Дочь лесника

Но это теперь дело прошлое. Двое последних суток мы с Лоркой вообще не разговаривали. То есть не разговаривала она со мной, я пару раз пытался с ней побеседовать, но потом эти попытки оставил.

Что так? Да до Лорки только позавчера дошло, что я уезжаю. Ну и потребовала она от меня остаться... Сначала я подробно и обстоятельно растолковывал ей, что толку от меня на хуторе будет чуть, что ее же родители от такого бесполезного зятя взвоют не своим голосом, что и ей выть придется, когда захочет от меня какого-то еще толка, кроме ночных радостей. Потом куда менее обстоятельно и потому куда более вдохновенно вещал, что только в городе смогу стать уважаемым человеком, которого не стыдно принять в такую серьезную семью. Бесполезно. Лорка меня не услышала. То есть услышала, конечно, и даже все поняла, девчонка она умная, но упрямая как не знаю кто. Тогда я сгоряча применил запрещенный прием — напомнил, сколько лет одной дочке лесника и сколько непонятно как попавшему сюда чужаку, не пожалел черной краски, описывая, как она проведет лучшие годы жизни, ухаживая за больным стариком, и под конец добавил про похороны. Вот после этого Лора со мной и не разговаривала.

Зато я поговорил с Корнатом. То есть это он вчера поговорил со мной.

— Вот что, Феотр, — сказал он мне. — Я на тебя за Лоари зла не держу. Что ты ее спас, никогда не забуду. Да и гвенд вы с ней не так чтобы сильно нарушили. Сказано, что нет обоим бесчестья, если спаситель возьмет спасенную, а сколько раз взять можно, гвенд не говорит, — тут Корнат хитро усмехнулся. — И дочь свою я знаю, своенравная выросла, жалел я ее в детстве, порол мало. Поэтому давай сделаем так...

Он на минуту задумался, потом продолжил:

— Сделаем так. Я два года всем женихам буду отказывать. Если сама не убежит с кем, подождет. А за два-то года и ты в Вельгундене устроиться хорошо сможешь, и она пусть подумает, что у нее к тебе. Устроишься — присылай сватов, два года я их жду. Не посватаешься за два года — тут уж как получится. Вот мое слово. А твое каким будет?

Тут задуматься пришлось уже мне. В общем-то, предложение Корната меня вполне устраивало.

— Таким же и будет, — сказал я. — Если за два года не посватаюсь, и она свободна, и ты поступай, как считаешь нужным.

Мы скрепили уговор рукопожатием — здесь так утверждают устные договоренности, а не здороваются — и больше об этом не говорили. Откровенно говоря, я даже не знал, объявил Корнат дочери свое решение или нет. Его семья, его дело, сам решит.

А вот Лорка... Да, с ней получилось нехорошо. Самое-то главное, я же ей ни слова лжи не сказал. И про мою бесполезность на хуторе, и про то, что какого-то успеха в жизни я тут смогу добиться только в каменных джунглях, да, если уж честно, и про то, что из-за нашей разницы в возрасте проблем у нее будет больше, чем у меня — про все это я ей не врал. Врать женщинам вообще нехорошо. Но вот же, черт бы побрал, перестарался...

Ну да и ладно. Лорку я любил, тут уж кривить душой нечего, и терять ее было тяжело, но выдержу как-нибудь, первый раз, что ли? Самое лучшее, что я сейчас для нее еще мог сделать, это как раз дать ей свободу. А что на вкус эта свобода поначалу кажется не особенно приятной, так кто ж вам сказал, что свобода и удовольствие — одно и то же?! Вот уж нет! Свобода — это свобода, удовольствие — это удовольствие, иной раз они идут по одной дорожке, а иной раз — как получится.

Мы с Лоркой пока еще шли, а точнее ехали, именно по одной дорожке. С той разницей, что я, как и остальные невольные миропроходцы, был пассажиром повозки, управляемой Таней, а Лорка с отцом ехали верхом. Повозка, на мой взгляд, не отличалась ничем от фургонов переселенцев американского Дикого Запада, имела такую же матерчатую крышу, так что ни я Лорку не видел, ни она меня, отчего обоим было как-то спокойнее. Ну мне-то точно, думаю, и ей тоже.

...К Коммихафку мы подъехали вместе с ранними осенними сумерками. В сам город въезжать не стали, Корнат поинтересовался у дежуривших на въезде местных дэпээсников, на прежнем ли месте стоянка лесничеств, и, получив утвердительный ответ, велел жене поворачивать фургон. Уже минут через десять повозка заняла место на этой самой стоянке и все мы с удовольствием вылезли наружу поразмять ноги.

Стоянка меня ошеломила и потрясла. Мне никогда не приходилось слышать о таком уровне организации в нашем прошлом, говоря 'нашем', я имею в виду не только Россию, но Землю вообще. Каждое стояночное место, отделенное от соседей невысокой изгородью, имело площадку для фургона, коновязь для лошадей, обложенное камнями кострище и было обозначено хорошо видимой табличкой с номером. Столь же хорошо различимые указатели показывали дорогу к отхожим местам, мыльням, водоразборным колонкам, выездам на различные дороги. Более того, стоянка освещалась масляными фонарями на столбах — много света они не давали, но ночью вполне можно было передвигаться, не опасаясь заблудиться или обо что-то споткнуться. М-да, а я еще восторгался удобством езды по здешней дороге — хоть и грунтовой, но ровной и должным образом обустроенной. Вот они где, настоящие культура, цивилизация и порядок!

Закончив с устройством на стоянке, мы как раз и отправились пользоваться благами цивилизации — в мыльню. Это оказалась не баня по-черному, с которой я успел познакомиться еще, если можно так выразиться, в прошлой жизни, и к которой привык на хуторе Триамов, а полноценная душевая с кабинками, горячей водой и канализацией. Ну разве только кран в кабинке был только один и работал на открытие или прекращение подачи воды. До смесителей тут или еще не додумались, или на них просто сэкономили — вода подавалась уже подогретая до вполне приемлемого уровня. В местных ценах я пока не разбирался, но, думаю, несколько медяков, отданных Корнатом за всех, качеству услуги соответствовали и обдираловкой не являлись.

Как сказал Корнат, ярмарка торжественно откроется завтра в полдень, торговля начнется еще чуть позже, а с утра мы успеем сходить в уездную управу по нашему вопросу. Так что после мыльни и легкого ужина мы устроились в фургоне спать. Почему-то я совсем не удивился тому, что Лорка улеглась от меня подальше.

...По дороге до управы я с огромным интересом разглядывал первый город, наконец-то увиденный мною в этом мире. Господи, как же, оказывается, соскучился я по городской обстановке! Как я подозревал, и мои товарищи по попаданию тоже, уж Серега-то с Алинкой точно. Меня, потомственного жителя мегаполиса, город сильно не впечатлил, но в общем порадовал. Дома несколько непривычной архитектуры встречались и деревянные, и кирпичные — первые в целом поскромнее и почти сплошь одноэтажные, вторые и в три этажа бывали. Ближе к городскому центру стали попадаться постройки, так сказать, комбинированные — каменный первый этаж с торговыми лавками или мастерскими, над ним еще один-два этажа деревянных. Улицы мостились по большей части булыжником, но где-то и брусчаткой, по сторонам шли сточные канавки, а кое-где даже и тротуары. До боли родное правостороннее движение было преимущественно пешеходным и не сказать чтобы как-то особенно интенсивным, однако же несколько раз приходилось посторониться, чтобы дать проехать конным экипажам. На вид, кстати, скорее всего наемным, извозчикам, стало быть. В общем и целом Коммихафк производил впечатление города вполне богатого и для жизни более чем пригодного.

Общение с чиновником уездной управы началось с не самого приятного события, впрочем, чего-то подобного я и сам ожидал, и наших предупредил заранее. Язык, которым изъяснялся государственный служащий, на слух заметно отличался от того, на котором говорили Триамы. То есть язык-то был один и тот же, но вот произношение различалось неслабо. Надо полагать, чиновник говорил на правильном имперском, а наши добрые хозяева — на местном диалекте. В итоге и нам, и представителю власти пришлось говорить медленнее, а слушать внимательнее. Но ничего, справились.

Опросив Корната и каждого из нас, чиновник при содействии секретаря составил официальный документ, дал подписать его имперскому лесничему, вежливо извинившись, поинтересовался, умеем ли мы читать и писать по-имперски, после чего предложил подписать бумагу и нам. Ну нас-то жизнь приучила читать документы перед тем, как подписывать, так что все мы по очереди ознакомились с содержанием этого не то протокола, не то рапорта. Документ мне, кстати, понравился. Изложено все четко, где надо — сжато, где надо — обстоятельно, в общем, этакий канцелярский шедевр. Оно и понятно — рукой писать это не по клавиатуре порхать пальцами, разводить многословие не станешь. Еще один столь же толковый документ составили по приснопамятным событиям у оврага, его подписывали только мы с Корнатом.

Затем чиновник поинтересовался нашими планами и остался доволен, услышав, что мы собираемся в Вельгунден. Велев секретарю записать номер нашего места на стоянке лесничеств, представитель имперской власти заверил нас, что в течение трех дней нам доставят все необходимые для дальнейшего путешествия бумаги. Потом мы еще подождали Корната, зашедшего в другой кабинет получить жалованье за себя и за сына, да лоркину премию. Деньги свои он, как оказалось, так и получал дважды в год, перед каждой ярмаркой. А что, удобно — не в лесу же их тратить! Да, честно говоря, дома я и не подозревал, что бюрократия может работать настолько грамотно, четко и, что совсем уж непостижимо, быстро.

К открытию ярмарки мы успели только-только, и наблюдать за скромными торжествами нам пришлось из-за спин и голов целой толпы. Церемоний особых не было, ярмарку объявил открытой уездный имперский надзиратель, затем духовой оркестр исполнил что-то торжественное и величественное, не иначе как гимн Империи. Потом два солидных мужика и две совсем юных девчонки сыграли на гармошках несколько веселых и задорных мелодий, под которые местная публика радостно хлопала в ладоши и приплясывала на месте. Под конец этого короткого представления какой-то уже другой местный начальник трижды ударил в висевший на столбе колокол и громогласно дозволил начинать торговлю.

Следующие дни слились для меня в бесконечно однообразную картину. До обеда Корнат, облачившись в темно-зеленый с желтыми кантами, серебряным шитьем на воротнике и серебряными же погонами парадный мундир, ходил по торговым рядам, выбирал товары, заказывал их в потребном количестве и ассортименте, азартно торгуясь иной раз с приказчиками, а иной и с самими купцами. После обеда мы на стоянке принимали привезенные заказы, Корнат и Таня придирчиво проверяли количество и качество доставленного, иногда заставляя продавцов делать еще какую-то скидку, потом все это грузилось в фургон. Покупали Триамы крупы, муку, соль и сахар, овощи, вино, ткани, пряжу и нитки, патроны, обувь, домашний и хозяйственный инвентарь. Сами привезли на продажу сушеные грибы и засахаренные ягоды, да привели тех же доставшихся от убитых мерасков лошадей. Даже трофейные ружья и сабли Корнат умудрился продать, правда, по бросовым ценам, но с паршивой овцы, как говорится... Если оставалось время, мы с интересом и даже с удовольствием ходили смотреть незамысловатую культурную программу, ежедневно ожидавшую почтеннейшую публику ближе к вечеру. Духовые оркестры и гармонисты играли примерно те же мелодии, что и на открытии ярмарки, а народ, в основном, конечно, молодежь, весело, но довольно благопристойно плясал.

В назначенный срок явился курьер из управы, доставив нам пакет с билетами во второй класс поезда 'Коммихафк — Вельгунден' и бумагами, которые должны были удостоверять наши личности, а также законность пребывания этих личностей на территории Империи. Больше всего нас порадовал запечатанный конверт, содержавший, по словам курьера, рекомендательное письмо из уездной управы, и адрес на этом конверте, по которому нам следовало обратиться. Да уж, умеют же люди работать!

Но ярмарка в положенный срок отшумела, поезд наш уходил как раз на следующее утро после ее закрытия, и Триамы ради такого дела задержались на лишнюю ночь. А может, и не на лишнюю — чего на ночь глядя-то в дорогу отправляться?

Кому-то из Триамов надо было остаться при фургоне. Я, откровенно говоря, думал, что это будет Лорка, но Корнат оставил жену. Тепло попрощавшись с Таней (Алинка даже расплакалась от избытка чувств), мы отправились на станцию. Лорка шла чуть позади, и когда я под каким-нибудь предлогом оглядывался, сразу смотрела в сторону, всем своим видом показывая, что она тут вообще ни при чем и вроде бы даже сама по себе идет, а не с нами. На ярмарке мы с ней так ни словом и не перемолвились.

Паровоз важно пыхал, показывая готовность к исполнению своего долга, состав, кроме самого паровоза и тендера с углем, включал вагон первого класса, по два вагона второго и третьего классов, да вагон-ресторан. Наш вагон был четвертым, перед ним был еще вагон второго класса, а третий класс прицепили сразу за тендером. Ну да, чем ниже класс, тем ближе к дыму из паровозной трубы.

Поскольку прощание с семейством Триамов растянулось во времени, разбившись на три этапа — сначала с оставшимися на хуторе Фиарном, Каськой да Тирюшкой, потом с Таней и вот теперь с Корнатом и Лорой — последняя его часть стала не такой уж и грустной. Ну не для меня, конечно. Я смотрел на Лорку и понимал, что все равно что-то сказать ей должен, но никак не мог придумать, что именно. Но не понадобилось. Я как раз попрощался с Корнатом и ждал, пока с ним простятся Николай и Сергей с Алинкой, когда Лорка, впервые за эти дни повернула лицо ко мне, поймала мой взгляд и глазами показала — отойди, мол, в сторонку.

— Можешь ехать, куда хочешь, — угрожающе прошептала она, когда мы отошли, — ты все равно вернешься ко мне.

Я не успел сказать хоть что-то в ответ, как ее ладошка закрыла мне рот.

— Молчи, — попросила она.

Я молчал. Молчала и Лорка. Мы просто смотрели друг на друга, внимательно и пристально, будто стараясь наглядеться напоследок. Так бы и смотрели, но тут проводник пригласил дам и господ занимать места.

— Иди, — тихо сказала Лора. — И только попробуй не вернуться! Найду тебя сама! Честно говоря, я так и не понял, это она меня обнадежить решила или припугнуть?

Вы прочитали ознакомительный фрагмент. Книгу в полном объеме можно купить на "Автор.Тудей"