Прежде чем Масуда успел ответить, в разговор вмешался старший группы.
— Чего они хотят? — глухо спросил Щербанка и одновременно с ним в беседу ворвались оставшиеся двое.
— Здравствуйте, с вами Эйзоку Текина, "Иокогама Майничи", — затараторила девушка в микрофон, внося сумятицу в выходящую из-под контроля ситуацию. — У вас есть что сказать для колонки "События города"? Это ваши гости? Иностранцы? Откуда? Они надолго в гостях? Говорят по-японски? Как зовут того длинного красавчика? Вы можете прокомментировать это значимое событие? — на этой фразе она повернулась к Щербанке. — Ниджи, давай!
— Без комментариев... — буркнул было Щербанка, когда вспышка "Никона" ударила по глазам. — Ia naibii camera! — громко рявкнул он, прикрыв глаза рукой. — O să-ți rup capul, ticălosule! [7].
Следующая фотография ушла в молоко — Чуботя быстро для человека с такой комплекцией и такого объема багажом встал перед камерой и с силой опустил объектив. В голове Масуды не к месту мелькнула забавная мысль, что фотография его пивного живота точно стала бы украшением номера.
— A fost spus pe neînțelese, sau ce[8], — проворчал толстяк, не обращая внимания на паникующего от близости гайдзина фотографа. — Хулиганы...
— Три, да. Один мне, один ему, один вон тому жирдяю. Спасибо! — Деляну тем временем не терял времени зря, выпрашивая у работников станции лишние шарики.
Масуда никогда не любил журналистов. Вечно они суют нос не в свои дела, выдают дилетантское мнение за экспертное, сыплют словами, значения которых не знают...а еще накаляют ситуацию за считанные мгновения. Последнее, чего бы он хотел — чтобы из-за чужой настырности все пошло под откос в первый же день.
И действовать пришлось быстро.
— Уберите микрофон! — Масуда повысил голос. — Вам же сказали — без комментариев! Мы безмерно рады вашему празднику, но моим гостям нужно работать! За мной, к машине, — шепнул он кипящему от гнева Щербанке и быстрым шагом направился прочь. Кажется, она должна быть на парковке, черный "Ниссан". — Скорее, они не отвяжутся.
Не оглядываясь, Масуда прибавил шаг, попытавшись отрешиться от гомона оскорбленной в чувствах журналистки. Кровь бешено стучала в висках — такого адреналина он не получал давно. Похожее чувство довелось испытать полгода, может, год назад — когда его отчитывали за опечатку в месячном отчете. Хотя нет, тогда был искренний стыд. Может, когда он в детстве убегал от соседской собаки? Да, вот же, точь-в-точь оно.
А вот и машина — водитель, сонно щурясь, дымил сигаретой, опершись о крышу служебного авто. Как же его зовут...неважно, важно, что номер тот самый, который Масуде сообщили накануне.
— Вы из "Сагами"? — решил удостовериться переводчик на расстоянии, на котором его точно услышат.
Водитель, которого отвлекли от медитативной дремы, медленно моргнул.
— Да. Это вы с гайдзинами?
— Как видите. Открывай багажник! — будучи на нервах, Масуда не горел желанием долго раскланиваться. — Дура эта на хвосте, скорее!
Мужчина бросил бычок и, выполнив наказ, начал помогать гостям погрузиться.
— Садитесь! — обратился он к иностранцам, когда с работой было покончено.
— Buric, treci în față. Vesel, cu mine[9], — отрывисто прокашлял Щербанка, поправив задравшийся воротник.
— Подождите, вы не ответили! — донесся недовольный крик журналистки, с горящим взглядом ковыляющей к машине. Судя по неловкой походке, она успела сломать каблук.
— Fuga, dracilor, fuga! [10] — повысил голос главарь. — Ты тоже садись уже, — добавил он, запихивая несчастного переводчика внутрь.
— Da porneștete odată! [11] — загудел толстяк.
— Что, неясно сказали? — вновь выпустил на волю свой кошмарный английский Деляну. — Гони давай!
Языковой барьер на этот раз дал слабину, и машина рванула вперед, вдавив всех пассажиров в сиденья. Спинка переднего кресла под господином Чуботей опасно наклонилась, грозя раздавить любого, кто окажется на ее пути. Масуда мысленно воздал хвалы всем ками, которые пришли на ум, что он сидит в середине, и взмолился им же, чтобы Щербанка, оказавшийся с левой стороны, выжил. Он тут старший, и, наверное — самый адекватный.
— Ce naiba caut eu după Buric? [12] — похрипел Щербанка, отчаянно борющийся с весом Чуботи.
— șefu, aici e o mișcare numai pe stânga, — невозмутимо ответил Деляну из-за воздушных шаров, несмотря на согнутую из-за низкой крыши шею. — Trebuia să-mi amintesc. Apropo, — добавил он, кивнув пассажиру на переднем сидении. — Grasule, ține[13].
— Lasă-mă în pace, glumețul naibii[14], — проворчал толстяк, наклонившись чуть вперед с целью облегчить участь Щербанки.
— Din toată inima, pentru degeaba. Mâinile sunt ocupate, iar eu vreau să fumez[15].
— De parcă eu nu aș vrea[16], — попытался парировать Чуботя, но, судя по интонации, этот бой он и не надеялся выиграть.
Автомобиль покинул парковку, оставив негодующую прессу позади. Давление ослабло, господин Щербанка хрипло выдохнул, и господин Деляну не преминул передать шарики вперед, на время потеснив переводчика.
Взглянув в зеркало, Масуда не без удивления отметил, как по лицу толстяка пробежала, быстро, впрочем, сгинув, тихая улыбка. Два других гостя же словно по команде открыли окна.
"Только не..."
— în sfîrșit[17], — вздохнул мужчина в очках, выпуская сизый дым в окно.
Запах оказался настолько дрянным, что Масуду тут же начало мутить. Деваться, впрочем, было некуда — по левую сторону дымили едва ли не сильней.
— Что дальше по плану? — после продолжительного молчания наконец процедил Щербанка, глядя на оживленные улицы Иокогамы.
— Ч-что...а, простите, план...вас сейчас довезут до отеля. Вы располагаетесь, отдыхаете до четырех часов. В половину пятого будет знакомство с руководством компании, это где-то час, потом...
— Что? — резко бросил мужчина, отчего несчастный переводчик чуть не подпрыгнул. — Отель?
— Да, — поспешил успокоить гостя Масуда. — Высший класс. "Камелот Джапан". Четыре звезды, прекрасный ресторан, скорее всего, номера с видом на канал Катабиры. Все уже оплачено компанией, можете не волноваться. Также вам будет выделен автомобиль и личный водитель. Я буду сопровождать вас все время вашего пребывания, а также...
Реакция Щербанки оказалась весьма неожиданной. Вместо того, чтобы успокоиться, он лишь больше разозлился.
— Ei își bat joc[18], — яростно прошипел он, выкинув окурок в окно. Масуда поежился — так недалеко и до штрафа.
— A-ți înebunit cu totul acolo? — сипел Щербанка сквозь зубы. — Mai întîi reporterul, acum e cel mai proeminent hotel din oraș! Idioți cu epolețI...[19]
— Ч-что-то не так? — нервно заикаясь, спросил Масуда.
Ответил ему, правда, не глава троицы.
— Начальник говорит, слишком дорого, — пояснил Чуботя. — Он не привык к роскоши, мы тоже. Лучше поменять на жилье попроще.
— А еще мы не любим внимание, — добавил Деляну. — Очень-очень.
Сбитый с толку Масуда потряс головой.
— Хорошо, я поговорю с начальством, но...
— Я сам им поясню, — мрачно проговорил Щербанка. — А ты со мной пойдешь, переведешь, если что. Второе — ты будешь нужен только в вашей конторе. В остальное время не лезь. Надо будет — свистнем. Третье — водитель нам тоже не нужен, сами хороши. Уразумел?
"Ничего не понимаю..."
— Хорошо, — кивнул Масуда. — Как вам будет угодно. Думаю, первое можно вынести на обсуждение...
"Если подумать, то вряд ли кто-то из верхов откажется от такой экономии. Если они не забронировали номер на все время. А вот со вторым все так просто уже не будет..."
Оставшийся путь они провели в тишине. Щербанка все так же смотрел в окно, иногда чихая, Деляну откинулся на спинку сидения и, казалось, дремал — из-за очков точно не сказать, Чуботя едва слышно мычал, напевая какой-то неизвестный Масуде мотивчик, и поскрипывал воздушными шарами.
Благо, далеко ехать не пришлось — отель находился примерно в пятнадцати минутах езды по пустой улице. По утренним заторам вышло немногим больше, всего тридцать. По идее, все это время ему следовало не умолкать ни на минуту, знакомя гостей с планами относительно их работы и досуга, но события сегодняшнего утра основательно выбили Масуду из колеи. Его заставили сойти с проторенной дорожки офисного работника, а со скользкого пути гида покатиться кубарем и вовсе труда не составило.
Наконец автомобиль остановился. Масуда выдохнул — вот и отель. Еще немного, и можно будет отдохнуть. Уж здесь-то проблем не будет...
Автомобильная дверь хлопнула.
Виорел Щербанка с шумом вдохнул холодный воздух, немного походил вдоль машины, разминая затекшие ноги. Утро определенно не задалось — сначала толкучка в вагоне, потом журналисты, теперь вот отель...прекрасное начало, ничего не скажешь. Но лучше, конечно, чем те полтора месяца, проведенные черт знает где — когда первая из подготовленных легенд по неизвестным причинам пришла в негодность, им пришлось вначале ждать, пока ситуацию не исправят, находясь, по сути, под домашним арестом с самого момента прибытия в страну, а потом еще и вылавливать этого...этого...
Вспомнив приключения Веселого, которого перспектива сидеть и ждать у моря погоды не радовала настолько, что он смылся прямо из-под носа у охраны, продолжив свой побег трехнедельным загулом где-то под Токио, Виорел только поморщился. Чудесное начало. Как есть чудесное. Повезло, что там же не грохнули.
А может, для того сюда с такой помпой и везли? Да нет, чушь какая. Хотели бы — уже бы тогда...хотели бы — уже бы давно...
И все же, какого дьявола? Какой дегенерат им так удружил с этим отелем?
Размышления у багажника прервал внезапный хлопок. Виорел дернулся было, готовый укрыться за крылом автомобиля, но вовремя замер, не успев — хочется верить — показать себя конченым параноиком: вслед за хлопком раздался гогот Деляну, и Щербанка уже успел заметить черную тряпочку, повисшую в руке Чуботи. Два шарика еще были целы.
"Детский сад "Колокольчик", чтоб он треснул".
И кто тот детский сад разводит? Ну конечно, Титу Деляну, будь он неладен. Зазря Веселым не назовут — чувство юмора у него такое, что хоть стой, хоть падай, хоть в морду шутнику заряжай.
Шутил Титу и правда часто, в основном над бедным Чуботей — его, Виорела, Веселый побаивался, а больше издеваться давно уже стало не над кем...порой, когда выходки Деляну переходили некую незримую черту, в голову лезла одна и та же мысль: а какого лешего он вообще терпит олуха? Ответ, впрочем, являлся на порог почти сразу же: если чего и было в этом развязном малом больше, чем дрянного чувства юмора, так это вдохновенной жестокости и незаурядной смекалки. Такими людьми не разбрасываются — уж он, в отличие от прежних хозяев Деляну, ошибки совершать не станет...
Верзила тем временем сложился от хохота чуть ли не пополам, ловя недоуменные взгляды прохожих — большая часть из них, впрочем, считала за должное как можно быстрее отвернуться. Водитель, явно видавший на своем веку гостей и похуже, меланхолично потягивал сигарету, "гном"-переводчик же лишь страдальчески щурился.
Юджин Чуботя, он же Пупок, тоже умудрялся притягивать взгляды — в числе куда меньшем и куда как более сочувственные. Их тоже хватало не очень надолго — ровно до той поры, когда прохожие успевали рассмотреть получше изъеденное фурункулезом лицо.
-Нашел игрушку, дите малое, — широко зевнув, проворчал толстяк. — И как тебя назвать-то...
У большинства членов общества — не так уж и важно, какого — удостоившихся сомнительной чести познакомиться с Деляну поближе, обычно находились одни и те же слова — например, "моральный урод", если не уходить из раздела слов печатных. Пупок, прекрасно знавший, что его внешность формирует по обыкновению наибольшую долю первого впечатления, обычно даже не старался что-то исправить — и, в свою очередь, казался многим бесхребетным тюфяком. Подобный образ его вполне устраивал — и не раз помогал избегнуть ненужного внимания.
С такой работой — лучше и не придумаешь. А те, кто успевали удивиться, увидев их настоящих, частенько не успевали уже больше ничего.
— Хорош ржать, — решив, что балаган и правда подзатянулся, цыкнул Виорел на Деляну. — Устроил, понимаешь...и так тут стоим, у всех на виду, как три болванчика на полке, а ты еще башкой трясешь, что припадочный.
— Да ладно, смешно же, — сквозь смех выдавил Веселый, забирая поклажу. — И шарик все равно мой был. А жирный, небось, расстроился. Ты расстроился, жирный?
— Нам сказали — прикидываться мирными дурачками по мере сил, — прогудел толстяк. — Да ты, гляжу, слишком в роль вошел.
— А чего я-то? На себя погляди. Сидел там с этими шарами в обнимку, да лыбился как ущербный какой...
— То маскировка, дурень. Вон, обезьянка купилась уже. На меня и не смотрит.
— Радуйся, что он дальше английского и не заплывал. А то услыхал бы чего не то — пришлось бы прямо тут...секретность подсоблюсти, так сказать.
Предмет их разговора — к великому своему счастью Масуда и правда не понимал ни единого румынского слова — тем временем закончил что-то втолковывать служащему отеля и, подойдя к троице, пригласил следовать за собой.
— Маскировка наша давно пошла по...
— ...приключениям, да уж, — закончил за Веселого Пупок. — Могли бы комнатку дать, навроде тех, где нас месяц мариновали. Квартирку там, не знаю. Сидели бы себе и...
— Квартирку, — хмыкнул Деляну. — Тут, слыхал, принято, как заселишься, сходить с соседями познакомиться, а то и подарочек закинуть. Кому ж охота на твою харю смотреть с утра пораньше? Вот то-то, никому. Даже меня порой выворачивает.
— Я сейчас тебя самого выверну, — пробасил толстяк. — Кишочками наружу.
— Пятый десяток мужику пошел, а обидчивый, словно пятый год, — усмехнулся Деляну, последним вошедший в фойе. — Ладно, проехали. Идем, посмотрим, чем эта халупа богата...
"Халупа" встретила троицу ярким светом огромной люстры, чьи лучи проникали во все углы вестибюля. Это было царство линий прямых и строгих, закругляться которым давали лишь изредка. Виорел зажмурился — белоснежная, отполированная поверхность мраморной плитки безжалостно резала измученные недомоганием и недосыпом глаза.
Моргнув пару раз и слегка прищурившись, он шагнул вперед. Красные, зеленые, черные и белые нити ковра сплетались в сложный геометрический узор — далеко до этого коврика той подделке под турецкий настенный, что давным-давно висела у него дома. Красные прямоугольные рамки шли одна за другой, оттеняя зеленый фон. Внутри каждой было по ромбу, внутри каждого ромба — тоже, и каждый вписанный угол соединен маленькой, правильной завитушкой с предыдущим. На ковре отдыхали глаза, ошалевшие от сильного искусственного освещения. А Веселый в очках — словно знал, что глаза предстоит поберечь. Хотя наверняка он просто прячет их, не желая пугать народ воспаленной краснотой.
