П С Ы Ж

Он принял решение. Ночью, в пустой неуютной квартире, мучаясь бессонницей и рассматривая старые фотографии. Перед тем как уйти, он перерыл все шкафы в поисках потрёпанного свадебного альбома — мать прятала его от детей. Худощавый темноволосый человек в военной форме улыбался с пожелтевших снимков. Хесус посмотрел в зеркало, мысленно примерил форму и подумал, что Иванов вполне мог знать ответ на еще пару вопросов.

Сменив рубашку, брюки и лакированные ботинки на более подходящую одежду, он перешагнул порог теперь уже неродного дома. Вчера он хотел навестить Галку, сейчас это не казалось хорошей идей. Но не повидаться напоследок было еще хуже. Хесус не знал, почему отец бросил мать, беременную, с ребёнком, и ни разу не позвонил и не написал. Нет, он не осуждал — значит, так сложилось, но не хотел уподобляться.

Продавщица в цветочном магазине растерянно моргала и мямлила; Хесус уверил ее, что с крематорием на днях вышла накладка, он по-прежнему жив и здоров, но болтать об этом лучше не надо и сдачи не надо. Договорились? Продавщица неуверенно кивнула. Прикрываясь букетом от редких прохожих, он направился к Галкиной семиэтажке.

Хесус настойчиво давил и давил на кнопку звонка, пока дверь не открыли.

Галка, растрёпанная, с опухшими глазами, некрасивая и восхитительно прелестная, кинулась ему на шею. За парочкой наблюдали соседи из квартиры напротив, подглядывая в глазок: визгливое "дз-ы-ынь!" переполошило подъезд.

— Прощаться пришёл, — сказал вместо приветствия Хесус, протягивая шуршащий целлофаном букет. Обнял ее, зарылся носом в тёмные кудри.

— Это ты? — спросила Галка.

— Я, — соврал Хесус.

— Точно ты?

— Точно.

— А я верила, — всхлипнула Галка. — Верила! Я ждала тебя... Игорь.

— Я не Иг... — Хесус запнулся. — Ты ждала меня, Галчонок, я знаю. Мне надо исчезнуть.

— На время? — Она непонимающе моргала.

— Навсегда.

Галка покачала головой:

— Нет, Игорь. Я не для того ждала и верила, чтобы ты опять пропал.

Об это твёрдое "нет" мог разбиться айсберг, погубивший Титаник.

Сбежать ему не позволила совесть, люди так не поступают. Важные дела пришлось отложить — сцена прощания от объятий и поцелуев плавно перетекла к более интимным вещам. Родители Галки были на работе, поэтому не понадобилось закрываться в комнате, включать музыку для маскировки и делать вид, что ничем таким они не занимались, просто болтали. Я не брошу тебя, шептала Галка под мерный скрип кровати. Помнишь, ты думал, брошу? А я никогда... ах! не собиралась... ох! И ты не бросай. Ох-х... продолжай, ах-х... как же хорошо...

— Ты голодный? — поинтересовалась Галка. — Давай яичницу пожарю.

Хесус смотрел на нее, любуясь каждым движением. На душе было светло, радостно и чуточку грустно.

— Спасибо, не надо. Мне пора.

Он всё решил. И сейчас, глядя на Галку, утвердился в своём решении. Ради Галки стоило жить и стоило умереть.

— Пора, — повторил он. — Пока.

На лестничном пролёте среди выцарапанных на стене надписей он нашёл ту самую. "Игорь + ...". Стёртые буквы едва угадывались. Провёл ладонью, ощущая неровные края. Имя соскоблил он, чтобы Галка не расстраивались из-за подколок всякой шантрапы. В девятом классе сложно не принимать близко к сердцу чужие насмешки. Медленно спустился на пролёт ниже и будто окунулся в давнее уютное прошлое: здесь они сидели в обнимку, тут целовались, а тут... Из воспоминаний выдернул голос Иванова. Ночной разговор, будь он неладен. Там, снаружи, погибель и кромешная мгла, полная напастей. Ударив в спину, голос эхом прокатился по ступеням. Справишься ли, выстоишь? Хесус обернулся, на ступеньках плясали тени. Расправил плечи, вскинул подбородок. Справлюсь, Саймон.

Галка догнала его на выходе из подъезда.

— Я с тобой.

— Что? — Хесус вдруг вспомнил полузнакомый шёпот. Далёкий, светящий сквозь тьму огонёк, перед которым отступали холод и пустота.

— С тобой!

— Я иду один.

— Ты не один!

Ни ругань, ни уговоры не подействовали. Угрозы? Максимум, что он выжал из себя: свяжу и запру в квартире. Попробуй! — с вызовом бросила Галка. Глаза выцарапаю! Хесус не стал пробовать.

Он пока не знал, насколько опасна его затея, и что будет потом. Что делать с Галкой, Хесус тоже не знал. Втайне он ей гордился, однако реально помочь Галка не могла. Создать проблемы — запросто, попасть в беду — легко, испортить планы — трижды да. А вот помочь... На автовокзале Хесус попытался затеряться среди гомонящего, снующего туда-сюда люда, но безуспешно: фокус не удался.

Куда едем? — поинтересовалась Галка, трясясь в пыльном загородном автобусе. Народу было не густо, в основном пенсионеры, дачники; за окном мелькали поля, берёзовые рощицы, сверкнула узкая лента реки. В лес, ответил Хесус. Гулять? — съязвила она. Цветов нарвём, да? Рви, согласился он. Пешком два километра осилишь? Тропинки нет, бурелом, овраги, крапива. Галка возмущённо фыркнула.

Дальше ехали молча. Галка что-то притихла; не вертелась, не ёрзала — сосредоточенно ковыряла пальцем порванную обивку сиденья. Воняло соляркой, Хесуса, как обычно, укачивало.

— Всё нормально? — спросил он. — Или передумала?

Галка мотнула чёлкой: не передумала.

— Боишься? Нервничаешь?

— Боюсь, — призналась она. — Мне странное приснилось... страшное. Лес, поляна, замшелые стены лабиринта. Сгусток тьмы в окружении серебряных нитей. Чудовища, похожие на людей, и люди, похожие на чудовищ. Они ждут, молча смотрят и ждут, а там, внутри что-то происходит, и никто не понимает — что. Я иду ко входу, чудовища не замечают меня, кроме одного. Он очень страшный, размером с дуб, корявый, древний, и будто сомневается — преградить мне путь или пропустить. Тех, других я боюсь, а его нет. Мы словно знакомы. Он знает, кто я и что мне нужно. А я не знаю... Чувствую, он не причинит вреда, наоборот, может помочь. Пока он колеблется, я вхожу. И просыпаюсь... Кажется, много лет назад мне тоже снился лабиринт, когда ты, ну... впервые... И потом, иногда.

Хесус задумчиво поглядел на Галку.

— Почему раньше не говорила?

Она пожала плечами: вот, сказала.

— Мы едем в лес, — вздохнул Хесус, — на поляну. Там никого. Тишина, сосны, опавшая хвоя.

— А... что там?

— Увидишь.

Какая связь между сном и реальностью, сценарием и правдой жизни? — размышлял Хесус. Почему, галлюцинируя в активаторе, он видел Галку? Отчего после перелицовки с пугающей настойчивостью снилось "кино" с ее участием, а ей — лабиринт? Тогда, сейчас. Кто бы объяснил? В совпадения Хесус не верил.

Цветное немое кино... порой блокбастеры, где героем был он. В память накрепко врезалось — узкая пожарная лестница ведёт на чердак; день клонится к вечеру, над крышей дома провода и антенны. Из паутины — сплетения проводов — выныривает Злодей, жирный паук на коротких ножках. Хесус ранен, изо рта сочится кровь; Галка в заложниках, ствол пистолета упирается ей в висок. Камера показывает Хесуса: клыки, шипы, когти. Он превращается... Выстрел. Паутина раскаляется добела, и Хесус прыгает. Не ясно, жива Галка или...

— На четырнадцатом километре выходят? — лениво поинтересовался водитель, прерывая цепочку кадров.

— Да, — отозвался Хесус.

Автобус со скрипом притормозил; в проход грохнулась чья-то тележка, ругнулись вполголоса мужики рядом. Хесус подал Галке руку, и они сошли на затерянный в чистом поле асфальтовый пятачок, вдали от посёлков и дач, у чёрта на куличках.

На безымянной остановке всё было по-прежнему — полынь, одуванчики, кривой облупившийся знак. Пахло сухой травой и пылью, жужжали мухи; к лесу, пропадая в бурьяне, вилась тропинка. Хесус украдкой проверил телефон, звук он предусмотрительно отключил еще утром, чтобы не беспокоили, не желая ни с кем общаться, даже со старлеем. Несколько пропущенных вызовов от Ингвара, Франсуа, Ясухиро, с неизвестных номеров. Охренеть старших припекло! Чего всполошились, что им, паскудам, надо? Вроде всё порешали, чётко, по полочкам разложили. Он честно уехал из города, пусть не с утра, но точно навсегда. Какие претензии?

Мы обязательно разберёмся, кто нарушил закон и почему ты вернулся, пообещал вчера Ингвар. Уже разобрались? Что опять не так?!

Пропущенный звонок от Иванова и сообщение от него же: "Тебя ищут. Ты где?". Хесус уже собирался ответить, когда в бок кольнуло нехорошее предчувствие. Он без раздумий вырубил телефон.

— Что случилось? — встревожилась Галка.

— Ищут пожарные, ищет милиция... — Хесус дёрнул щекой. — Что-то стряслось, стрелки перевели на меня, теперь я крайний.

— Игорь, — Галка нахмурилась, — ты не шути, пожалуйста.

— Я не шучу, предчувствия самые поганые.

— Не понимаю, с чего вдруг...

— Я тоже. Садись-ка в автобус и дуй обратно. Вряд ли тебя тронут, но лучше держаться подальше.

— Кто тронет?

— Старшие.

Внезапно тренькнул Галкин мобильник.

— Не отвечай! — Хесус перехватил ее руку. — Дай сюда.

Имени на экране не было, лишь номер — красивый, с четырьмя восьмерками на конце. Хесус отлично знал, чей это номер. Да что ж такое происходит?! Он убавил звук и после того, как телефон перестал надрываться, выключил.

— Тебе звонили? — догадалась Галка.

— Мне.

— Кто?

— Вы не знакомы.

— Ну да, — ехидно заметила Галка. — Тебе, на мой телефон, и мы не знакомы. Думаешь, я сама отыскала больницу, куда отвезли Андрея? Сообразила, что надо прийти, успокоить? Примчалась, сломя голову.

— Он тебе велел, Иванов?

Галка насупилась:

— Не велел. Попросил.

Хесус крутил телефон в руках, размышляя — спёкся Дед или переметнулся? Вряд ли старлей предаст, вряд ли старшие рискнут ломать Саймона. Но что ему нужно?

— Может, не Иванов звонил? — предположила Галка. — Номер его, а...

— Возвращайся в город, здесь опасно.

— Никуда я не поеду!

Интонации Галки из сна, Галки в роли спутницы героя. Руки скрещены на груди, колючий взгляд, складка меж бровями.

— В кого такая упрямая? Зачем споришь? Зря тебя взял — связал бы, запер в квартире.

— Я не брошу тебя.

— Неужели не понимаешь, я не жилец? Всё, отбегался.

— Пошли, — оборвала Галка. — Хватит тут.

По пути она натёрла ногу: терпела, не ныла. Так и шла, прихрамывая. Два километра.

— Вот! — Хесус широким жестом обвёл прогалину.

— Что?

Поляну заливал яркий солнечный свет. Было тихо, по коричнево-рыжим стволам высоченных сосен ползали букашки. Пахло смолой, свежестью, хвоей; под ногами хрустели шишки. Редкие островки заячьей капусты пестрели белыми звездочками. Галка сорвала светло-зелёный трилистник, сунула в рот. Поморщилась: кисло. Наклонилась к лиловым цветам, втянув душистый аромат.

— Медуница, Игорь! — Она чуть в ладоши не хлопала. Радовалась, позабыв об опасности.

— Смотри. Смотри внимательней.

— Где?

— Да вот же!

Не видит, дошло до Хесуса. Почему? Как?! Цветов нарвём, да... Сеть искрилась на солнце, играла бликами. Он тронул ближнюю, туго натянутую струну, шершавую и одновременно липкую. Тенёта колыхнулись, отзываясь сладостной дрожью. Будто кто-то спешил сюда, из немыслимого, кошмарного далёка. Кто-то быстрый и хищный. Сильный, тупой, бесконечно чужой и невероятно, нечеловечески одинокий. Секунда, вторая... третья. Колебания стихли.

Никто никуда не спешил.

Никто. Никогда.

У странных тенёт не было хозяина.

Разворошив носком ботинка хвойный ковёр, Хесус набрал полную горсть мусора и швырнул в тенёта. Мусор, не встретив сопротивления, упал на землю. Он подбирал шишки, затем ветки; кидал и не мог попасть. Шишки с ветками пролетали насквозь.

— Ты как ребёнок, — хихикнула Галка. — Обиженный ребёнок.

— А ты слепая! — рассердился Хесус. — Смотри!

Галка надула губы, отвернулась. Плюхнувшись на задницу, достала зеркальце — поправить причёску и ахнула.

— Красиво? — Хесус взял Галку за плечо, сжал до боли. — Красота обманчива.

Активатор походил на гигантскую сеть, паутину без паука, снежинку, лабиринт. Кружевное плетение, рябь в глазах. Фракталы, фракталы... Здесь не было сторожевой нити. А может, ничего не было. Пустота, ничто, видимость. Дробная размерность топологической функции, воплощение чистой абстракции.

Те, кто попадал в тенёта, сами становились и охотником, и жертвой.

Мучили себя. И упивались мукой.

— Что ты хочешь? — Галка репьём вцепилась в него. Не оторвать.

— Уже говорил: хочу, чтоб ты ушла.

— Я не уйду, Игорь.

— Я не Игорь.

— Ладно. Я не уйду, Хесус.

— Ты не поймёшь, а я не смогу объяснить. Поверь, ты не поможешь, никак. Лабиринт убивает взрослых, калечит, лишает рассудка. Прошу тебя, не лезь, это верная смерть.

Она не слушала, страх в широко раскрытых глазах мешался пополам с любопытством.

— Лабиринт? Тот самый, который снился? Из-за которого люди превращаются...

— В нелюдей, — кивнул Хесус. — Или погибают, как Женька Калмыков.

— Что ты задумал?

— Это колыбель. — Хесус махнул рукой. — Ничья, общая, сама по себе. То ли сломанная, то ли нет. Не плохая и не хорошая — такая, какая есть. Но в ней происходят ужасные вещи, из-за неё происходят ужасные вещи. Может, ее используют не по назначению. Может, есть другие, похожие, и тогда... — Он сбился с мысли, стоял, сжимая и разжимая кулаки; на шее натянулись жилы, кадык ходил вверх-вниз. — Сейчас это неважно, речь не о том. Не об активаторе, обо мне и остальных людях. Я родился человеком, у меня был отец, и была мать, и брат. У меня есть ты. Я ни в чём не виноват и хотел бы просто жить, как раньше, но уже не могу. Из нас сделали монстров, хищников — тех, кто рыщет в ночи в поисках жертвы и готов пролить кровь по малейшему поводу. Без раздумий и зазрения совести. Моё мнение никому неинтересно, особенно банде, но я скажу. Я не желаю быть тенью за границей костра, тварью, ночным кошмаром. Не хочу, чтобы чьи-то дети становились чудовищами, как я, или Иванов, или старшие. Пусть они, наоборот, загораживают родичей.

— Ты решил... — Галка всхлипнула.

— Я решил. Здесь таится зло, непонятно какое, но зло. Его нельзя задобрить, принеся жертву. Только драться, насмерть. Вот и всё.

— Хесус! Родненький!

Галка повисла на нём, повалилась в ноги. Тушь у глаз потекла; тёмные дорожки на бледных щеках, мокрые ресницы. Дежа вю: Андрей, пустырь, шпана. Лена плачет, размазывая косметику. Облик рвётся наружу, высовывает острое рыльце. Его первое крещение.

— Я даже не Хесус. — Он усмехнулся. — Я... не знаю, кто. Хесуса расстреляли из гранатомёта и сожгли четыре дня назад. Уходи, Галка. Прошу.

— Нет!

Взгляд затравленной волчицы, взъерошенные волосы; гримасы коверкают лицо.

Галка, ты меня защищаешь? Спасаешь? Меня?!

Спасибо, Галчонок.

Хесус смотрел на активатор, будто впервые. Красота переплетающихся линий завораживала, лишая рассудка. Ввергала в оторопь. У тебя нет хозяина, нет создателя. Ублюдки — мы сами. Псы, отродье. Кого наказывать? С кого требовать?! Это наша беда, а не вина. Но... твоя работа, твоя заслуга. Будь ты проклят! Проклята...