9 подвигов Сена Аесли. Подвиги 1-4

"...Четыре целых семьдесят одна сотая. Как интересно. Четыре целых семьдесят две сотых. А здесь есть о чем подумать логически. Четыре целых семьдесят три... Что-то я устал".

На этой мысли юный аналитик энергично закрыл глаза и решительно захрапел.

Небо над Первертсом

В опустевшем небе над Школой волшебства одинокая тень методично нарезала круги, горки, бочки и другие замысловатые фигуры высшего пилотажа. Это филин Филимон избавлялся от гаттеровской наволочки.

Наконец наволочка соскользнула, и филин захлопал металлическими веками на восходящее солнце.

"Порри, Порри, — думал он. — Умен, нет слов, очень умен, но иногда дурак дураком. Система эхолокации, чтобы летать в темноте! Это ж надо! Ладно, пусть только поставит мне динамик, скажу, чтобы не выделывался, а просто ввинтил мне в лоб фару".

Перекресток Семи Коридоров

— Разве ваш Гаргантюа такое может? — приговаривал Каменный Философ, раскладывая перед собой маленькие симпатичные тортики.

Это была его единственная страсть и единственное развлечение. Всего один раз в году, в ночь на 1 мая, ему дозволялось готовить эти замечательные тортики. И разрешалось только лишь потому, что после Вальпургиевых шабаша и мальчишника все отсыпались, и редко кто обращал внимание на кулинарные изыски Каменного Философа. Даже сегодня, несмотря на то, что праздник состоялся в пределах школы, тортики остались нетронутыми.

— Ничего, — шептал талисман Первертса, — в следующий раз еще что-нибудь придумаю.

Подвиг Љ 2

Клин Клинчем вышибают

Повторенье — мать ученья,

Повторенье — мать ученья,

Повторенье — мать ученья.

Из книги Песталоцци-Песталоцци младшего "Повторенье — мать ученья"

Тяжело в ученье — иди служить.

Надпись на военкомате времен Екатерины Великой

Урок истории

Школа волшебства Первертс понемногу приходила в себя после событий Вальпургиевой ночи.

На радостях, что все так хорошо закончилось, ректор Лужж простил всех, из-за кого все так плохо началось. Те в долгу не остались. Порри Гаттер наколдовал (а частично спаял) для Гаргантюа годовой запас чайников. Завхоз майор Клинч лично, вот этими вот самыми руками, залатал крышу Главного корпуса. Распределительный Колпак подал в отставку с должности Распределительного Колпака, немного испортив финал трогательной сцены расставания воплями: "Свободен! Свободен!". Развнедел добровольно отказался от обеда.

Понемногу приходил в себя и герой праздника Сен Аесли, временно изолированный в Медицинской башне, где ректор проводил с ним сеансы колдотерапии. Сеансы помогали, но ненадолго: через пару часов поступки Аесли начинали опережать мысли, и его снова приходилось пристегивать к кровати.

Тогда мадам Камфри включила в курс лечения травяные ванны. Это позволило Аесли стать не таким безрассудно решительным, хотя и остро пахнущим валерьянкой. Внезапно выяснилось, что в Первертсе огромное количество кошек, и все они горят желанием лично засвидетельствовать свои любовь и почтение Сену. Даже приобретенная решительность не выручила мальчика, когда его принялись вылизывать и обмяукивать десятки шершавых языков. Положение спас волшебный Кисер, который появился в разгар кошачьих нежностей, одним мощным вдохом втянул в себя весь чарующий аромат, взбодрился и, очень довольный, улетучился в зигзагообразном направлении.

После этого Сен смог свободно перемещаться в пределах Медицинской башни, время от времени производя допустимые разрушения под присмотром главврача.

К концу недели он окреп настолько, что уболтал МакКанарейкл выпустить его из-под присмотра мадам Камфри под присмотр старших товарищей, к которым Сен почему-то причислил Мергиону.

— Мисс Сьюзан! — воскликнул мальчик, когда исчерпал логические аргументы. — Помните, как мы танцевали?! В память об этом чудном танго!

Губы декана дрогнули в улыбке, взгляд стал мечтательным, а мускатный запах духов превратился в нежно-фиалковый.

— Да, это было танго... А я уж думала, что он разучился танцевать... Ладно, лучше ты будешь болтаться по школе, чем болтаться в Медицинской башне.

"Разучился танцевать? Про кого она? — подумал Аесли, глядя, как мисс Сью чисто, без всплеска, входит в стену. — С кем еще Канарейка в ту ночь плясала?"

Но вспомнить Сен ничего не успел, поскольку очередной приступ решительности бросил его вскачь по коридору, заставив вдобавок улюлюкать и вопить не совсем понятный лозунг:

— Сарынь на кочку!

А может быть:

— Сирень на кучку!

Или даже:

— Свирель на качку!

"Один, два, три, — лихорадочно считал Аесли, пытаясь успокоиться и рассудить логически, — четыре... ойййй! Рыцарские латы... пять, шесть... а-а-а! Еще одни латы... семь, восемь... кабинет ректора... Туда!"

— А, это ты! — обрадовался Лужж. — А я как раз собирался обсудить с профессором Мордевольтом, насколько эффективна при нежелательных заклятиях будет его Тру... Спокойнее, юноша! Спокойнее! Осколки мы потом соберем, не волнуйся! Только выпусти, пожалуйста, меч!

На этот раз для нейтрализации бешеного мальчика Югорус применил редкое заграничное успокаивающее заклинание Усеагульная-млявасть-и-абыякавасть-дажыцця.

— Это очень сильное средство, — сказал он. — Могут проявиться побочные эффекты. Так что посиди пока в моем кресле.

"В кресле, так в кресле", — подумал Сен и обмяк. Не хотелось ничего. Ни прыгать с мечом, ни бегать без меча, ни ходить, ни шевелиться. Даже рассуждать логически казалось мальчику непосильной задачей. Оставалось только сидеть и вяло слушать профессорскую беседу.

Речь шла об экспресс-курсе немагических дисциплин. По словам Лужжа, это последний шанс не сорвать академическую программу и не опозориться перед Министерством Просветления. Лицо Мордевольта, мрачневшее с каждой минутой и все больше походившее на то, которого боялся весь магический мир, не оставляло сомнений, что Министерство его интересовало в последнюю очередь.

История мудловских предметов в школе волшебства Первертс была краткой, но насыщенной. После достопамятного Дня Закрытых Дверей, когда команда Порри Гаттера убедительно доказала преимущество технологий над магией, Минпросвет разрешил в порядке эксперимента включить в программу обучения слабоволшебные предметы.

Не сумев заманить в Первертс ни одного специалиста со стороны, Югорус Лужж распределил неволшебные дисциплины между штатными преподавателями. С первого дня стало ясно, какую ошибку он совершил.

Фора Туна, преподавательница прорицания, выпросила себе химию, полагая, что та ничем не отличается от алхимии. Она уже собиралась быстренько объяснить студентам пять основных способов превращения металлолома в золотые изделия, но "шибко образованный" Порри Гаттер попросил начать с системы Менделеева.

— Система как система, — сказала преподавательница. — Буквы, цифры... Наверняка ее можно использовать для гадания. Выберем наугад несколько чисел. Давайте, диктуйте!

— Девять, — продиктовала Амели, — или восемь. Туна записала на доске оба числа.

— Восемьдесят восемь! — подключились остальные. — Девяносто два! Тридцать шесть! Тринадцать! Пятьдесят семь! Пятьдесят два! Двадцать восемь! — Хватит, — сказала Туна. — А теперь посмотрим, какие буквы написаны в соответствующих клеточках.

Преподавательница, ежесекундно сверяясь с таблицей, подписала под числами буквы:

9 8 88 92 36 13 57 52 28

F O Ra U Kr Al La Te Ni

— А сейчас мы разберем получившееся предсказание. Это и есть главная задача алх... то есть просто химии.

— Да чего там разбирать! — крикнул Оливье Форест. — Ф-о-ра у-кр-ал-ла те-ни!

— Неправда! — взвизгнула прорицательница. — У меня еще своя тень!

— Таблица Менделеева врать не может! — наставительно сказал Форест.

С тех пор роковая фраза FORa UKrAlLa TeNi преследовала Фору повсюду: на стенах, на классной доске, в контрольных работах... Трехдневная борьба закончилась нервным срывом.

— Не могу больше! — рыдала Туна на плече у ректора. — Я эту таблицу уже во сне начала видеть! Я из-за Менделеева скоро водку пить начну.

— Может быть, возьмете астрономию? — предложил Лужж. — Это почти астрология.

Попытка заглянуть в учебник астрономии привела к новому взрыву:

— Что значит "эклиптика"! — кричала прорицательница. — Звезды ходили, ходят и будут ходить по хрустальному своду небес, а не по какой-то там "эклиптике"!

— Звезды, — вразумлял ее ректор, предварительно проконсультировавшись с Гаттером, — это такие здоровенные шары из газа.

— Чушь, — всхлипывала Фора Туна, — как здоровенные шары из газа могут предсказывать будущее?

— И правда, — начинал сомневаться Югорус, — как здоровенные шары из газа могут предсказывать будущее?

Так школа осталась без преподавателя химии и астрономии, зато с психически здоровым преподавателем прорицания. Это послужило сигналом для остальных учителей. На следующий день явился Харлей, которому против его воли навязали биологию с зоологией. Из учебной программы он узнал, что придется проводить лабораторные занятия с микроорганизмами.

— Или я, или они! — заявил Харлей. — Или я ни за что не отвечаю! Их миллиарды! Я подсмотрел в пособии. Десятки миллиардов! И все шевелятся!

Предложение обойтись без практики и прочесть теоретическую часть привело Харлея в негодование:

— Я читал! Я заклеивал картинки и прочитал почти весь учебник! Кто писал эту гнусность? "Человек произошел от обезьяны"! Лично я ни за что не произошел бы! Руки бы на себя наложил! Или что там у этих чудовищ? Лапы!

Потом пришла мисс МакКанарейкл. Она взяла математику (очень понравилось название) и испытала самое жгучее разочарование в жизни.

— Это унизительно! Я не собираюсь заставлять детей зубрить неблагозвучные заклинания! Вот, посмотрите: "ха крест у два ха два крест два ху крест у два"!

— Боюсь, — заметил ректор, разглядывая книгу, раскрытую на странице с формулой (х + у)2 = х2 + 2ху + у2, — вы не совсем правильно поняли...

— И нечего тут понимать! Это гадость, которой не место в приличной школе! Я привыкла к заклинаниям, которые звучат как музыка: Кристина-Орбакайте !

— Действительно, — согласился Югорус, — очень похоже на музыку. Только верните, пожалуйста, моему носу нормальный вид.

После этого Развнедел отказался преподавать английский язык и литературу ("Слишком много букв, а слов итого больше"), мадам Камфри — физику ("Они пишут — закон сохранения вещества, а я говорю — спирт сам куда-то исчез!"), да и Лужж с удовольствием бросил отравлять детям мозги "так называемой историей". Его очень сердило, что какой-то там Тридцатилетней войне отведено целых три страницы, а о XIII Всемирной Магической конференции, продолжавшейся вдвое дольше, не сказано ни слова.

Стоит ли говорить, что, повстречав в австралийской пустыне поклонника технического прогресса Мордевольта, Югорус Лужж обрадовался ему, как родному. Пользуясь особыми обстоятельствами, он выторговал для бывшего Врага Волшебников амнистию — при условии, что тот вернется к преподаванию. Мордевольт даже согласился на помощь поднаторевших в мудловских штучках Порри, Сена и Мерги. Предполагалось, что это направит разрушительную энергию не в меру развитых детей хоть в какое-нибудь русло.

Правда, некоторые впечатлительные родители, узнав, что их отпрысков будет учить Тот-кто-раньше-угрожал-существованию-магического-мира-а-потом-оказалось-что-нет-не-угрожал, начали протестовать и даже организовали у здания Минпросвета пикет под лозунгами "Нет!", "Нельзя!" и "Как можно?!".

Родителей быстро привели в чувство, пригрозив им Мордевольтом, и опальный профессор взялся за дело.

Взялся основательно. Вдумчиво. Тщательно сбалансировал программу. Съездил в командировку по обмену опытом во все крупнейшие европейские университеты. Предусмотрел все возможные проблемы. Учел все детали. И, как следствие, завалил все сроки.

Урок литературы

— Ну как вы не понимаете! — горячилась птица марабу на плече у Югоруса. — 24 мая Открытый урок по мудловским предметам! Приедет представитель министерства! Неужели сложно за три недели научить детей хоть чему-нибудь мудловскому?

От огорчения ректор даже не заметил, что стал называть предметы "мудловскими", а не "слабоволшебными" или "нетрадиционными для магов".

— Это вы не понимаете! — злился Мордевольт. — Ничему "мудловскому" за три недели научить нельзя! Экспресс-курс — это профанация! Если проблема только в министерском представителе, то наколдуйте ему блестящие результаты.

Неизменная спутница Мордевольта, Черная Рука одобрительно щелкала пальцами.

— Да я бы с радостью, — стонал Лужж. — Но у чертова представителя будет детектор магии!

"И эти люди требуют от нас не пользоваться шпаргалками", — меланхолично думал Сен.

Вдруг марабу перестал стонать и вкрадчиво произнес:

— Хотя, наверное, проблему детектора магии можно решить. Если бы вы согласились слегка модифицировать вашу замечательную Тру...

В дверь осторожно, но с достоинством постучали.

"Да что же это такое! — огорчился Югорус. — Стоит начать о Трубе, как меня обязательно перебивают. Может, написать Мордевольту письмо?"

— Войдите! — крикнула птица-секретарь, в которую превратился марабу.

— Приветствую вас, о Великие Белые Маги, Рыцари Форпоста, стоящего на страже пределов Волшебной Страны! — провозгласил с порога лопоухий человечек.

Белые маги-рыцари — один в фиолетовом плаще, другой в желто-зеленой мантии — посмотрели друг на друга.

Бальбо Рюкзачини был чрезвычайно поэтичным хоббитом. В прошлом году в качестве секретаря следственной комиссии он провел в первертском форпосте несколько месяцев, что, по идее, могло убить в Бальбо всякую тягу к жанру фэнтези. Но реальность не просто мало влияла на романтические представления Рюкзачини о жизни, а вообще не имела к ним никакого отношения.

— Что привело тебя к нам, о Печальный Странник? — постарался подстроиться под неожиданного гостя Лужж.

С таким же успехом ректор мог сказать: "Чего приперся, коротышка?" или "Прием по личным вопросам во вторник и четверг с 14 до 15", — даже это прозвучало бы в ушах Бальбо небесной музыкой.

— Большая Беда привела меня к вам, о Мудрые Старцы... — начал речь Печальный Странник.

Если отбросить все "о" и красочные эпитеты, суть дела состояла в следующем. Читатель никак не мог дорасти до уровня понимания прекрасного, присущего талантливому писателю. Те книги, которые нравились Бальбо, упорно не имели коммерческого успеха. Те книги, которые не нравились Бальбо, имели коммерческий успех, но их написал не он. Пытаясь понять, в чем причина такой несправедливости, Рюкзачини пришел к выводу, что его произведениям не хватает идеального героя.

— Взгляните, о Проницательные Обладатели Чудесной Силы, на пресловутые "12 подвигов Геракла", — жаловался Бальбо. — Примитивнейшее произведение в ряду творений высокой литературы, а сколько веков уже пользуется популярностью. А все почему? Потому что там есть идеальный, ярко выраженный главный герой, постоянно совершающий подвиги!