— Все ждут ответа на свершенные злодеяния, — заявила Эмрал. — Все твердят о войне, но армия не собирается.
— Мы ждем прихода Легиона Хастов, — ответил Сильхас, меряя стену шагами. — А тем временем я разбил руки в кровь, колотя упрямого братца, и с каждым шагом комната кажется меньше, да и Цитадель и весь Харкенас. Глазам рассудка, верховная жрица, сам Куральд Галайн кажется мелким и жалким.
— Нужно найти силы сопротивляться, — сказала она.
Аномандер хмыкнул. — Будете искать целую вечность, верховная жрица. Среди темного дыма. — Теперь он поднял на нее затуманенный взор. — Хочет видеть меня сейчас же? Предъявит, наконец, кости веры? Если так, из какого вещества она их сотворила? Узрим мы железо или хлипкий тростник? А в какую плоть вы их облачите, Эмрал Ланир? Вечно мягкую и всегда податливую, в подобие вашим кушеткам и шелкам постелей. Но акт без любви унижает нас всех.
Жрица содрогнулась. — Признаю, лорд, мы превратили чувственность в нечто мерзкое.
— Мать Тьма да будет свободна в излишествах, — беззаботно повел рукой Аномандер. — Извините, верховная жрица. В каждую эпоху наступает время, когда исчезает всякая тонкость, срываются покровы, мужи и жены говорят жестокие истины. Дерзкими словами мы разделяемся среди себя, и пропасть растет день за днем.
— Ты описываешь гражданскую войну в ее разгаре, — прорычал Сильхас. — Как раз наш случай, брат. Но время философии прошло, и неужели кто-то вообще находит ее ценной? Всматриваясь в мелкие потоки, ты не замечаешь гибельного разлива реки. Заканчивай с анализом, Аномандер, и вытаскивай дурно нареченный, однако полный праведности меч.
— Сделав так, Сильхас, я рассеку последние нити, связующие нас с Андаристом.
— Так найди его и всё исправь!
— Он будет упорствовать в горе, пока я усердствую во мщении. Каждый заявил о себе и смотри — меж нами зияющая пропасть. Верховная жрица, я просил прощения и был искренен. Похоже, сейчас всех нас поймали наши слабости. Андарист и чувство вины, Сильхас и нетерпение, я и... ну... Говорите, она желает меня видеть?
Эмрал всматривалась в Первого Сына. — Разумеется, вы прощены, лорд Аномандер. Сам воздух, что мы вдыхаем, пронизан беспокойством. Да, она увидит вас.
— Я должен быть польщен, — ответил Аномандер, снова хмурясь и глядя на носки сапог. — Нужно бы вскочить и поспешно обновить наше знакомство, ожидая руководящих указаний богини. Что же меня удерживает, если не предвкушение очередного разочарования? Предложит мне нечто неощутимое и будет наблюдать, как блуждаю, смогу ли разгадать ее намеки? Снова придется страдать от ее отстраненности или, видя мои унижения, взор ее вспыхнет радостью? Наша так называемая богиня притупляет во мне гнев, отказываясь назвать имя врага.
Сильхас фыркнул. — Назовем их изменниками и делу конец! Пусть Урусандер корчится на дыбе подозрений. Поедем и уничтожим убийц Джаэна и Энесдии!
— Мне воспрещено выхватывать меч во имя ее, Сильхас.
— Так выхвати во имя брата!
Аномандер встретил взгляд брат, поднял брови. — Во имя брата или во имя его горя?
— И так и так, Аномандер. Даруй ему острие мести.
— Эти чувства спорят, сверкая очами.
— Нет, только месть. Горе рыдает.
Аномандер отвернулся. — Так низко падать я не желаю.
Сильхас прерывисто вздохнул. — Вижу комнату уменьшающуюся, вижу вождя недвижимого. Верховная жрица, сообщите Матери Тьме о нашей слабости. И вернитесь с ответом.
Эмрал покачала головой: — Не могу, лорд Сильхас. Она принимает Азатеная, Гриззина Фарла. И просит, чтобы Первый Сын присоединился к ним.
Из соседнего помещения донесся шорох, в дверь вошел Грип Галас. Поклонился Аномандеру. — Милорд, простите что прервал...
— Всегда рад тебя видеть, — ответил Аномандер.
— Милорд, я привел мальчика Орфанталя и желал бы представить вам.
Первый Сын поднялся. — Очень хорошо. Введи его, Грип.
Старик обернулся и махнул рукой.
Эмрал видела, как входит мальчик — осторожно, остановившись на пороге.
— Орфанталь, — сказал Аномандер. — Тебе здесь весьма рады. Мне рассказали, что твое путешествие в Харкенас достойно песни барда, а может, и одной — двух поэм. Прошу, входи и расскажи о себе.
Темные глаза мальчишки коснулись Эмрал, и она улыбнулась в ответ.
Орфанталь вошел. — Благодарю вас, милорд. Обо мне мало что можно сказать. Мне объяснили, что имя мое несчастливо. Рассказывали, что отец мой был героем войны, умер от ран, но я его никогда не видел. Бабка моя ныне мертва, сгорела в Доме Корлас. Не отошли она меня, как и маму, я погиб бы в пожаре. Не вижу себя достойным поэм, и мою жизнь не стоит воспевать. Но мне очень хотелось увидеть вас всех.
Никто не ответил ему.
Затем Сильхас подошел и протянул руку. — Орфанталь, — начал он, — кажется, в Цитадели есть еще заложница. Девочка, года на два моложе тебя. Ее часто видят в обществе жрецов и придворного историка. Не пойти ли нам на поиски? Заодно я покажу тебе твой новый дом.
Орфанталь взял его за руку. — Благодарю, милорд. Слышал я, что у вас белая кожа, но такой белой и вообразить не мог. Меч моего деда в ножнах из слоновой кости, и ваша кожа очень на нее похожа.
— Увы, ей не хватает полировки, — улыбнулся Сильхас. — Хотя изношена не меньше. — Он повел Орфанталя к выходу, оглядываясь на Аномандера. — Брат, не заставляй ее ждать слишком долго.
Когда они вышли, Грип Галас кашлянул. — Извините, милорд. Мальчишке еще нужно найти, где жить.
— Да, ему ничто даром не достается. Будем молиться, чтобы он твердо встал здесь на ноги. Если удастся, я ему позавидую.
Грип Галас замялся. — Милорд?
— Да?
— Если я вам более не нужен...
— В Бездну, друг! Ты всегда будешь мне нужен.
Эмрал заметила, как напряглось лицо старика, словно слова господина причинили ему боль. Однако он лишь кивнул. — А я всегда в вашем распоряжении, милорд.
— Готовь коней, Грип. Мы уедем из Харкенаса еще до заката.
— Хорошо, милорд.
Аномандер обернулся к Эмрал. — Верховная жрица, я буду рад пройти к Палате Ночи вместе с вами.
— Конечно, — ответила она.
Орфанталю казалось, что он показал себя глупцом. Шагает, рука утонула в ладони Сильхаса, и уже потерялся в путанице коридоров. Но хотя бы суетливый народ разбегается с их пути, и никаких грубых шуток, сопровождавших его с Грипом Галасом. Он корил себя за безрассудные слова в первом разговоре с лордом Аномандером. Ему повезет, если Первый Сын вскоре забудет об этой встрече.
Он поклялся себе, что в следующий раз покажет себя лучше и найдет слова, что лорд Аномандер примет его на службу. Тогда он постарается стать таким же незаменимым для господина, как сам Грип. Высокое уважение, оказанное старику, удивило Орфанталя; он понял, что не потрудился верно оценить Грипа.
Тут же он напомнил себе, что Грип — убийца, хладнокровный и не чурающийся подлости. Он еще помнил лицо солдата, которого старик ударил в спину. На лице было потрясение и недовольство — словно он спрашивал у мира, почему тот при всех своих законах не смог дать ему судьбу получше. Такой взгляд Орфанталь понимал. Играя в войну, он тысячу раз падал от тысячи ударов ножом в спину, и хотя перед лицом в эти роковые мгновения не было зеркала, Орфанталь подозревал: лицо его не отличалось бы от лица бедного вояки.
Тут он услышал скрип когтей по плитам пола, и тощий пес прижался к ногам. Орфанталь вздрогнул и встал. Сильхас тут же обернулся.
Облезлый хвост яростно мотался из стороны в сторону. Зверь начал бегать перед Орфанталем кругами.
Сильхас сказал: — Ну, вот ты и нашел первого друга. Это пес из имения леди Хиш Туллы. По какой-то неведомой причине он прибежал с Азатенаем.
Они двинулись дальше, и пес бежал у ноги мальчика.
— Если бы звери могли разговаривать, — предположил Сильхас, — какие истории рассказали бы, как думаешь?
Орфанталь вспомнил о лошади, которую убил. — Думаю, милорд, попросили бы оставить их в покое.
— Не вижу в этом звере подобных чувств.
— Милорд, что если то, что кажется нам выражением счастья, а на самом деле — просьба не вредить?
— Жуткая мысль, Орфанталь.
Мальчик согласно кивнул. Это была жуткая мысль.
Леди Хиш смотрела на приближавшегося Грипа. Великий Зал был заполнен слугами, и гонцами, чьи вести скорее рождали взволнованные вопросы, нежели несли ответы; дом-клинки стояли кучками, словно окружившие беспомощную жертву волки, жрецы и жрицы бродили туда-сюда, отчаявшись найти себе хоть какое полезное занятие.
Едва он подошел, она заговорила: — Тебе предъявлено еще одно задание? Нам придется подождать?
— Любимая, — сказал Грип, не в силах посмотреть ей в глаза, — я должен быть при нем. Уже сегодня нам придется уехать. Не смогу соединиться с тобой. Еще нет.
— Он отказал нам?
— Прости...
— Где он сейчас?
— Призван пред очи Матери Тьмы. Я должен ждать у ворот с готовыми лошадьми.
— Я присоединяюсь к вашему заданию.
Леди Хиш заметила, как сузились его глаза, но была не в настроении объясняться.
Первый Сын шел в тишине, хотя Эмрал и слышала при каждом шаге тихий стук ножен о бедро. О наличии меча стало уже известно не только в Цитадели, но во всем Харкенасе; она слышала ложные россказни о происхождении клинка. Многие утверждали, будто лорд Аномандер выковал его собственными руками, будто неумение дать оружию имя стало доказательством его хронической нерешительности.
Последняя версия была измышлением худших обитателей двора. Впрочем, такие натуры попадаются не в одной Цитадели. Измученная тысячами мелких укусов, однажды она пожаловалась историку, а тот лишь кивнул, заговорив о бесчисленных случаях всех времен и мест. "Таков обычай ничтожеств — осквернять достижения и статус того, кто по всем меркам их превосходит. Верховная жрица, это дикие лесные псы: каждый готов прыгнуть на спину, но скулит и торопливо убегает, едва добыча показывает зубы".
Тогда она обдумала эту аналогию и ответила: "Если соберется достаточно псов, историк, они могут не сбежать от косматого зверя, но оскалить собственные клыки. Так или иначе, любое превосходство всегда готовы оспаривать".
"Я не имел в виду всякие титулы, богатства и даже власть, говоря о превосходстве. Скорее нечто более эфемерное. Хотите найти истинно превосходную персону — следуйте за псами. Еще лучше — по кровавому следу. Нужно лишь оценить неистовство злобных тварей и взглянуть на осажденного врага".
Неужели за мужчиной тоже гонится свора псов? Сомнений мало. И разве нет доли истины в слухах, будто изготовление меча не окончено? Да, лезвие отлично заточено, бока чисто отполированы. Но он еще не принадлежит Аномандеру, сколь настойчиво не твердил бы Хаст Хенаральд, будто оружие это по руке лишь одному.
У последней двери Эмрал отступила в сторону.
Однако Аномандер покачал головой. — Требую, чтобы вы присутствовали, верховная жрица.
— Первый Сын, полагаю, Мать Тьма желала...
— Мы будем говорить о вере, верховная жрица. Мне известно, что верховная жрица Синтара стала центром культа, прямо противостоящего культу Матери. Раз она под защитой лорда Урусандера, вопрос становится и религиозным, и политическим.
Синтара отвела глаза. — Я не знала о таком развитии событий, Первый Сын. — Она глубоко вздохнула. — Но не удивляюсь. Нет, зная амбиции Синтары. Хотя роль Урусандера приводит меня в смущение.
— В этом вы не одиноки.
Она отворила дверь и вместе с ним вошла в Палату Ночи.
Темнота не скрывала ничего. Мать Тьма восседала на троне. Перед ней в нескольких шагах был Азатенай, Гриззин Фарл — он тут же отступил в сторону и поклонился вошедшим, слабо улыбнувшись.
Лорд Аномандер не стал терять времени. — Азатенай, уверяю вас, что не наделен неразумным недоверием к чужеземным советникам при дворе. И все же я гадаю, какую пользу вы могли бы нам принести: мы собрались обсудить меры, коими можем спасти королевство от распадения на части. Наследие Азатенаев в данном вопросе весьма сомнительно. С таким же успехом на вашем месте мог бы стоять Джагут.
— Сожалею, Первый Сын, — отозвался Гриззин Фарл, — что вынужден согласиться с вами. Впрочем, Джагут мог бы оказаться мудрее. Найди я хоть одного, готового надеть эти стоптанные мокасины, дал бы бедному созданию повод посмеяться над моей дерзостью.
— Так что удерживает вас здесь?
— Я известен под званием Защитника, хотя это нежеланный аспект. Появляюсь там, где более всего нужен, но где почти нет надежды. Само мое появление — горький комментарий к положению ваших дел. Увы.
В его словах звучал вызов, однако Аномандер только склонил голову, будто оценивая Азатеная в новом свете. — Мы обнаружили вас заботящимся о Кедаспеле. Но ведь вы могли превратить руки в кандалы и помешать ужасному членовредительству. Однако вы пришли слишком поздно.
— Именно так, Первый Сын.
— Значит, вы предстали перед нами, чтобы сообщить: порог уже пересечен?
Эмрал заметила, что Мать Тьма переводит взгляд с одного мужчины на другого. В глазах впервые пробудилась тревога.
Гриззин Фарл поклонился. — Вы поняли меня верно, — сказал он.
— Мать Тьма, — сказал Аномандер, — а ты поняла?
— Нет, — отозвалась та. — Кажется, я задавала гостю неверные вопросы. Мной владело смущение, Первенец, и ненужные мысли об Азатенае, что была здесь так недавно.
— О коей нам ничего не ведомо. Эта Т'рисс заступалась за речного бога? Вы торговались и ты выиграла, приняв жертвоприношение тысячи душ?
— Ты оскорбляешь обоих, — бросила Мать. — Мы договорились о мире.
— И какой монетой за это уплачено?
— Ничем особенным.
— Тогда что это за мир? Описать тебе? Лес севера, вероятно, еще пылает, но хижины наверняка молчат. Уже мир, верно?
— Мы не призывали смерть на подмогу!
Эмрал видела, что богиня трепещет от гнева, но Аномандер будто не замечал ничего. — Гриззин Фарл, что вы знаете о Т'рисс?
— Не знаю Азатенаи с таким именем, Первый Сын.
— Описать ее?
Гриззин Фарл пожал плечами. — Без пользы. Пожелай я, взлетел бы перед вами птицей или, может быть, бабочкой. — Он нахмурился. — Но вы назвали ее рожденной Витром. Двое Азатенаев отправились изучать загадки жгучего моря. — Он снова шевельнул плечами. — Возможно, она — одна из них.
— Проявленная ею сила также ничего вам не сказала?
— Только что она весьма небрежна. Что вовсе не свойственно Азатенаям. Есть запрет на такие бесцеремонные вмешательства.
— Почему?
— Нездорово для Азатеная навлекать на себя негодование соплеменников.
— Как сделала Т'рисс?
— Похоже, Первый Сын.
— Вы довольно пассивны в негодовании, Гриззин Фарл.
— Не я за это отвечаю, и Тисте не попадают под мой надзор.
Эмрал вздохнула, едва смысл последних слов уложился в сознании. Глянула на Мать Тьму и поразилась: на лице ее не было никакого удивления.
Аномандер же стоял, будто приколоченный гвоздями к стене, хотя окружал его лишь пустой воздух. Эмрал вдруг ощутила сочувствие к Первому Сыну. А тот устремил взгляд на Мать Тьму. — Наконец, — сказал он, — я отыскал горькую истину своего титула, Мать. Ты хотела сына, но сына спеленутого и беспомощного, думающего лишь о сладости твоего молока.
