Что ж, Дюра была благодарна за эту краткую передышку спокойствия. Достаточно скоро давление внешнего мира вернется — ответственность за болезнь Адды, уязвимость Фарра и потребность в его защите, невообразимая странность места, в которое их везли. Вскоре она с ностальгической нежностью будет вспоминать эту короткую, безопасную интерлюдию в тесных стенах вагона.
Медленно расслабляясь, потягиваясь, чтобы снять напряжение с мышц, она выбралась из своего угла и скользнула через маленькую кабину к креслу Микксакса. Она закрепилась, держась за спинку кресла, и посмотрела мимо него в окно.
Тоба Микксакс вздрогнул, отпрянув от нее. Дюре пришлось подавить смех, когда на его широком лице появилось выражение, близкое к панике.
— Прости, — тихо сказал он. — Я думал, ты спишь.
— Думаю, остальные все еще спят. Как долго я была без сознания?
Он пожал плечами. — Некоторое время.
Она выглянула через окно "машины", слегка прищурившись от золотистого сияния воздуха. Кожаные ремни вели от передней части аэромобиля к легкому деревянному каркасу, удерживавшему сильных молодых воздушных свиней, которых Микксакс называл своей "командой". Работающие свиньи испускали зеленые облака реактивного дыма, настолько плотные, что наполовину скрывали самих животных; но они заставляли машину плыть по воздуху. Она увидела вихревые линии. Тонкие кожаные веревки — поводья — были прикреплены к проколотым плавникам свиней и вели через плотную мембрану в передней части кабины к рукам Микксакса; тот держал вожжи почти небрежно, как будто его управление свиньями и машиной было бездумным, автоматическим. Дюра недолго пофантазировала о жизни в таком месте, как этот волшебный город Парц, где умение управлять такой машиной было таким же естественным, как грести рукой.
Ее взгляд проследовал за вихревым туннелем далеко впереди машины до отчетливой точки, где они сливались, заслоняя бесконечность. И сразу за этой красно-белой точкой в бесконечности она различила тусклое сияние южного полюса... и, возможно, подумала она, сияние самого Парц-Сити.
Корка нависала над ними, как огромный потолок, детали проносились мимо нее с ошеломляющей скоростью. Деревья, среди которых она охотилась, все еще росли здесь. Они свисали с прозрачного вещества поверхностной корки и следовали линиям магнитного поля, как волосяные трубки; чашеобразные формы их нейтринных листьев сверкали, когда ее взгляд смещался. Но деревья, казалось, редели: она различила участки корки, разделяющие небольшие, правильные на вид насаждения деревьев.
...И обнажившаяся корка не была голой: ее покрывали прямоугольные отметины, каждая, возможно, в сотню человеческих ростов в поперечнике. Прямоугольники отличались небольшими различиями в цвете, разнообразием текстуры. Некоторые содержали маркировки, которые пересекали участки в направлении магнитного поля, как захваченные вихревые линии, но узоры в других были направлены в сторону от магнитного поля — даже перпендикулярно ему. А на некоторых вообще не было маркировки, за исключением случайных пятен более глубокого цвета.
Она посмотрела на юг. Прямоугольные ограждения покрывали корку с этого места, как она увидела, выделяя ее лоскутным одеялом, которое уходило в туманную бесконечность за пределами вихревых линий. Маленькие фигурки перемещались по ограждениям, терпеливо работая: люди, казавшиеся карликами из-за расстояния и масштаба ограждений. Тут и там она различала квадратные формы аэрокаров, дрейфующих среди групп людей, контролирующих и инспектирующих.
Она чувствовала себя униженной, ничтожной. Внутренняя шапка наружной корки вокруг полюса была возделана — но в огромных масштабах.
До этого путешествия она никогда не видела артефакта крупнее сетки человеческих существ ее племени. Машина Тобы Микксакса, с ее бесконечной сложностью, была достаточно впечатляющей, предположила она, но эти отметины на корке Звезды были совершенно другого порядка: искусственность в достаточно большом масштабе, чтобы бросить вызов кривизне самой Звезды.
И они нанесены там людьми, такими же, как она сама. Она подавила благоговейный трепет.
Она искала слова, которые использовал Микксакс. "Потолочная ферма", — вспомнила она наконец. — Тоба Микксакс, это твоя... потолочная ферма?
Он рассмеялся с ноткой горечи в голосе. — Вряд ли. Эти поля слишком пышные для таких, как я. Нет, мы давно миновали границы моей потолочной фермы, пока ты спала... Какой бы бедной она ни была, ты, вероятно, не смогла бы отличить ее от леса. Когда я подобрал вас, мы были примерно в тридцати метрах от полюса. Сейчас мы находимся примерно в пяти метрах от Парца; здесь воздух гуще, теплее — структура Звезды иная, прямо над полюсом, — и люди могут жить и работать гораздо выше, ближе к самой наружной корке. — Он махнул рукой, поводья небрежно лежали в его руке. — Мы въезжаем в богатейшую пахотную зону. Фермы корки с этого места принадлежат людям гораздо более богатым, чем я. Или с лучшими связями... Ты бы не подумала, что у одного человека может быть столько шуринов, сколько у Хорка IV. Даже хуже, чем был его отец. И...
— Что они делают?
— Кто?
Она указала на поля. — Люди там, наверху.
Он нахмурился, явно удивленный вопросом. — Они кули, — сказал он. — Те, за кого я принял ваших людей. Они работают на полях.
— Выращивают кормежку для города, — послышалось рычание позади них.
Дюра испуганно обернулась. Адда проснулся; хотя его наполненные гноем наглазники были такими же незрячими, как и раньше, он держался немного напряженнее в своем коконе из одежды и веревки, и его рот шевелился, из уголков вырывались пузырьки слюны.
Дюра быстро подплыла к нему. — Прости, что мы тебя разбудили, — прошептала она. — Как ты себя чувствуешь?
Его рот искривился, а в горле забулькало в жуткой пародии на смех. — О, потрясающе. Как ты думаешь? Если бы ты была хоть немного красивее, я бы пригласил тебя сюда, чтобы ты согрела меня.
Она фыркнула. — Не трать время на глупые шутки, старый дурак. — Она попыталась поправить положение его шеи, разглаживая складки на свернутой ткани вокруг нее.
Каждый раз, когда она дотрагивалась до него, он вздрагивал.
Тоба Микксакс повернулся. — В том шкафчике есть еда, — сказал он, указывая. — Нам еще предстоит пройти долгий путь.
В указанном им месте в стене была прорезана маленькая дверца, закрепленная коротким кожаным ремешком; открыв ее, Дюра обнаружила ряд маленьких мисок, каждая из которых была закрыта плотно прилегающим кожаным чехлом. Сняв одно из покрытий, она обнаружила подушечки из какого-то розового мясистого вещества, каждая размером с ее ладонь. Она взяла подушечку и откусила от нее.
Она предположила, что она была примерно такой же плотной, как мясо, но с гораздо более мягкой текстурой. И это было восхитительно — как листья деревьев, подумала она. Но, насколько она могла судить по своему небольшому образцу, намного плотнее и питательнее, чем любой лист.
Когда она ела в последний раз? Это было все, что она могла подумать, чтобы не запихнуть всю эту странную еду себе в рот.
Она вытащила из миски три подушечки для еды, затем накрыла миску и убрала ее в шкаф, отчаянно надеясь, что сильно пахнущие фотоны, которые просачивались из еды, не разбудят Фарра.
Она поднесла подушечку к губам Адды. — Ешь, — приказала она.
— Корм городского жителя, — проворчал он; но, вяло откусив кусочек, принялся жевать.
— В этом нет ничего плохого, — прошептала она, кормя его. — Это просто еда.
— И это полезно для тебя, — громким шепотом воскликнул Тоба Микксакс, поворачиваясь на своем сиденье, чтобы посмотреть. — На самом деле, это полезнее для твоего здоровья, чем мясо. И...
— Но что это такое? — спросила Дюра.
— Ну конечно, это хлеб, — сказал он. — Приготовленный из пшеницы. С моей фермы на потолке. Как ты думаешь, что это такое?
— Не обращай на него внимания, — прохрипел Адда. — И не доставляй ему удовольствия спрашивать, что такое пшеница. Я вижу, ты этого хочешь.
— Ты ни черта не видишь, — рассеянно сказала она. Она сделала паузу. — Хорошо, а что такое пшеница, в любом случае?
— Культивируемая трава, — сказал Тоба. — То, что растет в диком виде в лесу, достаточно хорошо для воздушных свиней, но оно не надолго сохранит жизнь тебе или мне. Но пшеница — это особый вид травы, сорт, за которым нужно ухаживать и защищать, но который содержит достаточно богатых протонами соединений из корки, чтобы прокормить людей.
— Кашей, — проворчал Адда.
— Не кашей. Хлебом, — терпеливо сказал Микксакс.
Дюра нахмурилась. — Мне кажется, я не понимаю. Воздушные свиньи едят траву, а мы едим свиней. Так все устроено. Что в этом плохого?
Микксакс пожал плечами. — Ничего, если у вас нет другого выбора. И если вы хотите провести свою жизнь, гоняясь по лесам в поисках свиней. Но факт в том, что на кубический микрон корневой массы корки вы можете получить больше пищевой ценности от пшеницы, чем от выпаса свиней. И экономически более эффективно с точки зрения рабочей силы содержать фермы по выращиванию пшеницы, а не свинофермы. — Он рассмеялся с раздражающей добротой. — Или охотиться на диких свиней, как это делаете вы, люди. В конце концов, пшеница остается на одном месте. Она не носится по лесу и не нападает на стариков. — Он выглядел хитрым. — В любом случае, есть некоторые вещи, которые вы не получите, кроме как из выращенных культур. Например, пивной пирог...
— Эффективно, — прошипел Адда. — Это было одно из слов, которые они использовали, когда прогоняли нас с полюса.
Дюра нахмурилась. — Кто нас прогнал?
— Власти в Парце, — сказал он, и его незрячие глаза обескураживающе заблестели. — Я говорю о временах десяти поколений назад, Дюра... Мы больше не говорим об этих вещах. Князья, священники, правеж на колесе. Изгнали нас из густого, теплого воздуха полюса в пустыни восходящего потока. Изгнали нас за нашу веру, потому что мы обращались к более высокому авторитету, чем они. Потому что мы не стали бы работать на их потолочных фермах; мы не приняли бы рабство. Потому что мы были бы неэффективны.
— Кули — не рабы, — горячо возразил Тоба Микксакс. — Каждый мужчина и каждая женщина свободны в глазах закона Парц-Сити, и...
— А я бабушка ксили, — устало сказал Адда. — В Парце ты настолько свободен, насколько можешь себе позволить. Если ты беден — кули или сын кули, — у тебя вообще нет свободы.
Дюра сказала Адде: — О чем ты говоришь? Так вот как ты узнал, откуда Тоба — потому что мы тоже когда-то были из Парц-Сити? — Она нахмурилась. — Ты никогда мне этого не говорил. Мой отец...
Адда кашлянул, в горле у него задребезжало. — Я сомневаюсь, знал ли Лог. Или, если знал, то заботился ли он об этом. Это было десять поколений назад. Какая разница сейчас? Мы никогда не сможем вернуться; зачем зацикливаться на прошлом?
Микксакс рассеянно сказал: — Я все еще не придумал, что делать, если ты понесешь расходы на лечение старика.
— Не нужно много воображения, чтобы догадаться, — прошипел Адда. — Дюра, я же говорил тебе прогнать этого горожанина.
— Тише, — сказала она ему. — Он помогает нам, Адда.
— Я не нуждался в его помощи, — сказал Адда. — Нет, если это означало отправиться в сам Парц. — Он слабо бился в своем коконе из одежды. — Я бы лучше умер. Но сейчас я не смог бы справиться даже с этим.
Испуганная его словами, Дюра прижала руки к плечам Адды, заставляя его лежать неподвижно.
Тоба Микксакс осторожно позвал: — Ты упоминала "ксили" ранее.
Дюра повернулась к нему, нахмурившись.
Он колебался. — Значит, это ваша вера? Вы сектанты ксили?
— Нет, — устало сказала Дюра. — Если это слово означает то, что я думаю. Мы не считаем ксили богами; мы не дикари. Но мы верим, что цели ксили представляют собой наилучшую надежду на...
— Послушай, — сказал Тоба более резко, — не вижу, что я тебе еще что-то должен. Я и так слишком много для тебя делаю. — Он пожевал губу, глядя на узорчатую корку за окном. — Но я все равно скажу тебе вот что. Когда мы доберемся до Парца, не афишируй свою веру — свою веру в ксили. Где бы это ни было. Хорошо? Нет смысла нарываться на неприятности.
Дюра обдумала это. — Еще больше проблем, чем следить за колесом?
Адда поднял на нее невидящие глаза. Микксакс вздрогнул. — Что ты знаешь о Колесе?
— Только то, что ты носишь его на шее, — мягко сказала она. — За исключением тех случаев, когда ты считаешь, что тебе нужно это скрыть.
Горожанин сердито дернул поводья.
Адда закрыл глаза и дышал шумно, но ровно, очевидно, снова потеряв сознание. Фарр все еще спал. С чувством вины Дюра отправила в рот последние кусочки еды — хлеба — и скользнула вперед, чтобы присоединиться к Микксаксу, державшему поводья.
Она смотрела в окна. Ошеломляющие детали поверхности корки вздымались над ее головой. Даже вихревые линии, казалось, проносились мимо нее, и у нее возникло внезапное, потрясающее ощущение огромной скорости; она беспомощно падала навстречу тайнам полюса и будущему.
Тоба изучал ее, осторожно, но с нотками беспокойства. — С тобой все в порядке?
Она старалась, чтобы ее голос звучал ровно. — Думаю, да. Просто немного ошеломлена скоростью этой машины, я полагаю.
Он нахмурился и, прищурившись, выглянул в окно. — Мы едем не так быстро. Может быть, метр в час. В конце концов, нам не обязательно пересекать магнитное поле; мы просто следуем по линиям потока домой... В любом случае, ко мне домой. И так далеко в нисходящем потоке свиньи набирают силу, которая полностью будет у них на полюсе. Там они могли бы развить, может быть, вдвое большую скорость при чистом пробеге. — Он рассмеялся. — Не то чтобы в наши дни в Парце было что-то вроде чистого пробега, несмотря на постановления о въезде аэромобилей в город. И лучшие команды...
— Я никогда раньше не садилась в машину, — прошипела она, стиснув зубы.
Он открыл рот и кивнул. — Да. Правда. Извини, я не очень вдумчивый. — Он размышлял: — Наверное, меня бы это немного смутило, если бы я никогда раньше не ездил верхом — если бы я не занимался верховой ездой с детства. Неудивительно, что ты плохо себя чувствуешь. Прости; возможно, я должен был предупредить тебя. Я...
— Пожалуйста, перестань извиняться.
— В любом случае, мы неплохо провели время. Учитывая, что от полюса до моей потолочной фермы чертовски далеко. — Его круглое лицо исказилось от гнева. — Люди не могут выжить дальше, чем в сорока-пятидесяти метрах от полюса. И моя потолочная ферма находится прямо на краю этой зоны, прямо на окраине внутренних районов Парца. Где в восходящих потоках воздух на вкус как клей, а кули слабее, чем воздушные поросята... Как я, по-твоему, буду зарабатывать на жизнь в таких условиях? — Он посмотрел на нее, словно ожидая ответа.
— Что такое метр?
— ...Сто тысяч человеческих ростов. Миллион микрон. — Он выглядел опустошенным, его гнев угасал. — Я не думаю, что ты понимаешь, о чем я говорю. Извини, я...
— Насколько глубока мантия? — импульсивно спросила она. — От поверхности корки до квантового моря, я имею в виду.
