Шипы для железной девы

Например, о том, кто положил сюда все эти тела и почему. И ещё, почему так часто лохмотья на телах преследующих её мертвецов напоминали балахоны и мантии. И почему на некоторых висели остатки истлевших верёвок или ржавых цепей. И главное — как они чуяли её? Чем? Как они могли чувствовать её присутствие, когда у них уже давным-давно не было ни глаз, ни ушей?

Ответы на эти вопросы у неё рождались сами собой, но она никогда не думала, что ответы на загадки могут быть для неё чем-то совершенно нежеланным, чем-то, что она не хочет ни знать, ни признавать. Снова эти слова зазвучали в ней. Слова из той ужасной книги, которая, казалось бы, пришла к ней из её же собственного бреда, но теперь словно отзывалась на её незаданные вопросы.

"...Саккат есть убежище Червя, и сила его, пробуждаемая в тот час, когда мертвецы отверзают очи свои..."

И неполученные ответы вдруг явственно дали ей понять, что никакой Гриффиндор не придёт ей на помощь. Никто из них.

"Да познают смертные лишь одно: нашедший и сам будет погребен в той же могиле в конце жизненного пути..."

Потому что директор не даст никому спуститься сюда, в эти катакомбы, ибо он директор и отвечает за весь замок. А даст указание немедленно запечатать их.

"...и последние шаги его таинственным образом будут сокрыты от людей, и придет другой, кто обнаружит его..."

Так же, как приказали те, кто копал здесь гораздо раньше, когда пытались найти величайшее сокровище, а обнаружили...

"...и расщепит кости, и достанет цилиндры, и вытащит свитки из них, и прочтет написанное в свитках, и станет Заклинателем..."

...то, чем в действительности является замок. И не так уж важно, питают ли легионы мертвецов Хогвартс, или сами они идут, поднятые его магией...

"...и будет им, доколе не придет время, ибо бессмертен Труп, но все приходящие к нему есть его части".

...важно лишь, что весь этот бесконечный склеп, простирающийся во все стороны под ним, есть источник и природа его магии. И все они, каждый в своё время, прибудут сюда.

Потому-то они и поднялись, разбуженные её собственной магией, потому и шли к ней, чтобы насытиться, шли, почувствовав биение живой магии, и они не остановятся, пока не схватят её и не утолят свой голод, а потом присоединят то, что останется к своему сонму. И тогда она сама ляжет вместе с ними в одну из этих ниш, и будет подпитывать собой замок, и взамен забирать себе слабый огонёк нежизни.

Кто-то схватил её за край мантии. Она дернулась, но безуспешно. Одновременно с трёх сторон на неё двигались сразу несколько фигур. Ещё несколько секунд промедления, и всё будет кончено. Она уронила светильник под ноги, рискуя потерять его и остаться в темноте, и принялась стаскивать с себя эту проклятую мантию, поливая про себя самыми грубыми известными ей ругательствами Амбридж, с её запретом носить всякую маггловскую одежду, даже в свободное время. Она успела в самый последний момент нагнуться, поднырнуть под тянущиеся руки, схватить светильник и отбежать в сторону. Сзади немедленно раздался громкий треск ткани. Мантия буквально за долю секунды разлетелась клочками ткани, потянутая в разные стороны усилием нескольких истлевших рук.

"Вот так они будут рвать твою плоть!"

Она снова побежала, понимая, что начинает выдыхаться. А никакого, даже близко похожего на хотя бы временное убежище уголка, ей так пока ни разу и не попалось. Расчёт на возможную помощь она убила в себе сама, точнее, убило её воспоминание о своём видении, или галлюцинации, или чем там ещё было то, что она увидела, когда свалилась на пол около пары лежащих камней. Потому что она отказывалась верить, что увиденное ею тогда было правдой. Просто отказывалась и всё, и никто бы не убедил её в обратном. И только в самой глубине души у неё теплилась надежда.

Был один человек, который бы не смирился с запретом и наплевал бы на всякую опасность. Так, как он делал это всегда. Точно так же, как делала она сама в похожей ситуации. По крайней мере, она надеялась, что не ошибается на его счёт. Она вспомнила его зеленые глаза за круглыми очками и вечно растрепанные волосы, и поняла, что плачет. Он будет её искать, она верила в это, будет, несмотря ни на что. Возможно... скорее всего... найдёт только её истерзанное тело, что ж, по крайней мере, её родителям будет над чем поплакать. Им не придётся всю жизнь мучить себя вопросом — куда делась их дочь. И ей самой не придётся бесконечно лежать здесь с открытыми глазницами, полными грязи, отзываясь на любой магический всплеск, не придётся неприкаянно бродить по этим катакомбам вместе с толпой таких же вечно голодных монстров, не придётся самой стать таким же монстром.

— Гарри, — прошептала она в темноту сквозь слёзы, — пожалуйста, сделай это для меня...

Гарри специально простучал все ближайшие ящики в первой комнате справа, на тот случай, если вдруг одна из стенок оказалась бы фальшивой. Нет, тут искать было нечего, и он сразу же отправился во вторую — ту, что с ломаной мебелью. Возможно, в одной из стен могла быть незаметная дверь, возможно, надо было потянуть за что-то, за какой-нибудь светильник...

"Светильник!"

Он вдруг понял, что таких идиотов, как он, ещё не рождал белый свет! Если бы с ним был Рон, он бы попросил его отвесить ему пинка. Нет, если бы с ним был Рон, тот сам бы моментально увидел то, что находилось прямо перед носом.

Одного светильника не хватало, он должен был заметить это сразу же, как только наведался в эту комнату. А он едва вовсе не ушёл из подземелий, и, если бы не почудившийся ему крик...

Он подумал, что снова начинает тормозить, ругая себя, вместо того, чтобы приступить к поискам.

У дальней стены на полу валялось несколько кусков старых кресел. Такое ощущение, как будто кто-то отбросил их в сторону. Он внимательней посветил в этом месте и обнаружил посередине стены особенно густую кучу хлама. Она не очень-то просвечивалась насквозь. Отшвырнув несколько обломков, он почувствовал, как облегчение буквально заползает к нему в душу. Проход был здесь, заваленный обрушившейся мебелью. Очевидно, она свалилась уже после того, как Гермиона зашла внутрь, и не давала разглядеть дверь и спускавшиеся к ней несколько ступенек.

Он порывисто вытащил карту и убедился, что ничего похожего на дверь или какой-то проход в этом месте, на ней не было. Немудрено, что он не мог увидеть Гермиону. По сути дела, она действительно покинула Хогвартс. Хогвартс, изображённый на карте. Каким-то образом она нашла приключения там, где никто не мог бы и ожидать. В запертом подвале.

Он энергично начал отбрасывать в стороны весь этот хлам, стараясь кидать подальше, чтобы тот снова не свалился обратно, и почти уже освободил проход к двери, как вдруг до него донёсся крик. В этот раз он слышал его гораздо ближе, слышал, уже просто как Гарри, как человек, а не какое-то подобие анимага, и он заставил его содрогнуться. Крик был женским, но узнать голос было практически невозможно, до такой степени отчаянным и истошным он был. Так можно было кричать только в одном случае. От непереносимой боли. У него ёкнуло сердце, и он практически за пару секунд расшвырял куда попало мешавшие деревяшки и вбежал в коридор за дверью.

Последняя надежда пропала, когда она потеряла светильник. Какое-то время ей ещё удавалось как-то уворачиваться и оббегать мертвецов, с их неторопливыми движениям, но, в конце концов, на одной из площадок, в которую сходились сразу несколько коридоров, они взяли её в кольцо. Просто случайно, прибрели с каждого прохода, который сюда выходил, и не оставили ей пути к отступлению. Она метнулась в одну сторону, в другую, влетела прямо в грудь одному из них, почувствовав, что он твёрдый, почти как статуя, почти уже закаменел за столетия нахождения здесь. Попыталась увернуться, проскользнуть, проползти, но они всё смыкали круг, и она поняла, что сейчас всё будет кончено. Внезапно сердце забилось быстро-быстро и всё тело вместе с ним, отторгая собственную смерть, трепеща и вздрагивая с головы до ног. Ею снова завладел леденящий ужас, она вскрикнула, готовая уже просто биться и отбиваться, сама же понимая, насколько это бессмысленно, но в последний момент что-то как будто подсказало ей единственный выход. В её руках был светильник, и никаким годным оружием он не был, он не мог ничего и никого поджечь, потому что его пламя было магическим. Но именно это и пришло ей в голову буквально за секунду до того, как они схватили её. Она сунула им его прямо в скрюченные, изуродованные остатки рук, а сама нырнула вниз. Пока они пытались выхватить его, тыкаясь друг в друга беспорядочными движениями, она встала на коленки и практически бегом, если это слово вообще применимо к данному типу передвижения, выбралась между ними в один из проходов, а потом отбежала подальше, слегка переводя дух.

Сердце продолжало стучать как бешеное. Она сейчас поняла, что использовала свой последний шанс на спасение. Свой последний патрон, если можно так выразиться. Следующая же неудача станет для неё последней. А после того, как затухающий отблеск уничтоженного светильника канул в темноте, ей оставалось полагаться только на слух, да на зыбкий зеленоватый свет лепившихся к стенам грибов. И усталость уже валила с ног, а голова превратилось просто в один сплошной звенящий болью колокол.

Она прижалась к стене и стала тихонько подвывать от чувства обречённости, которое навалилось на неё всей своей гранитной тяжестью. Как будто могильная плита, раньше времени положенная ей на грудь, заранее придавившая её так, что слёзы выступали от непереносимой нагрузки.

"Ну же, хватит! — пыталась поддержать она сама себя. — Вставай! Вставай и иди. Не сдавайся! Никогда не сдавайся!"

Но это были только слова, обычные слова, которые в таких случаях никому не помогают, особенно, когда знаешь, что никаких шансов всё равно нет, всё потеряно, смерть, так или иначе, близко, вот она, уже буквально за соседним проходом, топает к тебе на своих негнущихся ногах, а ты можешь разглядеть всего лишь силуэт, всего лишь услышать шаркающие шаги, всего лишь почувствовать ладонями шершавую поверхность стены, и когда ты упадёшь на этот каменистый пол... Стоп!

"Шершавая стена и каменистый пол?"

Она медленно, помогая себе руками, поднялась на ноги. Каким-то невероятным чудом она бежала, бежала и, в конце концов, добралась до места, где катакомбы сужаются и превращаются в естественную пещеру. Она понятия не имела, та ли эта сторона, откуда она пришла или нет, но, если следовать по внешней стене, то можно куда-то придти. Пускай хоть куда-то, главное, не помереть в этом жутком, проклятом всем и вся месте. Она пробормотала "никогда не сдавайся" на этот раз удовлетворённо, а не обречённо и побрела вдоль стены, изредка касаясь её ладонью.

Когда буквально через нескольких десятков футов она поняла, что проходы сошлись в один, а впереди, вместо слабых зеленоватых островков света царит полный мрак, из которого доносится запах сырой почвы, показавшийся сейчас настоящим благоуханием по сравнению с тем, как пахло в катакомбах, она почувствовала, как у неё впервые ослабели ноги не от усталости, а от толики облегчения.

Но когда она обернулась, то поняла, что рано радовалась. Они шли за ней. Её глаза уже настолько привыкли к этой могильной темноте, что она легко могла разглядеть в дальних проходах на фоне мерцающих зеленоватых отсветов несколько ковыляющих силуэтов. Останавливаться было нельзя. Они чётко задались целью сделать её частью этих катакомб, одной из них. А у неё уже почти не осталось сил.

Она собрала в себе все, что смогла найти и принялась быстро карабкаться в гору к прорытому тоннелю. Уже совершенно вслепую, потому что грибы остались позади, и ориентирами могли служить только руки и собственная память.

Что, конечно, было совершенно недостаточно для человека, родившегося зрячим. Уже взбежав на самый верх, она с размаху стукнулась лбом об один из брусьев деревянной крепи, фиксирующей вход в тоннель. Какое-то мгновение она стояла, ошеломлённая, балансируя на одном месте, а потом не удержалась и покатилась обратно, вниз.

Вот сейчас к ней вернулась паника. Когда спасение было так близко, тело словно снова ожило, в нём опять появилась жажда жизни. Оказавшись внизу, она даже не стала оглядываться, не стала подниматься, а просто взяла и поползла. На четвереньках. Поползла вверх, цепляясь за неровности почвы. Она чувствовала их, чувствовала практически спиной, задницей, чувствовала, как они уже почти настигли её. Они как-то умудрялись лезть за ней, хотя их неуклюжесть, казалось бы, не должна была позволять им это. Но они лезли и лезли, она слышала их, и не останавливалась ни на секунду.

Добравшись до тоннеля во второй раз, она выставила вперёд ладони и буквально заставила себя не бежать. Она ходит быстрее их, всё, что ей нужно, просто сохранять хладнокровие, просто больше не ошибаться, как с этим проклятым брусом, который наверняка поставил ей на лбу изрядную шишку. Она всего лишь должна дойти до подземной тюрьмы, а там уж ровные стены не дадут ей ошибиться, она легко доберётся, куда надо.

Однако же сказать оказалось намного проще, чем сделать. Она бы дорого сейчас отдала хотя бы даже за тот жалкий зеленоватый свет, которые источали пресловутые грибы. В полной темноте приходилось передвигаться намного медленней, чем обычно, и из-за опасности вновь на что-то налететь, и, самое главное, развернуться в противоположную сторону. А такую вещь сделать было проще простого. Она знала, что при полном отсутствии ориентиров, человек постепенно начинает забирать вправо, если он правша, даже когда ему кажется, что он движется прямо. Так что приходилось постоянно контролировать стены руками, чтобы не сделать случайный разворот. Медлительность сразу начала нервировать. Преследовавшим её тварям видеть было не надо, они её чуяли, чуяли сквозь стены и препятствия. Помогало только расстояние. Стоило отойти достаточно далеко, и они теряли след. Это она хорошо усвоила, бегая от них по катакомбам. В условиях полной темноты она не могла позволить себе ни бежать, ни даже пойти быстрее, чем сейчас — ковыляя, с вытянутыми руками, словно она сама стала одной из них.

От этого сравнения ей сделалось совсем нехорошо, и она слегка успокоилась только когда поняла, что пальцы нащупали края камней, из которых были сложены стены подземной тюрьмы. Теперь она могла позволить себе пойти чуть быстрее вдоль прямой стены, не боясь налететь на деревянную крепь... И тут же едва не влетела в распахнутую дверь одной из камер для заключённых. Она чертыхнулась, поняв, что совершенно позабыла о них. Приходилось и здесь соблюдать осторожность.

Когда она добрела до крестообразной развилки коридора, то явственно услышала шаркающие шаги. Первые из преследователей вылезли из тоннеля внутрь тюрьмы, и она поняла, что так и не смогла достаточно оторваться. А ей до смерти необходимо было это сделать, потому что внешняя дверь склада с поломанной мебелью была закрыта. Она не знала, смогут ли они влезть за ней в пролом, располагавшийся на некоторой высоте, но если смогут, у неё не будет больше путей к отступлению. Она попытается закрыть одну из дверей на засов, но продержится ли та до утра под напором практически окаменевших тел — это был тот ещё вопрос. Вряд ли.