10. Пряный кофе

Святые небеса, да почему я так боюсь, что она узнает?!

— ...В Серениссиме никто не заметил отлучки, хотя за вашим домом присматривали, — невозмутимо ответил Крысолов.

— У меня сейчас гостит дядя Клэр. Он наверняка заметит, если я отъеду посреди ночи.

— Не сегодня, — многозначительно возразил он.

Я грозно расправила плечи, поддерживая рукой сползающее одеяло:

— Вы ведь не отравили его?

— Конечно, нет. — Мне показалось, что Крысолов произнёс это с улыбкой, хотя маска скрывала его лицо, и узнать наверняка было невозможно. — Он всего лишь получил записку, которую не смог оставить без внимания. И до утра теперь будет гоняться за призраками... Однако нам так или иначе придётся вернуться к шести, до того, как проснётся прислуга.

— Вижу, вы всё предусмотрели, — рассеянно откликнулась я.

Решиться или нет? Ставка высока, и однажды мне уже случилось оступиться — и в буквальном смысле рухнуть в катакомбы под городом...

Внезапно я поймала себя на мысли, что хочу видеть на месте Крысолова другого человека — того, кого могу звать по имени и доверять ему при свете дня. И это напугало меня больше всех теней Бромли вместе взятых.

— Всё? — с сомнением склонил голову Крысолов. — Одного я не предусмотрел — того, как вы изменились. Кажется, в первую нашу поездку вы больше страшились остаться наедине с мужчиной, а теперь вас волнует только возможное разоблачение?

Меня бросило в жар.

— Доброй ночи, — произнесла я унизительно тонким голосом, чинно легла и накрылась с головой одеялом, как бывало раньше в пансионате.

Некоторое время в комнате царила тишина, нарушаемая лишь неровным дыханием и загадочным царапающим... кашляющим... свистящим звуком...

Смехом?!

— Мало того, что вы позволяете себе оскорбительные намёки, так вы ещё и потешаетесь надо мною, — холодно произнесла я и тут же прикусила язык: фамильный ледяной тон Валтеров из-под одеяла звучал совсем не так, как хотелось бы.

— Ни в коем случае, — заверил меня Крысолов. Голос его раздавался совсем близко. — Вы не так поняли, леди Метель. Я всего лишь порадовался, что вы стали мне доверять.

— Не стала. Я возьму револьвер и трость.

— Значит, вы всё же поедете?

Нет, он точно насмехался!

— По удивительному совпадению у меня как раз есть дела в театре Уиллоу, — уведомила я его, разрываясь между здравым смыслом и женской гордостью. Здравый смысл подсказывал, что никак иначе я в театр не попаду, тем более — тайком от Мадлен. А если и доберусь до него незаметно, то вовсе не обязательно, что меня впустят внутрь. Даже у сгоревших зданий есть владелец, а владелец часто нанимает охрану...

Женская же гордость обиженно шептала, что сдаваться так быстро нельзя, и порядочную леди добрый час умоляют даже о невинной прогулке в парке.

"Впрочем, если он станет упрашивать меня целый час, то на осмотр театра останется всего пятнадцать минут", — вынуждена была я признать, услышав, сколько ударов отбивают часы в гостиной.

— В таком случае, относитесь ко мне как средству для исполнения ваших желаний, леди Метель, — вкрадчиво предложил Крысолов.

Щёки у меня невесть отчего запылали ещё сильнее. Возможно, это просто воздуха под одеялом стало не хватать.

— Если вы настаиваете, буду считать именно так, — равнодушно согласилась я. — Надеюсь, что поездка обойдётся без сюрпризов.

— Один сюрприз всё же будет, — усмехнулся Крысолов. — Леди Метель, вам никогда не приходилось надевать мужской костюм?

Я резко села — так, что голова закружилась:

— Вы же не имеете в виду, что...

Крысолов стоял рядом с кроватью и протягивал мне стопку тёмной одежды с видом заправского соблазнителя.

— Именно это и имею в виду, леди Метель. В брюках, жилете и мужском котелке вы будете обворожительны. А вот пальто я, пожалуй, отдам вам у чёрного хода — имею же я право полюбоваться на вас немного?

Мне очень захотелось сказать: "А если я не приду?", но я сдержалась. Крысолов вполне мог ответить: "Вы придёте", и этого моя гордость бы уже не выдержала.

— Благодарю, — кивнула я с улыбкой.

И — приняла стопку одежды, из рук в руки.

Пути назад не было.

Крысолов любезно оставил мне потайной фонарь и вышел, бесшумно притворив за собой дверь. Я выждала с полминуты, затем на цыпочках пересекла комнату и выглянула в коридор. Поблизости никого не было — ни полуночного гостя, ни, к счастью, прислуги...

Стопка мужской одежды и манила, и пугала одновременно.

Вспомнились служанки вдовы О'Бёрн — нелепые и грузные. Буду ли я выглядеть так же? И не разочаруется ли Крысолов в леди Метели, если увидит её в подобном наряде?..

...за размышлениями я сама не заметила, как разворошила стопку — и с изрядным удивлением обнаружила кроме рубашки, жилета и брюк... корсет.

— А это ещё зачем? — пробормотала я, вертя корсет и прикладывая его к себе то так, то эдак. Нет, завязки у него были достаточно удобные, чтобы обойтись без служанки, но... Зачем? Разве мужская одежда не предназначена для того, чтобы скрыть фигуру леди? Зачем же наоборот — подчёркивать?

У меня появилась пугающая мысль, что Крысолову просто понравилось видеть меня в необычных нарядах.

Впрочем, одно преимущество у корсета всё же нашлось — плотные пластины основы. Пожалуй, если бы меня ударили сейчас ножом, то лезвие бы наверняка соскользнуло.

"Буду думать об этом как о доспехах", — решила я наконец.

Как ни странно, одежда села безупречно, словно её шили для меня. Даже забавная шляпа-котелок не жала лоб и не сползала. Одёрнув жилет напоследок, я подхватила потайной фонарь и вышла из комнаты, стараясь не стучать каблуками по деревянному полу. Конечно, Юджиния и Магда крепко спали в другом крыле, но по ночам звуки далеко разносились по особняку... Пожалуй, без фонаря я могла бы споткнуться, упасть и тогда на шум точно сбежалась бы вся прислуга.

На половине пути к чёрному ходу выяснилось, что и револьвер, и трость остались в спальне.

Пришлось возвращаться.

Из-за всех этих неурядиц до Крысолова я добралась одновременно смущённая и злая. Щёки горели, точно к ним приложили по пригоршне снега. Корсет немилосердно жал, рубашка топорщилась... Словом, тёплый широкий плащ показался мне истинным спасением, вот только Крысолов не торопился его отдавать.

— Что-то не так? — осведомилась я холодно, размышляя о том, что выглядит пристойнее: нынешние узкие юбки чуть выше щиколотки или брюки из тёмной плотной ткани.

— Наоборот, всё слишком "так", — ответил Крысолов. Голос у него был немного более низким, чем обычно. — Забавно — попасться в собственную ловушку...

— Простите, что?

— Ваш плащ, леди Метель, — невозмутимо откликнулся он.

Мне оставалось только склонить голову и в который уже раз произнести:

— Благодарю, вы очень любезны.

Ночь выдалась холодная. Пока мы добрались до кэба, поджидающего в переулке, я успела замёрзнуть. Привычные юбки, безусловно, были теплее; с другой стороны, в платье не получилось бы перебраться через ограду по лестнице, не зацепившись подолом за кованые верхушки прутьев. Путь до театра прошёл в молчании. Мне не хотелось разговаривать, чтобы кэбмен не запомнил мой голос. Почему безмолвствовал Крысолов, оставалось только догадываться.

Так или иначе, когда возница уныло сообщил: "Прибыли, господа!", — у меня отлегло от сердца.

— По-другому я представляла себе эту поездку, — вздохнула я, зябко ёжась, и обернулась к театру.

Увиденное поразило меня настолько, что ответ Крысолова я даже не услышала.

Театр Уиллоу был... маленьким. Маленьким и чёрным, точно обгорелый дровяной ящик. Он ютился между двумя длинными приземистыми зданиями, обнесёнными глухой оградой. Крыльцо его обвалилось, часть передней стены тоже рухнула. Двор безобразно зарос ежевикой вперемешку с шиповником. Единственная узкая тропа была сплошь в мусоре — битый камень, гнилые доски, подозрительное гнильё, запах которого не могли пригасить даже ноябрьские холода...

— Какой ужас, — вырвалось у меня искреннее. — Ботинки потом придётся выбросить. Так непрактично!

— Непростительное упущение с моей стороны, — развеселился Крысолов и протянул мне руку, предлагая опереться: — Пойдёмте, леди Метель. Здесь раньше жили бездомные, однако новый владелец разогнал всех. А если кто-то и остался, я сумею вас защитить.

— Надеюсь, — вздохнула я и втайне нащупала револьвер, привязанный к поясу.

Идея посетить театр Уиллоу казалась мне всё менее и менее удачной.

До крыльца мы с горем пополам добрались, оскальзываясь на обледенелой тропе. Однако уже на крыльце я поняла, отчего Крысолов обрядил меня в мужской костюм: в юбке, даже самой удобной, пробраться по таким завалам не получилось бы. Внутри театра было ещё хуже. Пожар не пощадил ни лестниц, ни деревянных перекрытий. Кое-где через огромные провалы в полу тянулись хлипкие мостки. Сверху капала вода — даже в такой холод.

— Это вы хотели увидеть? — тихо спросил Крысолов, сдвигая заслонку потайного фонаря. Света разом стало больше.

— Не знаю, — честно ответила я, переводя взгляд с остатков каменных ступеней на неровный дверной проём, с обгорелых досок, торчащих, как оголённые рёбра, на кучи подозрительного тряпья по углам. Над ухом словно вилась противная мошка — иллюзорный зуд то становился громче, то стихал. — Сэр Крысолов, а где здесь была гримёрная?

— За сценой, — так же вполголоса ответил он. — Желаете пройти? Не боитесь призраков?

— Призраков не существует, — покачала я головой, затем вспомнила странную тень в замке леди Абигейл и крепче сжала руку своего спутника. — Куда опаснее дыры в полу.

— Попробуем пройти под сценой, — предложил он после недолгих раздумий. — Вы не боитесь грязи, леди Метель?

— После долгих скитаний в туннелях под Бромли? Увольте, — резко ответила я.

— А крыс?

На сей раз я предпочла промолчать.

Спуск под сцену, к моему удивлению, был относительно цел. Кто-то удосужился починить хлипкие ступени, частью заменив доски, частью укрепив старые. Дерева здесь оказалось значительно меньше, поэтому огонь не причинил столько вреда помещению, как наверху.

— Говорят, тут раньше был особняк — с огромным подвалом и тайным ходом, — шёпотом пояснил Крысолов, крепко удерживая меня за руку, пока я осторожно спускалась по отвратительному подобию лестницы. — Когда-то он тоже горел, и уже на его обломках построили театр Уиллоу.

— Весь Бромли построен на пепелище, — эхом откликнулась я, но между тем подумала, что это место словно проклято. Дышалось здесь тяжело, и не только из-за сырости.

И вдруг в темноте кто-то сипло закашлялся.

Крысолов резко потянул меня за руку, заставляя отступить к нему за спину, и поднял фонарь повыше, освещая подвал.

— Вы же говорили, что бродяг отсюда разогнали, — едва слышно прошептала я, поудобнее перехватывая трость.

— Кое-кто мог и вернуться, — возразил Крысолов и спросил громче: — Кто здесь?

— Нихто, — просипела обиженно темнота. — Ходют и ходют, покою нету... То девки, то ряженые... И-их... Покою нету... ой, нету...

Пока я лихорадочно размышляла, как бы выяснить, что за "девки" приходили сюда раньше, Крысолов загадочно хмыкнул, шепнул:

— Простите меня, леди Метель... А лучше уши заткните, — и, не дожидаясь, пока я выполню его совет, обрушил на бродяжку поток такой грязной брани, что понятными для меня оказались только два слова — "матери" и "конём".

Бродяжка, впрочем, смысл прекрасно уловила — и, не дожидаясь, пока я хоть немного приду в себя, затараторила:

— Да Бетси я, Бетси! Чаво языком трепать-то? Живу я тута, вот. И раньше вот жила, пока не погорел театыр-то. Полы тута мыла... Чего вам надоть?

А я внезапно осознала, что мы, того не понимая, вытянули козырную карту. Это существо... Эта женщина, Бетси, не была упомянута в списке Эллиса. Но она работала в театре и, возможно, знала Мадлен.

Настоящую Мадлен.

Крысолов, к счастью, догадался о причине моего волнения без слов. Он приложил палец к своей маске, намекая, чтоб я помалкивала, и сам принялся за расспросы.

— Значит, ты здесь поломойкой работала, Бетси? Хорошо помнишь то время? — поинтересовался он вкрадчиво. В голубоватом луче фонаря сверкнула монетка в четверть рейна — и вновь исчезла, но этого хватило, чтобы отворить поток красноречия бродяжки.

Память у неё оказалась не хуже, чем у королевских библиотекарей, которые могут наизусть цитировать необъятные своды законов времён Железного Фокса или головоломные философские трактаты. Или, по меньшей мере, Бетси старалась произвести такое впечатление, влёт пересказывая случайно подслушанные диалоги трёхлетней давности. Наверняка она частью додумывала, частью привирала, однако общая канва вырисовывалась достаточно правдоподобная — и весьма занимательная.

...Мадлен Рич привёл в театр сам Уиллоу-старший, когда ей едва сравнялось пятнадцать лет. Она буквально сияла — красивая, дерзкая и очень талантливая — и уже тогда, как поговаривали, была его любовницей. Пожалуй, в труппе бы её крепко невзлюбили, если б юная мисс Рич не оказалась...

— Блаженная? Это как? — перебил рассказчицу Крысолов, когда я, забывшись, стиснула от волнения его ладонь.

— Тьху ты! Не блаженная, а блажная! — охотно пояснила Бетси и шумно высморкалась в рукав. — Эх, кажись, так... В башке-то у ней одни блажи были. Чуть какая беда — и она прям в слёзы, рыдаить — не нарыдаиття! И всё на грудях у господ-то.

"Господами" Бетси называла владельца театра, его сына и тех счастливчиков, которые были в трупе Уиллоу самыми ценными актёрами и актрисами. Женщины, похоже, через некоторое время проникались сочувствием к несчастной мисс Рич, особенно когда узнавали её трагическую семейную историю: отец выставил бедняжку из дома, а вскоре сам скончался. Мать примерно тогда же переехала к старшим дочерям в Марсовию. Судя по всему, семейство Рич было весьма состоятельным. Из-за чего родители всерьёз разозлились на младшую дочь, никто не знал — Мадлен не спешила делиться подробностями, но, напротив, щедро рассыпала загадочные намёки. Впрочем, основных версий было две. Либо праведный, но не слишком крепкий здоровьем отец устал от истерических "блажей" драгоценного чада и прогулок с женатым мужчиной, либо невинная девица оказалась жертвой деспотичных родителей, слегка повредилась умом от переживаний и с горя связалась с мистером Уиллоу.

Те, кто сочувствовал Мадлен, настаивали на второй версии. Те, кто её недолюбливал, говорили о врождённой порочности новой фаворитки. Но все сходились в одном — талантом актрисы её щедро наделили сами Небеса.

— Как она пела, ох! Как пела, птичкой прямо! — заключила Бетси и вдруг протянула руку. — Ты, эта, монетку-то сперва дай, после дорасскажу. А то вдрух тебе дальше не понравится, а мне с голоду помирать?

Крысолов усмехнулся, однако четвертушку всё же кинул. Бетси схватила её на лету и продолжила рассказ, пятясь куда-то вглубь подземелья:

— Воть, значицца... Была у энтой Рич страстишка одна. Сам господин Уиллоу её научил, эх ты ж... Капли она какие-то пила, а после них была сперва спокойная-спокойная, а потом ка-ак начинала на людей кидаться! — Бетси всё отступала и отступала, хотя Крысолов следил за ней лучом потайного фонаря. — Потом-то ужо, под конец, всем от ней перепадало. И мне, и Хэрриэт, и Эбби, и даже старику Макмиллану, а он-то уж до того дюжий был! И вот что я вам скажу... Рич кой-кого убила, да не до конца, вот её и заживо сожгли! — выкрикнула Бетси — и вдруг с неожиданным проворством начала карабкаться по некоему подобию лестницы.