восемь лет, исключительно из-за того, что его клетки подверглись серьезным нагрузкам. Если бы он продолжал бодрствовать, прожив все эти годы на корабле, было бы еще хуже, но ненамного.
Тем не менее, он был жив. Он прожил больше лет по земному времени, чем большинство свинов. И что с того, что он достиг предела своего долголетия? Он был ослаблен, но еще не лежал на спине.
— Итак, где мы находимся? — спросил он Валенсина. — Я так понимаю, мы где-то в районе 107-й Рыб. Или ты разбудил меня только для того, чтобы сказать, что будить меня было плохой идеей?
— Да, мы где-то у 107-й Рыб, но тебе все равно нужно немного наверстать упущенное. — Валенсин помог ему подняться с кушетки для осмотра, и Скорпио заметил, что два старых сервитора наконец-то сломались и были переведены на новые должности вешалок для одежды, стоящих на страже по обе стороны двери.
— Мне не нравится, как это звучит, — сказал Скорпио. — Сколько времени прошло? Какой сейчас год?
— Две тысячи семьсот двадцать седьмой, — сказал Валенсин. — И да, мне это нравится не больше, чем тебе. И еще кое-что, Скорпио.
— Да?
Валенсин протянул ему изогнутый белый осколок, похожий на льдинку. — Ты держал его в руках, когда погрузился в сон. Я предположил, что это имеет какое-то значение.
Скорпио взял у доктора кусочек раковины.
Что-то было не так, что-то, о чем ему никто не говорил. Скорпио обвел взглядом лица сидящих за столом переговоров, пытаясь понять это своими глазами. Присутствовали все, кого он ожидал там увидеть: Круз, Уртон, Васко, а также большое количество старших, которых он знал не так хорошо. Хоури тоже была там. Но теперь, когда он увидел ее, он осознал очевидное, кричащее отсутствие. Не было никаких признаков Ауры.
— Где она? — спросил он.
— С ней все в порядке, Скорп, — сказал Васко. — Она в безопасности. Я знаю, потому что только что ее видел.
— Кто-нибудь, скажите ему, — попросила Хоури. Скорпио подумал, что она выглядит старше, чем в прошлый раз. На ее лице появилось больше морщин, а в волосах — седины. Теперь она стриглась коротко и спускала волосы на лоб. Он мог видеть форму ее черепа, просвечивающего сквозь кожу.
— Сказать мне что? — спросил он.
— Как много объяснил Валенсин? — спросил его Васко.
— Он назвал мне дату. Вот, пожалуй, и все.
— Нам пришлось принять несколько трудных решений, Скорп. В твое отсутствие мы сделали все, что могли.
В мое отсутствие. Скорпио подумал: как будто он ушел от них, оставив их в беде, когда они больше всего нуждались в нем; заставив его почувствовать, что это он виноват, что это он уклонился от своих обязанностей.
— Я уверен, вы справились, — сказал он, потирая переносицу. Он проснулся с головной болью. Та все еще была на месте.
— Мы прибыли сюда в 2717 году, — сказал Васко, — после девятнадцатилетнего перелета из системы Йеллоустоуна.
По спине Скорпио пробежали мурашки. — Это не та дата, которую только что назвал мне Валенсин.
— Валенсин не солгал, — сказала Уртон. — По местной системе это 2727 год. Мы прибыли на планету Хела почти десять лет назад. Мы бы разбудили тебя тогда, но время было неподходящее. Валенсин сказал нам, что у нас будет только один шанс. Если бы мы разбудили тебя тогда, ты был бы либо мертв, либо заморожен снова с очень малыми шансами на следующее оживление.
— Так и должно было случиться, Скорп, — сказал Васко. — Ты был ресурсом, который мы не могли позволить себе разбазаривать.
— Ты не представляешь, как мне от этого хорошо.
— Я имею в виду, что нам пришлось серьезно подумать о том, когда лучше всего тебя разбудить. Ты всегда говорил нам подождать, пока мы не окажемся в окрестностях Хелы.
— Я так и говорил, верно?
— Что ж, считай, что это наше настоящее прибытие. Что касается властей системы — адвентистов, — то мы появились перед ними только в последние несколько недель. Мы улетели и вернулись снова, сделав петлю в местном межзвездном пространстве.
— Почему? — спросил он.
— Из-за того, что должно было случиться, — сказал Васко. — Когда мы прибыли сюда десять лет назад, то поняли, что ситуация в этой системе была намного сложнее, чем ожидалось. Адвентисты контролировали доступ к Халдоре, планете, которая продолжает исчезать. Пришлось бы иметь дело с церковью, чтобы подобраться к Хеле, и даже тогда они не разрешили бы отправлять какие-либо зонды куда-либо близко к газовому гиганту.
