Эра Водолея или каждый имеет право знать.

— Кого-нибудь ищете? — спросил человек, словно отражение в зеркале похожий на Славу, вытирая руки тряпкой.

"Господи! Он еще и разговаривает, — подумал Костя. — Черт, а вот я вроде разучился". Человек, похожий на Славу, насторожился еще больше.

— Семья Ивановых здесь живет? — наконец выдавил Костя.

— Д-да, — ответил таксист. — Двадцать девятая квартира.

— Спасибо, — сказал Костя и вошел в подъезд.

Слава проводил взглядом странного гражданина и вернулся к своей машине.

На втором этаже в правом углу была дверь, обитая красным дерматином. Точно такая же дверь. Это добавило смятения. Зубков боялся встретиться с самим собой. Он не мог объяснить это с точки зрения ядерной физики, но из кино и книг знал, что такое в принципе возможно. А когда человек встречается сам с собой, всегда происходит катастрофа.

Поднявшись на третий этаж, Зубков остановился перед квартирой с номером двадцать девять и замер в нерешительности. Его бил легкий мандраж. А пока Костя в нерешительности топтался на коврике, за дверью шумели.

"Какого черта я должен переться в выходной на другой конец Москвы и сидеть весь вечер с пердунами, возомнившими себя великими учеными?" — надрывался мужской бас. "Ты не спросил меня, хотела ли я ехать к твоей тетке на прошлой неделе", — орал в ответ женский, наверное, миленький, когда не ревет, как реактивный самолет, голос. "Дура! Это же было семейное торжество. Тетке стукнуло девяносто пять..." — "А это банкет. Дед доктор-скую защитил". — "Докторскую защитил... да ему самому доктор уже нужен". — "Минуту, — вмешался в спор голос подростка. — Это все ваши разборки! Какого лешего я должен в этом участвовать? Как будто мне заняться..." — "Заткнись!" — хором ответили родители.

Зубков нажал кнопку звонка. Ругань прекратилась. Послышался звук приближающихся шагов. Волнение усилилось. Костя снова представил, что может встретиться лицом к лицу с самим собой и случится это уже через секунду.

Дверной замок щелкнул, и дверь распахнулась. На пороге стоял небритый мужчина в белой майке и синих трениках. Его брюшко начало расти еще лет двадцать назад.

— Здравствуйте, — мягко поздоровался пузан и, заметив, что гость растерялся, приветливо улыбнулся. — Чем могу?..

Когда дверь открылась и Костя не увидел себя, ему стало намного легче.

— Егор Кузьмич?

— Да, это я, — ответил хозяин квартиры.

— Моя фамилия Зубков, я журналист.

Костя протянул удостоверение. Егор Кузьмич внимательно посмотрел его.

— М-м-м, — оживился Иванов и жестом предложил пройти в квартиру. — Прошу.

— Благодарю, — сказал Костя и шагнул за порог.

— Анюта, у нас гости, — крикнул Егор Кузьмич жене.

В жилище был легкий бардак. Нет, не свинарник, а именно бардак. Люди творческих профессий называют это художественным беспорядком. Большинство же семей это называют бардаком. Квартира не была запущена. Обои, судя по всему, переклеили месяц назад, потолок белили чуть раньше. Вот только паркет был немного зашаркан.

На зов мужа из комнаты вышла жена, завязывая на ходу новый цветастый халатик. Про таких женщин обычно говорят: ей за тридцать и все при ней.

— Здравствуйте, — сказала Анна Петровна, мило улыбаясь.

— Здравствуйте, — улыбнулся в ответ Зубков.

— Вот, Анечка, — сказал Егор Кузьмич, — познакомься. Зубков...

— Константин, — представился Зубков.

— Константин... м-м-м, — снова взял паузу Егор Кузьмич.

— Просто Константин.

— Ну, просто — так просто, — улыбнулся Егор Кузьмич. — А это моя жена, Анна.

— Очень приятно, — продолжал улыбаться Зубков.

Гостю предложили пройти на кухню. Кухня была маленькой. Холодильник, стол, газовая плита. На стене шесть шкафчиков.

— Вы завтракали? — спросила Анна Петровна.

— Да, спасибо, — ответил Костя.

— Ну от чая-то не откажетесь? — настаивал Егор Кузьмич все с той же "милой" улыбкой.

— Не откажусь, — улыбнулся Зубков.

Чайник оказался горячим. На стол поставили три чашки, чайник с заваркой, плетеное блюдо с кусками домашнего яблочного торта.

— Чем обязаны неожиданному визиту? — спросил Егор Кузьмич.

Анна Петровна присела рядом с мужем. Зубков отхлебнул из чашки и, поставив ее на блюдце, чуть-чуть отодвинул от себя.

— Наша газета хочет напечатать интервью с обычной москов-ской семьей, — начал Костя. — Рассказать, о чем думают москвичи, чем живут... Компьютер выбрал вас.

— Надо же... — Анна Петровна, продолжая улыбаться, посмотрела на мужа, — но это так неожиданно...

— Перестань, дорогая. — Егор Кузьмич взял супругу за руку и ответил чуть ли не с восхищением: — Газете нужна наша помощь, и наш долг...

— Нет-нет, — заторопился Зубков. — Вы можете отказаться.

— Я гражданин своей страны, — со сдержанным достоинством заявил Егор Кузьмич. — Если стране нужна моя помощь, она ее получит. Поэтому спрашивайте. Я готов ответить на все вопросы.

— Спасибо, — поблагодарил Костя, и включив диктофон, положил его на стол. — Для начала... откуда вы? Где родились?

— Я коренной москвич, — первым начал рассказывать Егор Кузьмич. Голос его был тихим, слова мягкими, как будто обмазанные топленым маслом. — Всю жизнь прожил в Москве. В армии служил на подводной лодке электриком. Сейчас работаю на ЗИЛе, тоже электриком.

— А вы, Анна Петровна? — спросил Костя.

— Я родилась под Тамбовом, — с таким же воодушевлением ответила Анна Петровна. — Приехала в Москву после школы поступать в театральное училище, да по конкурсу не прошла. Честно сказать, и не жалею, не получилось бы из меня актрисы. Когда не поступила в институт, домой возвращаться не хотелось. Пошла на ЗИЛ. Работала сначала нормировщицей, потом перешла на склад, сейчас в четвертом цехе кладовщицей работаю.

— Тяжело было? — спросил Костя и сделал глоток.

— Да не то чтобы тяжело... — улыбнулся Егор Кузьмич.

— Да и не шибко просто, — перебила его жена. — Когда расписались, дали нам комнату в общежитии. У родителей Егора была двухкомнатная квартира, да сестренка подрастала, сами понимаете, две семьи... тесновато. А тут как раз указ президента вышел о предоставлении отдельного жилья всем молодоженам. Через месяц мы и переехали. Сперва в однокомнатную квартиру, а потом и в двухкомнатную.

— Ну зачем ты так? — улыбнулся Егор Кузьмич. — Не в этом дело было, не в тесноте... Просто захотелось сразу жить самостоятельно. Ну а какая самостоятельность с родителями? Они, конечно, добра желают, но все-таки хочется в своей семье самому порядки устанавливать.

— Да-да. Вы только не подумайте ничего... — забеспокоилась Анна Петровна. — Мы очень хорошо к ним относимся. Все праздники вместе отмечаем, и Новый год, и дни рождения.

— Да-а, — подтвердил муж. — Это само собой. Под Тамбов каждое лето в отпуск ездим.

— У вас сын есть? — спросил Зубков.

— Паша, иди сюда, — крикнул Егор Кузьмич.

— Ну, че-о! — послышалось из дальней комнаты.

— Зайди на кухню, сынок, — ласково позвала Анна Ивановна.

Через минуту в дверях кухни появился Павел Егорович. Мальчику было четырнадцать лет. Вид у него был вполне хулиганистый. Черные, как смоль, взъерошенные волосы торчали в разные стороны. Черные кожаные штаны слегка блестели. На загадочного цвета майке был изображен портрет какого-то модного музыканта. В глазах Иванова-младшего читалось презрение ко всему и уж тем более к тем, кто только что оторвал его от любимого занятия.

— Ну? — недовольно и лениво выдавил из себя сын.

— Поздоровайся, сынок, — сказала мать. — Это Константин Зубков — корреспондент из газеты.

— Здравствуйте, — мягко улыбаясь, ответил Паша, на глазах превращаясь в мальчика-паиньку.

— Константин хочет написать про нас статью, — продолжила мать. — Как мы живем, как работаем.

— Извините, я сейчас вернусь, — вежливо сказал Паша и ушел в свою комнату.

— А о втором ребенке не думали? — спросил Костя и допил чай.

— Ну что вы, — улыбнулся Егор Кузьмич. — Когда первого рожали, все еще не верилось, что Эра Водолея надолго. Сами знаете, какая раньше жизнь была. А хотя... Вы, наверное, не захватили старые времена... сколько вам лет?

— Тридцать, — ответил Зубков. — Сам я, конечно, почти ничего не помню, но родители рассказывали...

— Ну вот, — как будто услышав подтверждение, сказал Егор Кузьмич. — Все всегда к худшему готовились. Оно, конечно, можно бы и второго ребенка, да вроде поздно уже или нет, мать?

Егор посмотрел на жену. Та как будто немного смутилась.

— Хотите еще чаю? — спросила Костю Анна Петровна.

— С удовольствием, — ответил Костя, улыбнувшись. — Яблочный торт у вас очень вкусный.

— Аннушка сама печет, — не без гордости подметил Егор Кузьмич.

— Хотите, я вам рецепт дам? — сказала Анна Петровна, разливая чай, и, не дожидаясь ответа, начала диктовать. — Значит, так. Для начала возьмите семь яиц, триста граммов тертых яблок, триста граммов сахара, двести граммов орехов, две столовые ложки какао, шесть чайных ложек молотых сухарей, полпакетика разрыхлителя и полстакана сливок.

Зубков вежливо слушал рецепт торта, то и дело кивая головой.

— Желтки нужно растереть с сахаром до образования пены, — продолжала хозяйка, — затем смешать измельченные орехи, какао, тертые яблоки, разрыхлитель и осторожно влить взбитые белки. Выпекать лучше в духовом шкафу на слабом огне в течение 30 минут.

— Спасибо, — улыбнулся Костя и кивнул головой. — Когда буду расшифровывать интервью, обязательно перепишу рецепт.

В этот момент в коридоре появился Паша. От неожиданного зрелища Костя даже немного приоткрыл рот. В кухню зашел симпатичный мальчик в черных отглаженных брюках и белой рубашке с короткими рукавами. Ребенок был тщательно причесан и добродушно улыбался. Костя взял себя в руки и, сделав вид, что ничего странного не произошло, потянулся за очередным куском торта.

— Садись, Паша, — сказала Анна Петровна, показав глазами на табурет, и поставила перед сыном чашку. — Вам подлить?

— Да, спасибо, — ответил Зубков.

Хозяйка в очередной раз разлила чай по чашкам, и присев рядом с сыном, несколько раз погладила его по волосам. Очень скоро Костя начал чувствовать себя пузырем.

— В каком классе учишься? — спросил Зубков.

— В седьмом "А", 577-я школа, — бодро ответил Паша.

— Нравится?

— Конечно. Столько нового каждый день рассказывают.

— А когда вырастешь, кем будешь?

— Летчиком, — ответил Паша.

— У меня отец летчиком был, — сказал Егор Кузьмич. — Теперь здоровье не то, в Домодедове, в службе управления полетами работает.

— А вы не хотели быть летчиком? — спросил Костя Егора Кузьмича.

— Хотел, до пятого класса. Потом хотел стать моряком. А когда на лодке отслужил, понасмотрелся всякого разного... Нет, думаю, армия не для меня. Я рабочий класс.

— Ну а теперь, в Эру Водолея, если бы помоложе были, пошли бы на флот?

— Однозначно, — твердо заявил Егор Кузьмич. — Это раньше в армии был бардак. А теперь-то все по уму. Теперь вообще все по уму. Вот сейчас закончит Пашка школу, и в армию его. А как же иначе? Молодежь воспитывать надо. Это в мою молодость было так, что каждый сам по себе. Отсюда и наркотики, пьянство, паскудство всякое. А сейчас стукнуло парню восемнадцать лет — в армию его. Если кто в институт поступит — в школу выживания, а девушку — на женские курсы. Зачем нужны пустые люди и неудачники? Парня научат родину защищать, правда, теперь это вряд ли пригодится, но все равно дух нужно воспитывать. А девушку подготовят к самостоятельной жизни и материнству. Тест пройдут — получат карточку. Свою собственную. Вернутся, кто из армии, кто из школы или с курсов, по однокомнатной квартире получат. Пусть привыкают жить и думать самостоятельно. Совет, конечно, им поможет. Да и родители всегда рядом. А дальше будут жить, стремиться к смене цвета карточки. Женятся, дети пойдут, им сразу дадут двухкомнатную квартиру. Вот это жизнь. А у моих стариков как было? По коммуналкам да по общагам мотались всю жизнь.

— Да-да, — кивала головой Анна Петровна. — Как Эра Водолея наступила, так, можно сказать, люди первый раз свободно и вздохнули. А ведь как не пускали Лебедева в президенты. И в тюрьму сажали, и убийц подсылали...

— Но он выстоял и победил, — твердо заявил Егор Кузьмич. — Потому что всегда уважал народ, думал о нем, то есть о нас.

О нашей свободе, о нашем благополучии. А народ, то есть мы, поддержали его в трудную минуту. Его победа — это наша победа.

Разговор длился еще около часа. Вторая половина его была почти полностью посвящена восхищениям делами Лебедева и тому, как легко стало жить с наступлением Эры Водолея. И как хорошо, что Верховный Совет продолжает курс, обозначенный Лебедевым, а Советы на местах координируют жизнь горожан.

Прощание затянулось минут на десять. Ивановы приглашали Зубкова заходить к ним в гости, приехать на завод, посмотреть, как там трудятся рабочие, в каких условиях. Поговорить с ними. Иванов-младший приглашал Костю приехать в школу. Зубков обещал поговорить об этом с редактором и сделать целую серию репортажей. Начиная случайным знакомством с семьей до полного изучения условий ее жизни, учебы и работы. А также жизни людей, с которыми члены этой семьи каждый день общаются.

Наконец дверь захлопнулась. Костя глубоко вздохнул и пошел вниз по лестнице. На втором этаже он вспомнил, что забыл на вешалке свою кепку. Возвращаться ему не очень хотелось, уйти из этой семьи стоило большого труда, но и кепка ему очень нравилась. Костя никогда не носил кепок, а тут попробовал и прямо влюбился в нее. Через минуту вещизм взял верх, и Зубков снова поднялся на третий этаж. Как и прежде, он услышал громкие голоса, доносившиеся из-за двери двадцать девятой квартиры, и отдернул руку от звонка.

"...Вы что, хотите, чтобы мне балл добронамерения снизили?" — чуть не плакал Паша. "Ты, дура, не могла за парнем сходить, чтобы он не выперся в кожаных портках? Обязательно орать надо было через всю квартиру?" — "Не ори! Ты сам его позвал..."

Зубков развернулся и медленно пошел вниз по лестнице. Он уже привык, что здесь люди меняются в течение десяти секунд. Собственно, ничего нового не случилось, он об этом знал уже двадцать лет. Просто здесь все стало как-то более выраженно, сконцентрировано, что ли. И что самое страшное — общепринято.

На первом этаже Костя остановился и внимательно осмотрел площадку перед квартирой двадцать один. Деревянного ящика, о который он регулярно бился правой ногой, когда утром шел на работу, не было.

Выйдя из подъезда, Зубков сел в машину и долго не запускал двигатель. На него нахлынули странные чувства. Как будто он очень долго не был здесь и вот теперь вернулся.

Покружив немного по знакомым с детства улицам, Костя подъехал к школе N 577, в которой он когда-то учился. Зайти в нее он не решился и через пару минут снова выехал на Кантемировскую улицу. Справа от дороги тянулись новые кварталы. Раньше на этом месте был пустырь. В детстве Костя любил с друзьями играть на этом пустыре, печь в овраге картошку. Мама почему-то всегда была категорически против этих игр. Очевидно, у нее были свои причины для этого. Когда пустырь начали застраивать, Костя с друзьями, шутя, чуть не спалил экскаватор.