В смущении обшаривая телеса соседки по кровати, я любезно чмокнул ее в щеку, лихорадочно пытаясь сообразить, что собственно произошло и высматривая по сторонам свою одежду, ибо был абсолютно наг.

В первый момент я решил, что Боги, за какое-то прегрешение — а было-то у меня их последнее время предостаточно — вдруг поместили мою душу в чье-нибудь чужое тело. Мысли о возможности подобного неоднократно высказывались во всяких мудрых книгах, хотя наяву никто с эдаким не сталкивался. Потом, натягивая штаны и глянув на себя в зеркало, я пришел к выводу, что и лицом и сложением никак не отличаюсь от того себя, которого привык видеть постоянно.

Тут мне пришла мысль, что я долго болел и только от того не помню свою жену и совсем взрослую дочку, а все ужасы моей жизни — демоны, плутовство и пиратство — есть ни что иное, как горячечный бред.

— Но тогда,— спросил я сам себя,— что делает у постели эта ржавая сабля? И каким таким родом деятельности нужно еще заниматься, чтобы таскать на себе красные шаровары и меховой, по такой жаре, плащ?

Особа же, именовавшая меня супругом, помогла мне привести себя в порядок и, усадив за стол, принялась потчевать завтраком.

— Мне бы нужно сходить на корабль,— наугад сказал я, даже и не ведая, а бывал ли когда-нибудь хоть на одном корабле.

— Конечно, муженек, конечно же,— охотно подхватила женщина.-Я сама тебя провожу. Нужно же забрать серебро.

Снова пришел мне черед впасть в задумчивость. Ибо, если имеет она в виду кусок серебра, который достался мне при дележе, то он, находится у Глазок, а та, скорее всего, — в таверне. Если же, речь идет о серебряных монетах, то я их, верно, пропил — карманы моего камзола пусты, а на попойку я вчера угодил с ними.

С другой стороны, а был ли дележ? Была ли Быстрые Глазки? Маленький Крикун? В том, что попойка была, я не сомневался, так болела моя голова. Но вот с кем я пил?

Выйдя с незнакомой мне супругой за ворота дома, я с облегчением убедился, что порт Жемчужный не привиделся мне в горячечном бреду. Вон они, знакомые улицы, вон — таверна, а вон и "Морская Кобылка" у причала.

— Жди тут. Женщина на корабле — к несчастью,— приказал я спутнице и поднявшись по трапу робко спросил у вахтенного.-Капитан здесь?

— Здесь,— зевая кивнул тот.-С полночи явилась, злющая, как демон.

Стремглав я кинулся в знакомую и показавшуюся такой родной каюту:

— Глазки!

— Бес! Глупейшее ты создание, что ты наделал?!-бросилась она навстречу.

— Папочка!-кинулась ко мне в объятия Трина.-Папочка не оставайся с этой ужасной женщиной. Я все для тебя буду делать, хочешь?

Она вдруг всхлипнула, что окончательно меня смутило.

— Что со мной произошло?-прочистив горло спросил я.-Кто-нибудь знает?

— Ты женился,— трагическим голосом поведала мне Быстрые Глазки.-Неужели ты совсем ничего не помнишь?

— Как женился?-ужаснулся я и по удивлению моему она поняла, что память, и впрямь, мне отказала.

Срывающимся от волнения голосом поведала моя подруга по пиратскому ремеслу, как вчера, когда более благоразумные товарищи мои по пирушке, отправились к шлюхам, я откололся от честной компании и выбрел на ночные улицы города. Как разрывался более трезвый Крикун между похотью и долгом, а потом побрел за мною следом, не в силах догнать, поскольку ноги его изрядно заплетались, но прекрасно видя, как задеваю я через одну всех встречных поперечных девиц и предлагаю расстаться с девством, пока не поздно.

Как разыгралась ужасно скандальная сцена, когда пристал я к какой-то особе идущей по улице с дочерью. Как собралась толпа зевак и особа винила меня в бесчестии, а я же на всю улицу орал, что вот я, славный шкипер Бес В Ребро, пришедший из набега с полными сундуками серебра, а не какая-нибудь голытьба и, что, если надо, я и жениться могу.

И как вся эта толпа, во главе с моей будущей женой поволокла меня в ближайший храм, где я нахально повторив перед священником свои пьяные бредни, был в присутствии многочисленных свидетелей, повязан узами брака.

— О, Боги, за что вы караете меня так сильно?!-сокрушенно вздохнул я.-Ничего более нелепого со мной никогда еще не происходило.

— 27 —

— Послушай,— некоторое время помолчав спросил я свою рыжеволосую подругу,— а именем какого Бога меня поженили?

— Бог Лулах, он весьма чтим местными жителями,— ответствовала Быстрые Глазки.

— А входит ли он в Кадастр добрых Богов, утвержденный Духовным Советом нашего королевства?

Оставалась еще одна слабая надежда, но капитан тут же меня ее лишила:

— Входит. Брак законен и расторгнуть его нельзя без веских на то оснований.

— Да,— удрученно вздохнул я.-А там на пирсе моя дражайшая супруга ожидает, что я вернусь к ней с горами серебра. Не могли ли мы сразу же отплыть?

— Бес, мы не имеем права отплывать без ведома Свирепой Акулы, иначе вся ватага ополчится против нас. Он же никогда не разрешит обижать местных жителей и нарушать их законы. Ему ведь требуется иметь где-то безопасное пристанище. Так что, если власти обратятся к нам, пока мы находимся в порту, Акула отдаст тебя им.

Я обиженно объявил, что выдавать меня не за что и, уж, коли есть в этом деле пострадавшая сторона, то это, без сомнения, я.

— Не все так просто,— еще больше помрачнела Глазки.-Ты обещал ей серебро и она вышла за тебя замуж. Если теперь она не получит серебра, может обвинить тебя в обмане.

— О, Боги,— опять застонал я.-Где же взять такое количество серебра? Она что, рехнулась, когда поверила моим бредням?

— Бес,— с сочувствием глянула на меня собеседница,— сейчас идут важные переговоры и, в случае их успеха, ватага отойдет из порта со дня на день. Продержись еще немного. Из Жемчужного ты уйдешь законным мужем, но ведь возвращаться сюда не обязательно. Давай что-нибудь придумаем.

На пирс я выходил с карманами забитыми брусками свинца используемого для литья метательных ядер к катапультам. По размеру они были точь в точь, как брусок серебра, обломок которого достался мне в качестве добычи. Его я у Глазок забрал вместе с оставшимся золотым из моей доли.

— А где же сундуки?-с неудовольствием спросила супруга.

— Ты что, женщина, совсем ополоумела?-хоть я и собрался разговаривать учтиво, дабы не дать проснуться в ней подозрительности, но сдержаться не смог.-Уж лучше сразу бежать и кричать по всему городу, чтобы приходили и грабили. Вот, попробуй-ка мои карманы.

Ощутив в моих карманах немалую тяжесть она моментально расцвела:

— Ох, миленький муженек, прости свою маленькую, глупенькую Лу. Пойдем же скорее.

Вернувшись в уже знакомый мне дом, я отколол от обломка серебряного бруска небольшой кусок:

— Беги, женщина, к ювелиру и поменяй это на деньги. Купи сундук побольше, да привези его так, чтобы все видели, что он пустой, а то, не ровен час...

Замком я запасся заранее, чтобы быть уверенным, что в сундук никто без меня не заберется и обман не будет раскрыт.

Супруга моя стремглав отправилась выполнять указание, я же, решил продолжить знакомство с так нежданно приобретенной семьей.

— Иди сюда,— обратился я к хлопотавшей по хозяйству девице.-Что-то ты не ласкова со своим новым папочкой.

Девица, потупившись, неохотно приблизилась.

— Хороша,— окинув взглядом тонкую талию и заманчиво выпирающую грудь сделал я комплимент. О чем еще беседовать любящему родителю со взрослой дочерью, я и понятия не имел.-А отчего ты еще в девицах ходишь?

— Оставьте меня, ужасный вы человек!-вспыхнула она.-Ввалились в порядочный дом со своим награбленным серебром! Ослепили его блеском мою матушку! Была она честной вдовой, а теперь кто, пиратская жена?

— Я ее силком не тянул!— громко возмутился я вполне обоснованно, ибо, если верить Глазкам, стоило мне только о серебре заикнуться, так тут меня и окрутили. Спутница моя рыжеволосая вообще считала, что разговоры о женитьбе, которые я вел, касались более дочки, чем матери.

— Да уж, знал, как подкатиться!-тоже повысила голос девица.— Достатком прельстил! Богатством!

— Не ори на старших, выпорю!-разъярился я.-Задеру подол и так отхожу, что своих не узнаешь! Никакого почтения к старшим! Распустилась, вертихвостка! Я жизнью, можно сказать, рискую ежеминутно, а ты тут бедность проповедуешь? Походи по морям с мое, пожри солонину каждый день, поспи в тесном кубрике с полусотней висельников, а потом обличать будешь! Хорошо ли плохо, а я до шкипера дослужился! Небось дурака не возьмут!

Долго я отчитывал девицу в таком же духе, покуда не явилась ее матушка с сундуком. Та, узнав в чем дело, так же накинулась на дочь, я же, пользуясь случаем, загрузил свинец в сундук кинув обломок серебряного бруска сверху, и заботливо запер замок. При каждой загружаемой свинцовой чушке, вопли малышки Лу становились громче и громче, покуда девица в конце концов не разревелась.

В тот день я еще четырежды ходил в порт, возвращаясь с полными карманами свинца и, потея от утомления, вовсю проклинал сребролюбие доставшейся мне супруги. Вернувшись в последний раз, я опять выдал хозяйке кусочек настоящего серебра и приказал:

— Пока стемнело, купи еще один сундук, да чего-нибудь поесть.

Та радостно удалилась, из-подтишка пригрозив дочери кулаком, заплаканная же девица робко подошла ко мне просить прощения.

— 28 —

— Вот так-то лучше,— подобрел я при виде раскаивающейся девицы и ласково обняв за бедра попытался прижать к себе, но та стремглав прянула в сторону.

— Как вам не стыдно! И вас я должна величать своим отцом?-возмутилась она.-Как можно позволять такое по отношению к дочери своей жены.

Меж нами с падчерицей, определенно, вновь пробежала черная кошка.

— Послушай, глупая,— сердито ответил я.-кому и приласкать-то послушную дочь, как не любящему отцу? Здоровая кобыла, а ведешь себя последней дурой! Я что, укусил тебя или пытался задрать подол?

— О, Боги, за что мне это, за что!-со слезами на глазах запричитала она, но тут я, окончательно потерял терпение, приказал подогреть вина и, в ожидании оного, завалился на кровать прямо в башмаках.

В таком положении и застала меня супруга, которой дочь со всей поспешностью стала на меня жаловаться, но матушка, совершенно неожиданно приняла мою сторону, повторив буквально мои слова, да еще от себя добавив:

— Тебя, видно, похоть гложет, коль тебе, как последней шлюхе, в каждом взгляде видится намек, а в каждом прикосновении — приглашение к разврату!

Девица вновь зарыдала в голос, говоря о том сколь неразумно поступила Лу впустив меня в дом, матушка же отвечала ей дикими воплями. Определенно, моя жизнь превращалась в ад.

Смущала также необходимость исполнения супружеского долга. Толстые дряблые телеса Лу не вызывали во мне никакого желания, однако, учитывая это, во время последнего путешествия за свинцом, я прихватил с корабля кое-что из трав, используемых для приготовления эликсира. А именно, ту что должна была способствовать разжиганию похоти.

Итак, покуда домочадцы, вовсю ругаясь, накрывали ужин, я загреб из кармана горсть означенной травы и принялся тайком жевать. То ли дозу я избрал слишком большую, то ли действие травы без эликсира должно было быть именно таким, но к концу ужина мне было уже совершенно все равно, как малышка Лу выглядит, а интересовало только то, как скоро и сколь глубоко я смогу в нее погрузиться. Возможно еще и от того, что вина за ужином, по случаю мнимого обогащения, мы с супругой принимали безмерно.

— Пойдем, дражайшая моя!-при первой же возможности вскочив из-за стола, я потащил малышку Лу к кровати, падчерица же моя, покраснев, как вареный омар, кинулась тушить лампы.

Насытив всевозможными способами Лу, да так, что она свалилась без сил и громко захрапела, я поднялся с постели и, как был совершенно наг, осушил еще несколько чаш вина, потом же, заслышав, как на кровати ворочается падчерица, поднялся и подошел к ней.

— Уйдите!-испуганным шепотом попросила она.-Уйдите сей же час, а то я закричу!

— Слушай, доченька, а как тебя, собственно, зовут?-поинтересовался я, совершенно не обращая внимания на угрозу.-Я же не знаю этого до сих пор.

— Зовут меня Орна и я дочь почтенного в этом городе человека, — ныне покойного — а не какого-то пиратского головореза!-тем же громким шепотом сказала падчерица.-Уйдите немедленно с моей кровати, если хотите, чтобы я сохранила к вам хоть толику уважения, которое должна испытывать к мужу моей матери!

Проклятая трава все еще будоражила мою похоть, но, по счастью, уже не слишком сильно, так что я смог сохранить здравость ума и, даже не делая попыток пристать к девице просто прилег на край ее постели.

— Ну, а за что тебе меня уважать?-спросил я, помимо воли задумавшись над тем, как, вообще, пришлось оказаться мне в подобной ситуации.-Я — пират? Пират. Развратник? Да знала бы ты, милая Орна... Ты говоришь, что я виновен в том, что прельстил твою мать серебром? Ах, глупая девочка, еще как виновен, но — ведь сколь тяжко я за эту свою вину плачу.

— Оставьте же меня, оставьте!-в ужасе взмолилась она, когда я откинув в сторону ее покрывало и поспешно повернулась ко мне спиной.

— Ты, и впрямь, несносная девчонка,— прижавшись к ее заду, который отделяла от меня лишь тонкая сорочка,— посетовал я.-Завтра же тебя выпорю. И не вздумай орать, а то твоя мать проснется и вы будете ругаться до рассвета, а я, видят Боги, этого просто не вынесу.

— Ненавижу,— простонала Орна, когда я с удвоенной силой прижался к разделяющей наши тела сорочке. Удивительно, но именно это мгновение и оказалось самым приятным за всю ночь. Я имею в виду, что похоть моя, вместе с семенем, оставила меня окончательно.

— Сам себя ненавижу,— признался я, оставляя ее и возвращаясь на постель по прежнему храпящей супруги.-Сорочку обмой я ее слегка запачкал.

Уснул я после того мгновенно, а утром проснулся, опять-таки, от материных с дочкой пререканий.

— С тебя дуры убыло что ли?-кипятилась малышка Лу.-Ну, нажрался мужик. Они там — в море — по пол года баб не видят. Да он меня каждую ночь до полусмерти заезжает, я же терплю. Сама говоришь, под сорочку к тебе не лез. Оно и понятно, ты ему — дочка. А, если что-то потекло, так это со всяким бывает от долгого воздержания.

— О, Боги, ну почему первая же моя жена должна была непременно оказаться такой дурой?-мысленно воззвал я. В слух же, садясь на кровати и сладко зевнув произнес:

— Милая женушка, готов ли завтрак? Мне нужно поспешить в порт за серебром.

— 29 —

В этот день я совершил в порт и обратно бесчисленное число ходок и, после обеда, уже приступил к заполнению второго сундука.

— Бес В Ребро, продержись еще два дня, кроме сегодняшнего,— в одну из встреч попросила Быстрые Глазки,— утром третьего дня мы отплываем.

— О, Боги!-радостно воздел я руки к небесам.-Скорей бы в море!