Причем так это удачненько снято — где бы ты не находился, на тебя он смотрит, а если ходишь туда-сюда, так он как бы взглядом провожает, и типа отслеживает перемещение.
Тьфу ты, пропасть.
Ну, здравствуй, Гера.
В этом году его с нами не было, только портрет и был.
Поговорил так мысленно, да и не только, с портретом этим и дальше спать.
Вполне себе успокоенный.
* * *
Знание древних. Не было у древних никакого синхрофазотрона. И коллайдера тоже не было. Это как получается — коллайдера не было, а знание было? Потому что если бы у них был коллайдер, его бы уже, наверное, откопали. Хоть он и закопан хорошо. Должен быть закопан.
Швейцары не дураки — хорошо свой коллайдер закопали. Или швейцарцы, не знаю, как правильно. Впрочем, где швейцарцы и где коллайдер? — Правильно, в одном и том же месте. У швейцарцев коллайдер есть, а у древних не было.
Зато у древних было знание. Вернее даже Знание. То самое, которое Сила. У швейцарцев Силы то вот и нет. Иначе бы они всех в войну победили. А они никого и не победили, даже вообще не воевали. Потому что у них деньги в банке. Деньги тоже сила. Когда много. У швейцарцев денег много в банке.
В швейцарском банке денег много. Наверное. Поэтому швейцарцы ни с кем и не воюют. Что они, дураки что ли, воевать, когда у них деньги в банке. Если бы у меня были деньги в банке, я бы тоже не воевал.
Я и так не воюю, хотя у меня денег в банке нет, вернее есть, но мало. Гораздо меньше, чем у швейцарцев в банке. Наверное. Хотя я не знаю, сколько у них там, в банке денег. И никто не знает. Даже швейцарцы.
Но все знают, что они там есть. Это и есть знание. Которое сила. Поэтому швейцарцы всех и победили, хотя и не воевали. Вот у древних тоже было знание. Как и у швейцарцев. Правда, швейцарцы сами не знают, сколько у них денег в банке. Наверное, это как раз и есть Знание. Как у древних.
* * *
С вечера в голове мелькнула одна забавная мысль, и я как-то сразу решил, что ее надо подумать. Неторопливо так подумать, обстоятельно. Ни сигарета, ни кофе как-то не помогли, ускользнула мысль, потом, под утро уже, в дремоте полусонной, она, мысль эта, еще пару раз мелькнула ненавязчиво, но думать ее спросонья было лениво.
Именно поэтому, проснувшись по будильнику и замутив немудрёный завтрак, а попросту говоря, пока кофеварка пофыркивала, поджарив себе омлетик с луком и помидоркой, я решил, что сегодня неплохо попросту мозги проветрить. День, типа библиотечный, нам раз в месяц не просто положен, а настоятельно рекомендован, батарейка, если что, в мобилке заряжена.
А потому, бросай курить, вставай на лыжи! И если с первым посылом как то неясно, то второй я как раз и исполню. Носочки шерстяные, штанишки адидасные. Лыжи смазанные, на балконе уже пару недель скучают, вот я их и порадую прогулочкой, пробежечкой.
Лес вот он, рядом, лыжня накатанная, сперва пробежка для бодрости, пятерочку примерно, норму ГТО, почитай сдал. Теперь прогуляюсь тихонечко по целине нетронутой, обратно по своим же следам выйду. Бреду так себе, бреду неторопливо, следы беличьи и заячьи рассматриваю, снежок слегка порошит — не валит, а чуть-чуть летает, ветра в лесу нет, а есть красотень неописуемая.
Предчувствие гражданской войны. Была когда-то у одной из рок-групп такая песня. Рок — он потому и весьма популярен, что выражает, ну как это проще сказать, то чего у народа на уме. В смысле это как бы, что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. Рокеры — они как раз и выступают в роли этих 'вечно молодых, вечно пьяных'. И лепят, что нипопадя. В смысле выражают и отражают. За словом в карман не лезут. И в словарь не лезут. А лезут они на баррикады.
Ну это, чуть где баррикада — там и рокеры. А когда баррикад нет — тогда попса. В смысле шоу-бизнес. И профанация. Я думаю, профи — это не профессионализм, вернее не только профессионализм. Но и профанация. Профи построили Титаник, а ковчег построил дилетант. Так что мне гораздо ближе, да и как то роднее дилетанты.
Дилетанты спасут мир. Это если его понадобится спасать. Потому что профи не спасут. Потому что профаны они полные, эти профи, вот я чего хотел сказать. И шарлатаны. Потому что всё, что они делают, они делают за деньги. А дилетанты — по глупости. Ну, или из любознательности, что по сути одно и то же.
Думая таким образом свою мысль, неторопливо дошел до небольшой лужайки. Тут я никогда не был. Впрочем, я тут нигде никогда не был — первая это моя прогулка по окрестностям, и первые открытия. Вот тут, например, открыл руины.
Руины поросли мохом. Впрочем, руинами это назвать трудно — остатки какого-то недостроенного строения. Не то трансформаторной будки, не то часовенки, датировать останки мне трудно. Видно, что не первобытные строили, и ладно.
В глухомани, у черта на рогах, эта будка совсем непонятно кому нужна — ни дороги, ни тропинки даже, контуры стен, метров восемь квадратных ограничивающих — от стен остались каменные останки до уровня подоконников, которые тут угадывались только. Что там ниже, под снегом скрывается, угадать трудно, да и незачем. Ну есть, и есть. Зачем голову забивать?
Я отстегнул лыжи, зашел внутрь периметра. Сугробы у стен, в центре что-то вроде небольшой, неправильной формы, проталины.
Странно. Вроде как теплоцентраль под землей какая проходит, иначе откуда проталине взяться? — неделю уже метёт, пуржит, солнышка не видно. Снегу, правда, по пояс не намело, только по щиколотку, но всё равно — проталина. Откуда? Не костровище, не утоптанная площадка — проталина. До пожухлой травы самой, слегка снежком свежим припорошенной.
Зима для меня невыносима еще и потому, что невозможно добраться до земли, тот слой снега, который ее покрывает, не раскопать, а даже если и, то земля спит, на зиму она оставляет меня, бросает меня одного.
А хочется лечь и долго лежать на земле. Самое совершенное состояние человека — когда он лежит на земле и ни о чем не думает, просто вдыхает запахи и слушает звуки, иногда глядит в небо или на солнце. Тогда человек целен и счастлив.
Попробовать осчастливить себя на этой проталине? Нет уж, нет уж. Себе дороже. Раз нет никакой теплоцентрали, значит имеет место аномалия. Что я, идиот, запросто так в аномалию попадать? Её бы лентами по периметру обвязать, да знаков остерегающих развесить. А то идиот всё же найдётся, и что потом с этим идиотом станет? Я не знаю.
* * *
Похоже, то, что мы называем хаосом, это тоже миропорядок, но не наш, а параллельный, и, проникая в него, и его осознавая, мы участвуем в каком-то первичном или вторичном вселенском энергообмене.
Организуя хаос, мы вытягиваем из него энергию в наш миропорядок, пользуемся ей какое-то время в виде идей, истин, изобретений, технологий. Причем, чем более энергетически интеллектуально емкое произведение мы создали, тем больше становится энергетический потенциал нашего миропорядка, но и тем больше становится опасность, что хаос начнет отвоевывать энергию обратно, так же целенаправленно разрушая наш миропорядок.
Эта мысль мне самому в голову как-то не пришла, хотя вертелась уже давно, и смущала, сидела занозой, создавая ощущение дискомфорта, недосказанности.
* * *
— Автолюбитель стукнутый. Сделал полицейский разворот на мокрой дороге. Дерево увернуться не успело. Даже лонжерон увело. Сидит целыми днями в интернете, запчасти к своей тачке ищет. Лучше японского автопрома нет, говорит, ничего. От японцев то там уже ничего не осталось. Маринка сидит дома, жрать нечего, а он каждый месяц в свою тачку по две зарплаты вливает. Главное бы, смысл какой-то был, а так одни понты.
— На чем хоть зарабатывает?
— В том то и дело, что ничего не поймёшь. Темнила он известный. В прошлом году пару магазинчиков держал, наехали. Вроде разошелся полюбовно, но ушли магазинчики. Толи он должен, толи ему — там черт ногу сломит. Когда к нему ни придёшь — Маринку в дальнюю комнату, мне, говорит, с мужиками надо по делу. Барчик свой понтовый открывает, там у него всё бутылками заставлено, достаёт рюмочки, Хеннеси, сидим, беседуем. Раза три был, с интервалом в пару месяцев — так, похоже, мы с ним всё одну бутылку тянули. Наверное, к нему больше никто за полгода и не наведывался.
— Ну что хоть рассказывает, интересно же — вы когда то друзьями же были.
— Были, типа. От вопросов уходит. Но я же и не спрашиваю. Зачем мне надо, что бы он врал. Я эти дела сразу просекаю, ты же знаешь. И он тоже, потому и говорит уклончиво.
— А зачем заходил-то, раз ни выпить, ни поговорить?
— Да не знаю я. Торкнуло. Дай, думаю, зайду.
— Все три раза? Мимо ты там не ходишь, специально ехать пришлось.
— Да, такси ловил, как знал, что пить придется, впрочем, как пили, я уже сказал.
— А Маринка что говорит?
— Да мы парой слов только и перекинулись, выгоняет он ее из комнаты. Денег, говорит, не даёт, в доме жрать нечего, всё в какую-то игрушку долбится днём и ночью, или тачку свою облизывает. Но что-то откуда-то ему капает.
— Да он всегда был мутный, впрочем, ты тоже.
— Слушай, а ведь вот чего я сейчас подумал — ты знаешь, когда я к нему ездил-то. Сразу как-то в голову не пришло, тут вот ведь какое дело получается. Я же к нему каждый раз ездил за три дня до начала проекта. Нет, правда, понимаешь, только сейчас дошло, посидим мы так с ним, ни о чем, ни дел, ни других каких штук не касаясь, а пара дней проходит, и бац — закрутилось.
— То есть ты хочешь сказать?
— Да ничего я не хочу. Не в теме он по нашим делам, и не интересно ему это. Другое тут. Ну, ты же химик, знаешь, как катализатор работает.
— Так и никто не знает.
— Но работает же. Нет, точно. Выхожу от него, и странное такое ощущение, что что-то как будто сдвинулось. Не в прямом смысле, фигурально так.
— То есть ты как от него вышел, так сразу всё и придумал?
— Да в том то и дело, что нет. Но пара дней проходит, и обстоятельства так складываются, что трудно не зацепиться. И еще. Он вроде как будто и знает. И он типа знает... Типа он знает, что я знаю, что он знает, что я знаю. А я вот дурак до сейчас ничего и не знал. Нет, точно. И знаешь, я ведь вот еще чего сейчас удумал — делиться придется.
— Тебе конечно виднее.
— Нет, вас я не напрягаю, из своих отстегну, так ведь не возьмет же. И как я ему что скажу? Я вам денежку принёс за квартиру за апрель? Блин, ну нельзя же так.
— Тут без базара, сколько надо — отстёгиваем. А если Маринке?
— Точно. И я даже туда не поеду — выдернем её куда в кафешку и рассчитаемся.
— А она это за благотворительность не примет? Ты же ей толком ничего и не скажешь.
— Ей-то я знаю уже, что сказать. И поймёт она всё. Или почти всё. И ему не проболтается. Всё как надо будет. Только вот я еще чего удумал — всё гораздо хуже, чем оно может быть. А как теперь в следующий раз? Или уже всё, не будет следующего раза?
— Ну, ты даешь. Нам бы это-то проглотить. На пятилетку дел уймова туча. Хотя, с вами не соскучишься, телепаты грёбаные.
* * *
Вложить эмоциональный заряд в символ — редко кому по плечу. Особенно, если это символ виртуальный. За удовольствие надо платить. Лозунг, с которым трудно спорить.
Оно и понятно, что предоставляемые услуги достойны оплаты. Вопрос в цене. Знаете ли вы, сколько денег за нарисованные картинки, которые скопировать меньше минуты, получают хозяева игры? Это огромные цифры.
Я ведь как вначале подумал — главное начать. Кривая потом сама выведет. Не выводит кривая. Откуда-то лезут персонажи эпизодические, а чего им тут спрашивается делать? Только сюжет разваливают. Впрочем, никакого сюжета как бы и нет. Потому что я его так до сих пор и не придумал.
Просто происходит то, что происходит, а зачем, какое там значение всё имеет для раскрытия чего-то там, сверхзадачи какой-нибудь, я и не знаю совсем. Но вы-то весьма проницательны и всё раньше меня поняли. Я даже еще подумать не успел, а вы уже всё знаете. Приятно с вами дело иметь.
**
Большую часть всего, что есть необычного, в человеке, можно вместить в одно слово: культура Я-то обычно использую это слово в его научном, а не снобистском смысле. Передача культурного наследия вроде как аналогична генетической передаче, будучи в своей основе консервативной, она может породить некую форму эволюции.
А вот давайте порассуждаем про такой забавный мим репликатор, как Буратино. Это очень любопытно про Буратино порассуждать. Потому что Буратино — это дерево. Не как Ларошфуко, естественно, потому что где Ларошфуко и где Буратино.
Но мим репликатор Буратино, а именно в этом качестве его и следует рассматривать в социокультурном контексте романа, это вам не какой-нибудь Пинокио. Это дерево закопал свои золотые на поле чудес в Стране Дураков, обидел зачем-то Дуремара и золотым ключиком открыл дверку куда-то туда, куда он и сам не понял.
Мим этот очень стойкий и живучий, и он в какой-то ответственный момент начинает доминировать над остальными мимами, притом вступать с ними в конгломерацию и вести себя очень причудливо и непредсказуемо. Никаким теоретическим исследованиям этот мим не поддается, потому что, чтобы создать хоть какую-нибудь теорию, надо сперва определить идеального сферического Буратино в вакууме. Только это, мало того, что бессмысленно, но еще и глупо.
Потому что, это получится такая идеальная круглая деревяшка, которая будет вести себя абсолютно предсказуемо, и чтобы потом перейти к реальной предсказуемости реального непредсказуемого Буратино, надо будет экспериментальным путём подобрать столько поправочных коэффициентов, я полагаю, что все теоретические рассуждения становятся мало того, что бессмысленными, но еще и вредными, потому что на это требуется ухлопать такую массу ресурсов, что проще эти ресурсы никуда не ухлопывать, а использовать по прямому назначению.
Или не по прямому, тогда этих ресурсов еще на много больше чего хватит. А к колобку это никакого отношения не имеет. А к чему имеет? А имеет к тому, что, наконец, будет что-нибудь эдакое намечаться.
NoИные безрассудства распространяются точно заразные болезни.
Глава 6, в которой иные безрассудства распространяются точно заразные болезни
Полшанса, полтакта — до наших семи морей,
солёных-солёных...
Не наблюдать — часов.
Ты слышишь шаги?..
Мы здесь заперты на засов,
в краплёном наотмашь не Господом январе -
бездомные дети, крещёные наугад.
В ладонях твоих — не страшно, держи.
Дрожит
мой сорванный голос.
И это, похоже — жизнь.
И это её, вековечное, — обжигать.
Полсмеха, полстраха — и снова на самолёт.
Когда бы не столько было воздушных ям...
По ком там сегодня бьют в колокол?..
Звонарям
нет дела до нас.
А под утро — растает лёд,
отменят все рейсы, и город — на ключ.
Среди
осевших снегов — дорога к тебе.
Домой.
Вода ли, беда — по колено нам.
Мальчик мой,
не верь никому, ни себе и ни мне.
Гляди -
полшага — на выдох, полшага — на вдох.
Балет
теней на стене окончен.
