По его мнению, там было, должно быть, девять или десять тысяч мужчин и женщин. Без сомнения, полиция Лэндинга могла бы назвать ему точный счет, если бы он действительно этого хотел. Не то чтобы он этого хотел.
— Знаете, я думал, что ситуация начнет утихать после вынесения приговора, — сказал он.
— Во многом так оно и есть, — герцог Кромарти пожал плечами. — Сейчас демонстраций стало меньше, и, по словам полиции, среди них все больше тех, кого они называют "профессиональными хулиганами". Многие из них просто обожают устраивать беспорядки, и им наплевать, чем они закончатся, лишь бы они могли играть на улице и бросать дымовые шашки, бомбы с краской, а иногда и кирпичи. И все это, конечно, во имя свободы самовыражения. — Вид у премьер-министра был такой же кислый, как и у Эликсандера. — Насколько мы можем судить, большинство сторонников объявления действительно мотивированы, и то же самое верно, по крайней мере, для половины оппозиционных демонстрантов. В основном, либералы, с небольшим количеством прогрессистов в качестве балласта. Но многие, а может, и основная масса остальных — наемники. Хай-Ридж и его банда нанимают их на работу, а некоторые из наиболее состоятельных членов ассоциации оплачивают им проживание и питание.
— Это глупо! — Эликсандер свирепо посмотрел на Кромарти, в основном потому, что больше смотреть было не на кого. — Военный трибунал окончен! Какого черта теперь нужно Хай-Риджу?!
— С одной стороны, это еще не конец, — отметил Кромарти. — Он был признан виновным и избавлен от смертной казни, но приговор еще не приведен в исполнение.
— И они думают, что смогут это изменить? — взгляд Эликсандера потемнел. — Они думают, что смогут выкрутить руку Элизабет, чтобы она даровала ему что-то вроде помилования?
— Вряд ли, — сухо заметил Кромарти.
— Тогда для чего это нужно?
— О, я полагаю, что Хай-Ридж надеется поразить этим камнем сразу нескольких зайцев. Во-первых, он укрепляет свой статус лояльного члена оппозиции, поддерживая графиню Нью-Киева и ее сторонников и покупая себе кучу услуг, которые он может использовать в будущем. И даже не сомневайся, что он не думает об этом, Уилли! Во-вторых, ты знаешь, что ассоциация всегда осуждала нашу "конфронтационную внешнюю политику", когда дело касалось Хевена. Они поняли — или, по крайней мере, сказали, что поняли, — что это приведет именно к тому, что мы имеем сейчас: к войне. И они не были заинтересованы в том, чтобы воевать. Так что, с этой точки зрения, на этот раз Хай-Ридж на самом деле не лжет о позиции своей партии, даже если его губы шевелятся. В-третьих, теперь, когда Юнг унаследовал титул своего отца, он, вероятно, заполучил в свои руки досье Норт-Холлоу, а это значит, что он обеими руками вцепился в горло ассоциации консерваторов. Поверьте мне, Хай-Ридж и большинство его приспешников предпочли бы встретиться лицом к лицу с вами, со мной и с ее величеством, чем с последствиями обнародования Юнгом некоторых лакомых кусочков из этих файлов! И, в-четвертых, тот факт, что мы не собираемся расстреливать этого сукина сына, дает им возможность заявить, что у нас, очевидно, с самого начала не было веских доказательств против него.
— Это чушь собачья.
— Я вижу, вы снова водитесь с Хэмишем. — Кромарти выдавил улыбку.
— Что ж, так оно и есть! Они не признали его невиновным по обвинениям с высшей мерой наказания, Аллен. Они только огласили обвинительный приговор, признав его виновным во всем остальном!
— Что, как сейчас заявляет Хай-Ридж, было подстроено. — Улыбка Кромарти исчезла, и он вздохнул. — Он не сможет продолжать в том же духе, особенно после того, как Юнг — ну, я думаю, теперь уже Норт-Холлоу — будет уволен официально. Не для Звездного королевства в целом, хотя я и не ожидаю, что он и его дружки когда-либо признают что-либо подобное. Но сейчас он утверждает, что если бы Норт-Холлоу действительно совершил то, в чем его обвиняют, мы бы его расстреляли. Так что, очевидно, он ничего не совершал, что бы ни говорилось в этом "коррумпированном, предопределенном" приговоре. — Премьер-министр покачал головой. — Я действительно хотел бы, чтобы Хэмиш смог вынести обвинительный вердикт по всем пунктам.
— Уверен, что он тоже так считает, — сказал Эликсандер. — Однако мы не оказали никакого содействия при его назначении председателем трибунала.
— Мы этого не делали. Помните, это был случайный, скрупулезно справедливый процесс компьютерного отбора? Полностью слепой процесс, без участия человека, который гарантировал всем участникам, что никто не оказывал никакого чрезмерного влияния на "формирование" результатов отбора.
— И если бы Хэмиш смог разобраться в программировании, компьютеры наверняка выбрали бы кого-нибудь — кого угодно — другого!
— Я в этом не сомневаюсь, — сказал Кромарти, и они посмотрели друг на друга с одинаковым отвращением.
Как и сказал премьер-министр, отбор офицеров для военного трибунала над Павлом Юнгом был безупречно честным. Компьютеры бюро по кадрам выбрали их совершенно случайным образом из списка доступных старших офицеров. В данном случае они выбрали что угодно, только не нейтральный суд.
— Он, безусловно, откровенно... выразился нам, когда узнал, кто еще в этом участвует, — продолжил Кромарти. — Однако мне интересно, что произошло, когда они сели за стол переговоров, чтобы обсудить обвинения. Боже, как бы я хотел быть мухой на стене!
— Ну, не жди, что Хэмиш расскажет тебе кровавые подробности. Я люблю своего брата, правда, правда, люблю, но иногда мне хочется его придушить. Потому что он ни за что на свете не нарушит конфиденциальность суда, чтобы сообщить нам, кто из них склонил остальных к окончательному вердикту.
— Склонил? — Кромарти посмотрел на него. — Это такой отвратительный глагол, Уилли! Он слишком близок к тому, что, по словам Хай-Риджа, произошло. — Эликсандер скептически посмотрел на него, и премьер-министр пожал плечами. — О, я согласен с тобой, что так и должно было случиться, и, честно говоря, это был, вероятно, лучший исход, на который мы могли реально надеяться. Но это не дает мне покоя, Уилли. Это действительно так.
— Знаю, — вздохнул Эликсандер. — И я уверен, что Хэмиш тоже придерживается этого мнения. Но я думаю, очевидно, что по крайней мере некоторые члены суда были настроены оправдать, а не вынести обвинительный приговор.
— Вы имеете в виду Юргенса и Леметр?
"Зеленый" контр-адмирал Рексфорд Юргенс был убежденным консерватором и давним сторонником Яначека. Коммодор Антуанетта Леметр была его политической противоположностью, столь же ярой либералкой, но ее антипатия к Хонор Харрингтон едва ли была секретом после того, как Харрингтон расправилась с ее другом и коллегой Реджиналдом Хаусманом. В данном случае, несмотря на их искреннюю неприязнь друг к другу, она и Юргенс, несомненно, приступили к судебному разбирательству с одинаковой решимостью защитить "истинное отправление правосудия" от "политически мотивированного суда-кенгуру", в котором они оказались.
И в отличие от Хэмиша Эликсандера, ни один из них ни на мгновение не задумался бы о том, чтобы поставить личные пристрастия и идеологию выше выполнения своего долга перед военным флотом и короной.
— Конечно, же! Кто еще это мог быть? Я чертовски уверен, что Феодосия Кьюзак и Тор Сименгаард в любом случае не стали бы возражать против того, чтобы пристрелить его! — фыркнул Эликсандер. — Я не думаю, что кто-либо из них вынес бы обвинительный приговор, если бы они считали, что доказательств нет, но то, что сделал Юнг, должно быть, тоже не давало им покоя. Они бы ни секунды не сомневались в смертном приговоре, если бы верили, что имеются доказательства... и тот факт, что вердикт по всем остальным пунктам был единодушным [в романе �Поле бесчестья� решение суда по этим пунктам принимается четырьмя голосами против двух], говорит о том, что они так и думали.
— Остается только Соня, — задумчиво произнес Кромарти, и Эликсандер кивнул.
Профессиональные столкновения между Хэмишем Эликсандером и "красным" адмиралом леди Соней Хемпхилл, признанным лидером практических флотских стратегов jeune ecole [молодой школы — фр.], стали легендой. Они знали друг друга почти с детства, и их разногласия были... грандиозными. Более того, Хемпхилл была наследницей баронства Нью-Дели и одной из кузин сэра Эдварда Яначека, и, как и для Юргенса, ассоциация консерваторов всегда была родной для нее. В то же время, несмотря на весь свой фанатизм в вопросах стратегии и политики в области вооружений, Хемпхилл всегда была реалисткой в отношении хевенитской угрозы. И в отличие от Юргенса, она обладала чем-то, напоминающим моральный стержень. Она не могла быть довольна непреклонным отказом оппозиции проголосовать за объявление войны. — Так вы тоже считаете, что окончательный вердикт вынесен благодаря ей? — спросил премьер-министр через некоторое время.
— Это была не Феодосия, не Сименгаард и уж точно не мой любимый старший брат. — Эликсандер пожал плечами. — Как вы и сказали, остается только Соня.
— На самом деле я немного удивлен, что она была готова выйти за рамки в этом вопросе, — сказал Кромарти. — У Сони никогда не было недостатка в смелости. Я не так уж удивлен, что она послала подальше Хай-Риджа и Норт-Холлоу, если считала, что это правильно, но как бы хотелось, чтобы она смогла заставить себя выйти из тупика и проголосовать за то, чтобы расстрелять его так, как он того заслуживает. — Голос Эликсандера звучал резко, и он снова уставился на изображения демонстрантов на умной стене. — Я думал, что у нее хватит честности и на это.
— Я полностью согласен, — сказал Кромарти. — С другой стороны, она, возможно, и в самом деле оказала нам услугу. Мы все равно снимем с этого ублюдка форму, и так, чтобы было чертовски ясно, что он никогда больше ее не наденет. И утвержденные пункты обвинения — и весь приговор — должны привести к тому, что новый граф Норт-Холлоу будет поставлен на колени в политическом плане настолько, насколько это возможно. Но мы также не превратили его в "мученика" для оппозиции.
Эликсандер издал грубый, недоверчивый звук и мотнул головой в сторону умной стены, а Кромарти фыркнул. — Я имел в виду "мученик" в смысле "мертвый сукин сын", — сказал он. — Что бы мы ни сделали, это не помешало бы оппозиции кричать о том, как "несправедливо" мы его "преследовали". Это само собой разумеется, Уилли. Но я, честно говоря, не знаю, что бы сделал его отец, если бы мы пошли дальше и расстреляли его, а любой, у кого есть эти документы, может нанести большой ущерб.
— Могу отметить, что эти документы сейчас у Юнга, — сказал Эликсандер. — И, если мне не изменяет память, его отец упал замертво в зале суда, что несколько затруднило бы ему возможность отомстить нам за то, что мы пристрелили его сына!
— Нет, но никто ничего не подозревал, пока это на самом деле не случилось с ним. И у Павла есть братья, помните? Они тоже не исключение, и они воспримут это не только как осуждение их брата, но и как оскорбление имени семьи. Пятно на гербе Норт-Холлоу.
— Помилуйте! — поморщился Эликсандер. — На гербе Норт-Холлоу так много "пятен", что я удивлюсь, если кто-то вообще сможет его разглядеть!
— Но они не собираются этого признавать. Даже если предположить, что они согласны с вами и со мной, они никогда бы этого не признали. И они учились на коленях у своего отца так же, как и он. По крайней мере, у них нет мертвого брата, за которого нужно мстить. И, честно говоря, я думаю, что Стефан, вероятно, еще глупее Павла. Одному богу известно, что бы он сделал, если бы когда-нибудь стал графом!
— Неужели это может быть хуже того, что у нас уже есть?
— Не знаю и не хочу это выяснять, — откровенно признался Кромарти. — И, честно говоря, я понятия не имею, куда Юнг — уже Норт-Холлоу — собирается пойти дальше. Но я почти уверен, что это самое близкое к "мягкой посадке", что мы могли бы придумать. Не поймите меня неправильно! Во многих отношениях, я абсолютно ненавижу это, а королева разозлилась из-за этого еще больше, чем мы с вами. Но самое главное — не спускать глаз с цели и как можно скорее проголосовать за это чертово объявление войны. Если спасение Норт-Холлоу от расстрела приведет нас туда хотя бы на неделю раньше, то, как бы нам с вами это не нравилось, это, вероятно, выгодная сделка.
— Знаю. Я знаю! — Эликсандер вздохнул, глядя на умную стену. — Я просто не могу отделаться от чувства, что мы все испортили, Аллен. Мы оставили этого отъявленного ублюдка в живых. Месть ради мести — это довольно глупо, но есть такая вещь, как справедливость, а тут ее нет. Для всех тех людей, убивать которых он помогал хевам в Хэнкоке, и особенно для леди Харрингтон.
Кромарти кивнул, не отрывая взгляда от умной стены.
— Это несовершенная вселенная, Уилли, — печально сказал премьер-министр Мантикоры. — И иногда я ненавижу ее даже больше, чем обычно.
Дворец землевладельца
Город Харрингтон
Резиденция Харрингтон
Планета Грейсон
Система Ельцин
5 ноября 1905 г. э. р.
[5 ноября 4009 г. н.э.]
Все шло хорошо, — подумал Говард Клинкскейлс, глядя сквозь стену из кристаллопласта на благоустроенную территорию. — К ее приезду сады еще не будут полностью закончены, но, по крайней мере, все насаждения и водные объекты будут готовы. И, — он поднял глаза, — купол готов. Она сможет ходить по территории своего собственного дворца без дыхательной маски. И благодаря кристаллопласту купол значительно больше, чем мог бы быть в былые годы.
На планете Грейсон кристаллопласт применялся не так давно. Это был еще один ошеломляющий поток новых технологий, хлынувший в систему Ельцин из Звездного королевства Мантикора.
Этот поток приводил одних в большее замешательство, чем других, признал он, презрительно фыркнув. Такие люди, как Адам Геррик, молодой главный инженер землевладения, были от него в полном восторге. Для них этот поток был бесконечным сундуком с новыми возможностями. Конечно, не все были инженерами, а среди тех, кто ими не был, слишком много настоящих динозавров — таких, как он сам, слишком часто признавал Клинкскейлс, — были более чем просто сбиты с толку. Они были ошеломлены, лишены уверенности, на которую рассчитывали всю свою жизнь, и слишком многих из них горько возмущала эта резкая перестройка того, как все должно быть. Но Клинкскейлс пришел к выводу, что единственный выбор даже для самых консервативных людей — это приспособиться или пойти по пути любого другого динозавра. Ну, адаптироваться, а также сделать все возможное, чтобы свести к минимуму потенциальные религиозные и социальные катастрофы, скрывающиеся за этой технологической волной, что было, мягко говоря, нетривиальной задачей.
Сцилла и Харибда, — подумал он и хрипло усмехнулся. — Интересно, поверил бы Бенджамин, что этот древний языческий пример мог прийти в голову такому древнему ископаемому, как я? Хотя, на самом деле, он мог бы. Он всегда был чересчур умным молодым придурком!
Он признал, что, возможно, это не самый уважительный из возможных способов думать о протекторе Грейсона, но он знал Бенджамина Мэйхью буквально со дня его рождения. Он никогда по-настоящему не одобрял решение отца Бенджамина отправить своего сына и наследника на пришедшую в упадок Старую Землю для получения высшего образования, и мальчик, который уехал, вернулся домой молодым человеком с опасными "прогрессивными" идеями. Не то чтобы у него когда-либо было много шансов применить их на практике, учитывая статус номинального главы, к которому было сведено протекторство.
