— Свифт в Хранителе?
— Во всех них. Он распространяется между ними, как идея, которую они не могут не распространять. Они были слепы к теореме Гупты-Уинг, и как только они переступили порог, у них не было причин сомневаться в себе. Но Свифт дает им повод усомниться в том, кто они такие.
Это звучало как болтовня, но она подумала, что маловероятно, будто Кану Экинья стал бы нести чушь ради этого.
Она взяла его за локоть и помогла вернуться в лагерь. — Упростите это для меня. Я работаю со слонами, а не с машинами. Это хорошо или плохо?
— Мы должны посмотреть. Это все. Как и все остальное. Неужели прошло всего три дня, Гома?
— Стала бы я лгать вам, дядя?
Он споткнулся о камешек; она подхватила его прежде, чем ему был причинен какой-либо вред. — Смотрите под ноги, посол.
— О, я теперь не посол. Я оставлю это моему другу.
— Тогда кто же вы такой?
— Человек, все еще надеющийся найти какую-нибудь полезную цель в жизни. Если это ему позволят. Если он еще не исчерпал свой прием.
— Вам нужно сделать одну полезную вещь.
Прямота ее заявления вызвала смех. — А я должен?
— Да. Вы возвращаетесь в Крусибл вместе со мной. С Ниссой. Если они смогут помочь ей на Крусибле, так тому и быть. В противном случае мы продолжим путь на Землю. Вы знаете эту планету, и мне понадобится проводник, когда я туда доберусь.
— Кто-то, кто убережет вас от неприятностей? Возможно, я не слишком подхожу для этого. В любом случае, Земля будет очень странной даже для меня, когда мы вернемся.
— Вы были в Африке, Кану?
— Один или два раза.
— Она все еще будет там?
— За исключением откровенно невероятного... да, я полагаю. Так и должно быть.
— Тогда вы можете отвезти меня на Килиманджаро. У меня сердце Юнис.
— Только ее сердце?
— Все остальное останется здесь, с Восставшими. — Гома рискнула оглянуться через плечо, на пустеющее небо. — Как вы думаете, Хранитель вернется?
— Нет, еще какое-то время. Им нужно кое о чем подумать.
— Тогда нам нужно будет заняться организацией похорон. Кану, с вами все будет в порядке? Вы потеряли Ниссу, теперь Свифта. И потом, что бы там с вами ни случилось...
— Я справлюсь, Гома. Когда ты уже однажды умер, умение справляться с трудностями становится второй натурой.
— Думаю, вы могли умереть во второй раз.
— Три раза, если учесть Ужас. Я постараюсь, чтобы это не вошло у меня в привычку.
— Пожалуйста, не надо, — сказала Гома.
Гоме выпало возглавить человеческую партию. На этот раз пирамида была поменьше, потому что тело принадлежало человеческой женщине, а не одному из Восставших.
Восставшие проделали тяжелую работу по формированию пирамиды из больших камней различной формы. Они очень тщательно подошли к выбору этих фрагментов, и когда они были уложены в пирамиду, казалось, что они соединяются со сверхъестественной аккуратностью, как будто это были разбитые вдребезги части какого-то некогда единого целого.
Людям оставалось только выбрать свои собственные камни поменьше и заполнить пробелы. Они приложили все усилия, чтобы не расстроить уже проделанную работу.
— Для Юнис, — сказала Гома, кладя на пирамиду один камень в форме кулака. — Пусть эти камни свяжут нить ее воспоминаний с теми, кто уже перешел в Воспоминание. Пусть они привяжут ее к обещанию черных небес, которых она жаждала, и к воспоминаниям о голубой Земле, которую она никогда не переставала любить. Ее звали Юнис Экинья, и ее кровь — это моя кровь. Они называли ее Сенге Донгма, львинолицая. И я верну это львиное сердце в то место, которое она знала ребенком.
Камень был установлен. Гома отвернулась от пирамиды.
Наверху, один за другим, Хранители приглушали свои синие огни до минимально возможного уровня сияния. Это была случайность во времени, не более того. Они сосредоточили свои умственные ресурсы на неприятном вопросе об этой странной и вызывающей беспокойство математической теореме. В такие моменты, как этот, когда трудный вопрос требовал обдумывания, они поняли, что разумнее распределять отдельные потоки мышления между каждым Хранителем, чтобы каждый решал проблему в целом, а не разделял ее на фрагменты, которые можно было бы обработать среди их разрозненных элементов, но при этом ни один Хранитель не охватывал всю полноту о проблеме. Таким образом, когда ответы будут подсчитаны, они смогут считать результаты значимыми. Хранители и раньше предавались такого рода глубокой медитации, и они были вполне готовы потратить на это свое время. Эти занятые, жужжащие люди были местным развлечением, и по-своему они были достаточно занимательны. Но было бы лучше, если бы они двинулись дальше, и в этот уголок мироздания вернулась некоторая тишина.
Створки их весов закрылись. Синие огни потускнели до самого темного оттенка синего, который не является черным.
Хранители успокоились, чтобы поразмыслить о том, кем они были.
Кану Экинья, отвернувшемуся от пирамиды из камней после того, как он установил свой собственный камень на место, показалось, что краем глаза он заметил старого друга. Одним плавным движением фигура подняла руку, прикоснулась пальцем к своему пенсне и нежно улыбнулась на прощание.
А потом исчезла навсегда.
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ШЕСТАЯ
Гома и Ру бодрствовали уже несколько часов, прежде чем позволили себе впервые взглянуть на Крусибл. Это был не столько случай опасений, сколько отсроченное удовлетворение, отказ от награды до подходящего момента, когда они оба были морально готовы к этому. Не то чтобы у них были какие-то реальные опасения неудачи или опасения, что их мир будет презирать их. Капитан Васин заверила их, что "Травертин" успешно завершил обратный переход и что теперь они снова на орбите, облетая планету почти на той же высоте, с которой начали свое путешествие. Задолго до того, как корабль завершил свое последнее изменение курса, его окликнула, приветствовала толкущаяся флотилия машин сопровождения. Тон беседы был сердечным, граничащим с ликованием. Не было никаких сомнений в теплом приеме.
Но могло случиться все, что угодно, сказала себе Гома. Их не было двести восемьдесят четыре года — достаточно времени, чтобы правительства падали и поднимались, чтобы происходили революции и контрреволюции, чтобы рушилась или взлетала личная репутация. Их экспедиция была дорогостоящим мероприятием в то время, когда Крусибл все еще преодолевал трудности, возникшие после падения Механизма. Возможно, со временем это стало восприниматься как глупость или даже хуже: небрежная, преступная трата ресурсов и умов.
Возможно, таково было мнение в какой-то момент за последние три столетия. Но если колесо общественного мнения могло повернуться один раз, оно могло повернуться и снова. Что бы ни случилось, теперь они были в выигрыше. Вероятно, подумала Гома, события, связанные с их отъездом, были просто слишком отдаленными, чтобы кто-то мог так сильно беспокоиться по этому поводу. Удивительно было то, что они вернулись. Все остальное было простительно.
— Ты готов? — спросила она Ру.
— Так, как буду всегда.
Они вместе парили у окна в невесомой части корабля. Окно выходило на Крусибл, но в данный момент оно было закрыто ставнями.
— Я продолжаю думать о Мпоси. Не думаю, что он когда-либо рассчитывал снова вернуться домой. Он счел бы себя достаточно удачливым, если бы добрался до Глизе 163.
— Мы здесь ради него, — предложил Ру, хотя было не так уж много такого, что могло бы развеять печаль Гомы. Печаль смешивалась с облегчением, благодарностью, ожиданием. Но также и тяжелое бремя предстоящей им работы. Они едва начинались.
— Давай сделаем это. — Гома коснулась кнопки управления, и внешние ставни окна бесшумно распахнулись.
Несколько секунд они молча созерцали свой мир. Они двигались по орбите над дневной стороной, облака то тут, то там расступались, открывая намеки на узнаваемые очертания рельефа и морей. Гома сравнила увиденное со своими воспоминаниями о картах, которые она знала с детства. По крайней мере, в этом масштабе трудно было сказать, что многое изменилось.
— Это все еще там, — сказал Ру с каким-то удивлением, как будто сам факт того, что их мир сохранял себя на протяжении всех этих лет, был удивительным. — Все это время, что мы были в пути, все это время мы спали... он все еще был здесь, все еще занимался своими делами, делал то, что делают другие миры — как будто мы с тобой никогда не имели для него значения.
— Мы этого не делали, — сказала Гома. Она помолчала и добавила: — В любом случае, на самом деле прошло не так уж много времени. Деревья, которые были среднего возраста, когда мы уезжали, они все еще будут среднего возраста — просто немного старше. Наше отсутствие — это всего лишь вспышка, удар сердца для планеты.
Но теперь Ру ткнул пальцем во что-то более близкое, чем их планета. Это был объект, движущийся в пространстве между ними и Крусиблом. — Корабль. Может быть, один из тех сопровождающих, о которых нам рассказывала Гандхари.
Транспортное средство, чем бы оно ни было, подкралось поближе к "Травертину". По форме оно представляло собой цилиндр с тупым концом, обвитый лампочками. Трудно было сказать, как далеко это было, насколько велико. На взгляд Гомы, он двигался слишком уверенно, летя по слишком жесткому вектору. Она напряглась, не в силах побороть инстинкт защититься от удара, несмотря на всю пользу, которую это принесло бы. Но цилиндр пронесся рядом, а затем резко свернул в сторону, и в момент наибольшего приближения ей показалось, что она увидела лица, прижавшиеся к окнам и таращащиеся на это странное, старинное видение.
Цилиндр устремился прочь, пока не превратился всего лишь в крошечное движущееся пятнышко на поверхности Крусибла.
— Полагаю, мы их немного забавляем, — произнес голос рядом с ними, достаточно тихий, чтобы не испортить настроение. — Гости из глубокого прошлого. Гандхари говорит, что мы не единственный звездолет, который они когда-либо видели — поток кораблей постоянно прибывает и отходит, — но вы можете поспорить, что прошло много времени с тех пор, как они видели такую реликвию, как мы.
— Я не чувствую себя реликтом, — сказал Ру.
— Я тоже, — сказал Питер Грейв, и сине-зеленый свет Крусибла высветил морщинки вокруг его глаз. — Но сильно подозреваю, что это, возможно, та роль, к которой нам придется привыкнуть. Услужливые призраки на банкете. — Он выдавил из себя улыбку. — Не берите в голову. Должны быть вещи и похуже — и, по крайней мере, мы никогда не будем обделены вниманием.
Грейв подошел к окну, в то время как Гома и Ру были захвачены зрелищем. Его присутствие было непрошеным, но Гома изо всех сил старалась подавить в себе сильное негодование. Какие бы разногласия у них ни были когда-то, она была уверена, что теперь у них с Грейвом бесконечно больше общего друг с другом, чем с новыми жителями Крусибла. Ру, Гома и Грейв были существами вне времени, оторванными от своего законного места в истории. Вот что делали с людьми межзвездные путешествия, и пока ни у кого не было большого опыта, как с этим справляться.
— Кану уже проснулся, — сказал Грейв. — Я разговаривал с ним, и, похоже, он справился со спячкой не хуже любого из нас. Я просто хотел бы, чтобы о Ниссе были новости получше — какое-нибудь хорошее событие, которое мы могли бы немедленно довести до его сведения.
Гома поняла, что между Васин, Моной Андисой и руководящими органами системы уже была установлена связь. По крайней мере, часть этого обмена мнениями касалась судьбы Ниссы, хранившейся в спячке с момента ее смерти на Посейдоне.
— Может быть, у них что-то есть, — сказал Ру. — Во всяком случае, лучшее лекарство, чем у нас. Как у них могло не быть лекарств получше, спустя столько времени?
— Мы на самом деле не знаем, как далеко они продвинулись, — сказала Гома осторожным тоном, отказываясь выдавать желаемое за действительное. Исторический прогресс не был линейным. Она напомнила себе, что медицина их Вавилонской эпохи была лучше медицины после падения Механизма. Можно было только догадываться о скачках и разворотах, произошедших с момента их отъезда. В какой-то момент ей придется сесть и наверстать упущенное в истории.
Сейчас у нее не было к этому никакого желания.
— Если не здесь, то на Земле, — сказал Грейв.
— При условии, что Земля не отстала еще больше, — сказала Гома. — И даже если мы выясним, какова ситуация сейчас, лучшим знаниям Крусибла о Земле по-прежнему тридцать лет. Просто полет на Землю все равно будет азартной игрой, прыжком во тьму.
— Вы бы подумали об этом? — спросил он.
— Я обещала, что заберу ее сердце домой. — Гома сглотнула и кивнула. — Да. Я собираюсь это сделать.
Но теперь, когда она была дома, все стало намного сложнее. Дать клятву было легко, когда даже Крусибл находился на невообразимом расстоянии, и она едва осмеливалась рассчитывать на то, что увидит его снова. И все же то, что она сейчас была здесь, смотрела сверху вниз на свой старый дом, зная, что его воздух и воды почти так близко, что их можно коснуться — и скоро это произойдет, — заставило ее задуматься, действительно ли у нее хватит решимости выполнить это обещание.
Но обет есть обет.
— Я вами восхищаюсь, — сказал Грейв. — Вами обоими, потому что я ни на секунду не верю, что Гома совершит этот переход в одиночку.
Это было проявлением доброты, но его восхищение только усилило ее чувство подавленности, как будто стоящая перед ней задача стала еще более сложной. Однако она сдержалась. И Ру сжал свою руку вокруг руки Гомы.
— Конечно, — сказал Ру, как будто ничего не могло быть менее спорным. — Я ее муж. Мы делаем это вместе.
Чуть позже Гома отправилась посмотреть, как справились с перелетом их пятеро наиболее уязвимых пассажиров.
Выжившие Восставшие вернулись в Крусибл вместе с человеческими членами экспедиции. В течение первых десяти лет путешествия Гектор и остальные бодрствовали на борту "Травертина" в сопровождении небольшой и все уменьшающейся команды поддержки, которая работала с танторами над преодолением биологических препятствий, мешающих им перейти в режим спячки. Гома и Ру тоже бодрствовали большую часть этого времени, и даже после того, как вошли в спячку, Гома снова вышла, когда танторы были готовы к собственному погружению. К тому времени все сомнения, кроме горстки, были развеяны... но не было никакой гарантии успеха, пока танторы не проснутся. Поговаривали даже о том, чтобы держать танторов бодрствующими в течение всего перехода, передавая их потомству из поколения в поколение. Однако ничто не обходилось без риска, и в конце концов Мона Андиса заявила, что уверена в том, что у танторов, по крайней мере, шансы пережить переход выше среднего.
Итак, было решено, и Восставших накачали лекарствами, снабдили капельницами, интубировали и, наконец, поместили в погружные сосуды, переделанные из израсходованных топливных баков, каждый из которых теперь представлял собой гигантский импровизированный переносной саркофаг. Периодически — примерно раз в десять лет — бодрствующий техник заглядывал через темные окна в темное нутро гробов, снимал показания, водил стетоскопом по изогнутому сплаву, выполнял какую-то крошечную, точную регулировку систем жизнеобеспечения.
