Еще один шанс. Часть 2.

— Сколько??? — чопорный джентльмен растерянно присел на стул от услышанной цифры. Но, тут же вскочил и бросился на выход из комнаты... — Так, чего же мы тут с тобой разговариваем! Быстро за мной! — Он произнес, выбегая из помещения.

Глава 6.

Побережье Крыма.

Город Кафа.

Причал огромного порта.

Легкая торговая галера Али-паши "Золотой павлин" вот уже три дня стояла на причале в порту города Кафы. Вдали, куда хватало человеческого взгляда, ярко золотились башни богатых мечетей с тянущимися к небу минаретами, крыши роскошных дворцов и просторных мраморных бань, зелень садов и серебро фонтанов. Они высились, сверкали и отражались в лучах солнца. Над пристанью города стоял гул голосов, стук колес о камни и немереный рокот звуков которым, дает о себе знать большой кипучий город. В гавани, очерченной морской водой цвета бирюзы, белели многочисленные паруса военных и торговых кораблей. Их пестрые флаги, точно разноцветные птицы, реяли в воздухе. С тяжело нависших к воде корм, с облегченных приподнятых носов уходили под воду якорные канаты. По всему рейду, между судами весело сновали шлюпки, лодки. Но, хозяина судна эта красота не впечатляла. Немилость Аллаха снизошла на его седую голову. Ему никак не удавалось найти попутчиков и полностью загрузить транспортно-пассажирское судно. А идти "порожняком" в Константинополь и терять хорошую выручку ему не хотелось. Али-паша отпустил янычар пировать в городе, а сам как простой купец решил пройтись по рынку в поисках удачи.

Солнце нещадно пекло "прожаренные до костей", исполосованные, покрытые незаживающими шрамами и язвами спины невольников. Понурые, голодные, доведенные "до крайнего предела возможных человеческих страданий" рабы сидели на лавках судна под яркими, нещадно палящими лучами. Из одежды на людях были лишь ветхие набедренные повязки, и цепи, которыми каждый из них был прикован друг к другу. На руках и на груди каждого несчастного гребца были заметны тавра — знаки выжженные каленым железом. У многих на лицах присутствовали следы пыток и издевательств — отрезанные уши, носы, страшно рассеченные лица. Вокруг гребцов стоял невыносимо сильный запах испарений фекалий. Со всех сторон сквозь скрип цепей доносились тяжелыё стоны избитых и проклятья изнеможенных каторжников.

Васька Сокол с трудом продрал глаза от полудрёмы, поерзал на скамье обильно политой его кровью и потом. Погремел ржавыми звеньями тяжелой цепи, и в очередной раз удостоверился — они были на месте. Невольник поднял изможденное, обросшее волосами лицо, и стал внимательно осматривать корабль. Он увидел людей, поднимающихся на палубу вместе с капитаном. Каторжник удивлённо присвистнул. Он давно не видел такого довольного, улыбчивого капитана. Его черные, хитрые глаза хищно блестели. Казалось, он готов был растелиться перед троицей неизвестных посетителей, как будто они были из свиты самого султана.

Али-паша шёл чуть впереди процессии, красноречиво махал руками, суетился, с удовольствием рассказывал уважаемым гостям всевозможные забавные истории, зачастую придумываемые им тут же на ходу.

Появившиеся пассажиры не были похожи на предыдущих гостей, которые ранее арендовали каюты или покупали места для грузов в трюме "Золотого павлина". Уважаемые (И видно очень богатые) незнакомцы вели себя на палубе галеры так, как будто шли с экскурсией по царским палатам или по залу старинного дворца. Они смотрели на всё — "широко открытыми глазами". Удивленно вскидывали руки. Громко задавали вопросы.

Первым из них был степенный молодой купец, скорее всего знатный турок или перс. Его надменная походка выражалась в важности, медлительности и уверенной поступи по палубе судна. Разноцветные, дорогие камни играли на его белой одежде всеми цветами радуги. Порой казалось, что он весь искриться на солнце.

Вторым, среди гостей, был совсем молодой рыжий юнец в непонятной, пятнистой одежде с зеленым небольшим, мужицким мешком за плечами. Отпуская направо и налево веселые шуточки, сверкая на солнце огненной шевелюрой, он неторопливо шествовал между своими приятелями.

— Скорее всего, это был... это был... это был — непонятно кто. — Васька так и не смог определить, кем являлся этот молодец. С горящими глазами и идиотской улыбкой он повсюду пытался засунуть свой конопатый нос. На все увиденные диковинки корабля он громко с выражением восклицал по-турецки — О вай-вай! И-и-йим, саолун! (Примечание автора. Отлично, очень хорошо, спасибо.) Вон, малец скользким взглядом оценил места расположение охранников. Там, осмотрел крепление цепей в кольцах. А теперь, зачем-то попрыгал по палубе, и прислушался к скрипу досок. Громким криком удивления молодец оценил величину больших пушек выглядывающих из люков черной галеры.

Ну, а третий, в дорогой, серебреной кольчуге, с двумя мечами за спиной, похожий на русского былинного витязя или татарского батыра привлек внимание Васьки больше всех. Похоже, он был охранником турка. Этого обличенного в серебро воителя Васька знал очень хорошо. Ещё бы... Это был его старый, боевой товарищ Силантий Ракитин. Не раз и не два этого расфуфыренного увальня Васька спасал от неминуемой смерти. Последний раз они с другом виделись в тюрьме, когда их связанных, еле живых тащили в сторону невольничьего рынка на продажу. А сейчас старый друг-товарищ важно шествовал за молодым дворянином и его неизвестным спутником. Причем, на раба, этот разодетый красавец, явно не походил. А значит, занимал высокую должность у неизвестного иноземца.

У Сокола внезапно вспыхнул огонёк надежды на освобождение. Он разгорелся и воскресил в памяти всё прежнее, далекое, милое, навеки утраченное. Переживания радостно взбодрили кровь каторжника, и погнали его волнами по венам. Сердце Васьки вдруг гулко застучало. Тяжелые мысли вихрем понеслись в голове. Еще раз, внимательно осмотрев гостей, он облизал потрескавшиеся от солнца губы и со всей дури заорал. — Силантий-юшка! Невольник перевел взгляд в сторону молниеносно стартовавших в его сторону охранников и, испугавшись наказания, продолжил свой вопль. — Нет, более силы терпеть! Помогите! Дайте же воды, ироды!

Гости резко обернулись на звук голоса. Седой турок, что-то залепетал по-своему и громко засмеялся. Рыжий насторожился, по волчьи ощетинился, как будто приготовился к прыжку. Васька встретился глазами с Силантием. Тот увидел своего старого, боевого товарища.

К строптивому, проклятому гяуру подбежал потурнак и стал нещадно стегать плеткой с сыромятным ремнём провинившегося раба. Сокол заорал от боли. Сильно попало и двум его товарищам сидевшим рядом с ним на одной лавке. Гости застрекотав что-то по своему, непринужденно повернулись и продолжили свой путь в сторону пассажирских кают как ни в чем небывало.

— Узнал! Узнал, меня, чертушка! — радостно пронеслось в голове у Васьки. После чего сознание раба растворилось в огне боли, и он потерял сознание.

* * *

Огромное, красновато-сизое солнце не торопясь закатилось за горизонт, оставив на бескрайней глади моря след игристой, золотистой, широкой россыпи. Подрумянилась закатом светлая цепь горных вершин. У самых приступов берега водная гладь была уже непроглядно черной. В приближающихся вечерних сумерках, в последних лучах заката зеленел, постепенно бледнея, восток. На темном небе просыпались и медленно появлялись первые звезды, одна другой светлее. С запада резкими рывками свежий ветер гнал пенистые волны. Пониже каменных башен и минаретов, в засыпающем городе и пристани кое-где мерцали огоньки. Мулла давно закончил свою песню. На галере всё стихло. С берега были слышны только собачий лай и позднее пение петухов. Часовые на корме и на носу судна, примостившись в защищенных от ветра местах, начали дремать. В тесных и душных каютах захрапели янычары. На нижней палубе время от времени позвякивали кандалами во сне невольники.

— Павел Александрович, вы не спите? — серебристый воин потихоньку вошел в каюту и негромко обратился к дремлющему Пехоте.

— Заснешь, тут с тобой! Шумишь, как боров в хлеву, — Пашка недовольно заворчал, подымаясь с постели. — Давай, голубь сребристый, рассказывай, что там с твоим знакомым? Или ты думаешь, я не понял кому кричал этот горластый невольник?

— Товарищ мой давний, Васька Сокол. С детства с ним вместе. Даже в полон в одно время попали. Они, всей ватажкой просят у меня помощи. Побег ночью готовят. Силушки грит терпеть нету. Измучились все.

— А, что подождать немного нельзя? Вот, вернется Алексей из Порт-Ройала. Быстро соберем ребят в Таганово. И всех тут поставим на уши.

— Нет, сказывают, завтра с раннего утра, семерых смертью пытать будут. Нож потаенный нашли у одного. Так, что сегодня ночью спасать надо.

— Интересно, девки пляшут! — Пашка выдохнул удивлённо. — Вот так новость! И главное Алексей ушёл, вернется только к утру! То есть если, что случиться, например какая-нибудь заварушка, то подмоги не будет. Да, и отступать некуда. — Он с сожалением посмотрел на стену, на которой за Рязанцевым закрылся межвременной портал.

— И опять! — Недовольно пробурчал человек "самой мирной профессии на Земле". — Я толком не вооружен. — Пехота заскрипел зубами. — Говорил же себе, надо взять оружия больше. — Он решительно потянулся за своими вещами. А это, что? — Крохи... Так, с гулькин нос. — Расстроенный мальчонка открыл мешок и сосредоточенно начал в нём копаться. — Только на жучков да бабочек охотиться.

— Ладно, докладывай, что тебе удалось узнать у твоего друга? — Десантник перестал недовольно бурчать себе под нос. Он вытащил из мешка какой-то сверток и стал его разматывать.

— На галере семьдесят человек вооруженной охраны. У всех есть и холодное и огнестрельное оружие. Есть луки. Янычары, опытные войны. Мясники. Звери в образе человека. Смерть рабов для них это благо. Пощады не будет! Если, что! — Вырежут всех до одного!

— Ясно, — Пехота недовольно протянул "с кислой миной" на лице. — С нашей стороны, дела как обстоят?

— Почти сто сорок рабов. Большая часть русячи. Два десятка христиан. Из всех невольников, знающих ратное дело — наберется человек шестьдесят. Еще человек двадцать боле менее держали оружие в руках. Остальные простые крестьяне. Но если, что — готовы драться насмерть. Всем уже жизнь такая опостылела.

— Не густо! — Пашка произнес, прикусив губу. — С голыми руками да на пулеметы. Если, только массой задавить. Одним словом порубят нас как капусту. Даже вспотеть не успеют.

— Как бы ни так! — Решительно произнес Силантий. Его глаза заблестели от азарта. — Под лавками гребцов спрятано несколько лопат, пять топоров, три сабли и камни. Много камней. Если быстро открыть засовы, снять оковы и освободить пленников. То можно ещё драться цепями.

— Конечно! — Пехота понимающе развел руки и покачал головой. — Цепями! Да ещё против ружей и луков. Какой же я глупец, что не учел этот сильный, решающий фактор со стороны наших рабов. Теперь победа будет за нами, точно. Янычары глазом моргнуть не успеют, всех закидаем камнями.

— Ну, допустим, — Пашка перестал "зубоскалить" и начал рассуждать здраво. Он достал второй сверток и как первый начал его разворачивать. — На нашей стороне есть фактор внезапности, плюсом ещё ты — опытный рубаха — парень. Дополнительным бонусом к схватке выступят ветераны в отставке — Майор Пехота и его боевой товарищ "Маузер". — Десантник похлопал рукой пистолет "Гюрза", который был спрятан у него в кобуре, под одеждой. — Даже более того! Нам помогут его немецкие сестры, полные обоймы патронов. — Бравый вояка достал из вещевого мешка и переложил в карманы две дополнительных обоймы к пистолету — по восемнадцать патронов каждая.

— По крайней мере... — Пехота умиротворенно сел на кровать и на несколько мгновений задумался. — Ничья, не меньше... — Но, с небольшим перевесом в нашу сторону. Если, конечно ещё повезёт!

— Ладно, — боевой ветеран решительно встал с кровати. — Посидели, порассуждали на дорожку и будет. — Силантий, слушай внимательно! — Майор начал отдавать боевые приказы. — Разделимся на две группы. "По-тихому" снимаешь охрану, берешь каюту ключника и начинаешь освобождать невольников. Также не тебе руководство всёми колющими и режущими поединками. На мне стрелки и лучники. Да, и ещё... Нам надо Али-пашу потрясти. Мне его морда сразу не понравилась. Постарайся оставить его живым. Разговор у меня к нему будет серьезный.

— Хорошо командир, — согласился ратник. — Я всё понял.

— И главное, снимая оковы и освобождаясь от цепей, старайтесь как можно дольше не шуметь и не привлекать внимания. — Рыжий бес хитро прищурил глаза. — Есть у меня одна задумка. — Он нежно погладил неизвестные бойцу вещички появившиеся из свертков. — Не стоит шум поднимать раньше времени — спят ведь люди добрым, спокойным сном... Операцию начинаем с моей команды, после сильного взрыва.

— Так, вроде всё! Пошли... потихоньку... — Пехота тенью выскользнул из каюты.

* * *

Каюта Али-паши было обширной, устланная богатыми коврами, с уставленными по бокам низенькими турецкими диванами. Темные стены, с резными карнизами из черного дуба, были увешаны различным оружием. Убранство помещения покоряло гостей галеры восточной роскошью — серебром, золотом и бирюзою, блестящими кубками из золота и дорогостоящей посудою.

Паша сидел на низеньком диване, поджавши калачиком ноги, и машинально тянул синий дымок из длинного чубука, поглядывая на потемневшее море с полным бессмыслием человека, которому прискучили всякие наслаждения жизни. В затуманенном выражении его стоячих, немигающих, осоловевших от гашиша глаз отслеживалось философское состояние души — все изведано, все надоело...

Темная серая ночь, словно покрывалом, плотно охватила галеру. Кругом, полная сладкой неги, господствовала необыкновенная тишина, и только волны моря, словно живые, мерно плескались и тихонько стучали о борт судна. Легкий ветерок, казавшийся скорее нежным дыханием моря, нежели ветром, едва ощущался.

Серебреный воин, бесшумно ступая босыми ногами по палубе, тенью подкрался к вахтенному со спины. Схватил его за волосы, мгновенно запрокинув голову, перерезал горло. Турок не успел пикнуть, как густая струя крови ударила из раны, заливая доски. Потрошитель тихо опустил мертвеца на палубу и двинулся дальше. Через минуту похожая участь постигла второго задремавшего на носу часового...

На корабле царила мертвая тишина, нарушаемая только плеском волн и едва уловимыми шагами босых ног. Перед полусонными, затуманенными наркотиком глазами хозяина судна открывалась дивная картина. Перед ним лежала прекраснейшая из невольниц. Никогда он ещё в жизни не видел такой красоты и такого милого, доброго лица с выражением ангельской чистоты и непорочности. Бледные щеки богини грёз начинали розоветь и казались настоящими лепестками розы. Белокурые золотистые волосы обрамляли, точно драгоценной рамой, её личико с красными, как коралл, губами, с темными бровями и длинными ресницами, точно бросавшими тень на ее щеки. Аппетитные губы её были полуоткрыты, и за ними виднелся ряд молочно-белых зубов. Первоначально испуганное выражение лица исчезло, и, теперь, её ангельский ротик и эти ровные, мелкие зубы придавали что-то трогательно-детское её личику. Молодая, упругая грудь девушки, слегка обрисовывавшаяся под складками красного платья, ровно и безмятежно дышала.