Фрейлина королевской безопасности

— Может, мне еще станцевать перед ним? Как я объясню такое странное дефиле? В его углу даже двери в туалет нет, чтобы сослаться на поход в дамскую комнату.

— Ну ты же девушка! Придумай что-нибудь. Не мне тебя учить!

Матерясь про себя и проклиная тот день, когда согласилась помочь Трое, Карина встала со своего стула, обтянула пониже пошловатую мини-юбку и нерешительным шагом двинулась к 'свиномэну'.

Уже с первых шагов тип ее маневр заприметил, и заинтересованным взглядом изучил соблазнительную фигурку. Не сказать, что он сильно удивился, когда Карина подошла к его столику, скорее наоборот — стал выглядеть на редкость довольным. Зато Горбуша прибавила к его прозвищу еще и 'павлина'.

Теперь 'павлино-свин' откровенно пялился на девушку, выгуливая взгляд в глубоком декольте, и ждал, что же ему такого интересного скажут:

— А у вас сигаретки не найдется? — выпалила она первое что пришло в голову, и тут же прикусила язык.

Вот теперь мужик удивился. Еще бы. Не каждый день в элитном кафе, где одна чашечка чая стоит дороже билета в космос, у тебя стреляют сигареты.

— Что, простите? — изумленно переспросил он.

— Сигаретку, — решила напирать Карина и гнуть эту безумную линию дальше.

В глазах 'павлино-свина' мелькнуло нечто похотливое, и с видом альфа-самца он решил, что если девушка подошла к нему сама, то надо брать быка за рога:

— Не курю, но могу угостить чашечкой кофе! Я владелец этого кафе.

Теперь уже Горбуша испуганно закачала головой. Сидеть с этим типом за одним столиком ей никак не хотелось, но торопливый взгляд назад на Глеба и встреча с укоризненно смотрящими глазами магистра заставили себя пересилить. Может быть дурацкий дар 'мегеры' все же проснется от брезгливости к этому противному 'свиномэну'.

Пока официант нес заказанный напиток, Карина молчала. Молчал и визави. Они изучали глазами друг друга, не спеша заводить разговор на какие-либо темы. В какой-то момент явился молодой человек с заказом и нарушил тишину своим:

— Пожалуйста, ваш капучино!

Кивнув в знак благодарности, Карина вцепилась в спасительную чашечку и попыталась залпом залить в себя кофе. Горячая пенка обожгла язык, заставив вздрогнуть.

А собеседник неожиданно оживился:

— Я вас сразу заметил, едва вы зашли сюда, — начал он и тут же рассыпался тирадой комплиментов. — Вы невероятная девушка, красивая, потрясающая. Я ни секунды не сомневался, что между нами промелькнет искра!

А вот Карина в наличии искры сомневалась, пришлось изображать улыбку и давиться горячим кофе.

Напиток, поглощаемый такими бешенными темпами, вскоре закончился и пустую чашечку пришлось поставить на стол. Чем тут же воспользовался 'павлино-свин', схватив ладошки девушки в попытке их погладить.

Карину словно молнией прошибло от этого прикосновения, и не потому что противно стало, а потому что прозрела.

Нет, мужик не был ни страшным убийцей, ни даже маньяком или вором не оказался. Но свои грешки у него нашлись. Например, десятки мелькнувших образов молодых девушек, с которым свин регулярно изменял жене. Кариной он, видимо, собирался пополнить коллекцию. Уклонение от налогов, взяточничество, мелкие аферы по переводу денег между сомнительными лицами. Несколько раз устранил конкурентов, поспособствовав разорению их бизнеса.

А еще Карина словно в мутной пелене увидела последствия действий этого индивида: рыдающую жену, которая не могла от него уйти из-за маленьких детей — он не отдал бы их после развода, довольных чиновников, пересчитывающих деньги в конвертах, спившегося конкурента, погрязшего в долгах и получившего в итоге сердечный приступ.

Не мигающим взглядом девушка следила за историей чужих грехов, пока все резко не прекратилось, стоило владельцу кафе отдернуть руку от женских пальчиков.

Широко открытыми от увиденного глазами Горбуша лицезрела, как мужчина, беспомощно хватая воздух, держится за сердце и корчится от острой боли.

— Скорую, — задыхаясь, просил он.

И на мольбу незамедлительно слетелся персонал. Кто-то вызывал докторов, кто-то пытался уложить начальника на один из диванчиков и обмахивал его папками с меню, кто-то открывал окна... И только Карина, про которую почему-то все резко забыли, стояла у столика и осознавала произошедшее.

Сзади подошел Глеб.

Магистр довольно равнодушно оглядел суету, зародившуюся вокруг, и накинул на плечи дрожавшей Горбуши плащ.

— Они сейчас нас не видят, а вскоре и забудут. Я скрыл нас пеленой забвения. А тебя можно поздравить — дар все же проснулся и воздал ему по заслугам... — как факт констатировал зельевар. — Он еще дешево отделался. Если сразу не умер, а всего лишь корчится с инфарктом, значит, жить будет.

— Но он лишь коснулся, — находясь в прострации прошептала девушка.

Магистр успокаивающе погладил Карину по плечам.

— И тебе вновь повезло, что дар активировался лишь после прикосновения. Поверь, Трое было гораздо хуже — она все эти гадости видела, просто находясь рядом с человеком.

Скорая прибыла удивительно быстро. Хотя не чему тут удивляться. Слишком фешенебельное место, чтобы допустить здесь чью-то смерть от инфаркта.

Врачи суетились над мужиком и говорили что-то утешительное работникам кафе. Видимо, павлино-свина не очень-то и сильно приложило резко обнаружившимся недугом.

Уже очухавшаяся от произошедшего Карина пытливо смотрела на Глеба и решала, задавать или нет вертевшийся на языке вопрос.

— Спрашивай уже, — милостиво разрешил спутник, прочитав это в ее глазах.

— А как ты с Троей рядом выжил? Она ведь бомба замедленного действия с таким даром.

На лице зельевара промелькнула удивительно добрая усмешка.

— А может, я ангел во плоти. Безгрешный и чистый, аки белый день? — в голосе звучала добрая ирония.

Но лицо Карины явственно выражало недовольство подобным ответом.

— Безгрешный людей не бывает, — уверенно заявила она.

Глеб тяжело выдохнул и признался:

— Конечно не бывает, но так уж случилось, что все мои грехи — это через чур излишнее употребление ядов, убитые комары в летнюю ночь и парочка разбитых женских сердец. Поэтому я, как правило, отделывался лишь треснувшими колбами в лаборатории и часами запойных стихотворных ночей — в страданиях одинокого сердца.

— Как-то мелко.

— Ну уж прости, что не оказался убийцей мирового масштаба, — и в подтверждение своих слов схватил ладонь Карины.

И ничего не произошло — пустота и тишина. Горбуша даже разочаровалась.

— Ничего-о-о, — протянула она.

— А это потому, что за старые грехи я уже расплатился, а новых пока не наделал.

На протяжении всего обратного пути Карину мучило тяжелое ощущение. Собственная совесть не давала покоя, заявляя, что именно она — Карина, виновата в инфаркте мужика. И пусть тот это заслужил, но ведь именно ее дар послужил катализатором, запустившим весь механизм мщения.

— Глеб, — тихо позвала девушка. — А ведь мне теперь нельзя подходить близко к Трое.

— Это еще почему? — не понял ее беспокойства брюнет.

— Сердечный приступ этого человека — моя вина. Мой грех. Теперь дар Трои и мне отомстит за это.

Магистр в очередной раз загадочно улыбнулся и как-то очень уверенно заявил:

— Зараза к заразе не липнет! Будь спокойна.

* * *

Новость о смерти Горгулия и о предательстве Глеба разнеслась по Академии уже на следующий день после происшествия. Стараниями все той же Терции, которая на уроках этикета и физкультуры вместо проведения занятий занималась распространением слухов и сплетен. Она охала и ахала, причитала, что Академии наступает конец, что преподавательский состав окончательно поредел, и, вероятнее всего, такими темпами до конца никто не доучится.

Однако уже в обед ректор Милонский навел порядок в этом царстве паники и заявил — отсутствие преподавателей явление временное, и уже с завтрашнего дня он лично будет вести курс истории, а Арвенариус возьмет на себя зельеварение.

Конечно, такое положение вещей учащихся устроило мало. Но всеобщая паника поутихла, сменившись смирением перед неизбежным.

По Горгулию все скучали, уже в первый вечер к дверям его аудитории кто-то заботливый принес поминальную бутылку вина и зажег свечи. Следом стали появляться многочисленные венки и рюмочки с валерьянкой. А еще стойкий запах перегара, который упорно не выветривался из бесконечных коридоров.

Филоний Милонский попытался отследить студентов, которые носят такие дары и поминают почившего преподавателя не только добрым словом, но и крепким напитком, однако попытка была безуспешной. Будущие фрейлины и телохранители умело скрывали свои секреты. А уж уличить аналитиков за темными делишками было вообще невозможно.

Вот и сейчас Вероника как раз шла мимо дверей разрушенного зала Горгулия, смотрела на очередные увядшие букеты и терзалась в сомнениях.

Не далее как несколько дней назад Ванесса и Кларентина — дворянки из ее тройки с радостью свалили на королевские танцульки в Керению. Такого счастья Вероника уже давно не испытывала. Эти барышни ни в какую не хотели становиться с ней не то что семьей, но даже мало-мальскими подругами. Если в остальных тройках между девчонками царило понимание и тепло, то в ситуации с Вероникой дворянки просто отказались брать в свою компанию простушку из обычной семьи. С другими девчонками девушке тоже не получалось сблизиться. Опять же из-за Ванессы и Кларентины. Клеймо заносчивости и пафоса поставили сразу на всех троих.

Но хуже было другое. Вероника прекрасно осознавала недалекий ум своих соседок и опасалась, что из-за них может быть отчислена из Академии. И вот сейчас у нее появился шанс что-то изменить.

Девушка шла к Милонскому. У нее было что предложить ректору, и навряд ли он сможет ей отказать.

Ректор обнаружился в своем кабинете, где сидел в глубоком кресле, и задумчиво изучал документы в длинных свитках.

Получив короткий кивок и разрешение войти, Вероника, недолго думая, уверенно прошла на средину кабинета, предварительно плотно прикрыв за собой двери, и сходу заявила:

— Я могу попробовать оживить Горгулия!

Вот так. Без 'здрасти и до свидания' сразу к делу. Тем более что Филоний мгновенно заинтересовался:

— Повтори!

— Я могу попробовать вернуть преподавателя истории к жизни, — перефразировала девушка. — У меня есть дар.

Бровь ректора изумленно ушла на излом, а сам Милонский отложил бумаги в сторону.

— Моя прабабка — иномирянка, — поспешила пояснить девушка. — У нее был дар оживлять неодушевленные предметы. И так случилось, что он передался мне, — в подтверждение своих слов девушка подошла к столу главы Академии и, без разрешения взяв в руки стоящую пепельницу в форме лягушки, крепко сжала ее ладонями и сосредоточилась.

А через несколько мгновений в кабинете раздалось многозначительное 'ква'.

Глаза Милонского выразили неподдельное восхищение:

— Уникально! Ты сможешь повторить подобное с более крупным предметом?

— Возможно.

Эта магия требовала огромных усилий. Уже сейчас Вероника понимала, что на оживление Арсения может понадобиться не одна неделя, ведь даже на такую крошечную лягушку ушла львиная доля имеющейся энергии.

И хотя внешне девушка держалась уверенным молодцом, на самом деле ее ноги подкашивались, а тело искало дополнительную опору.

— Я не знаю, смогу или нет. Но все же хочу попробовать. Только у меня одно условие, — и здесь Вероника понимала, что опускается до некой формы шантажа. Но засунув совесть поглубже, выдала. — Я хочу закончить обучение в Академии, даже если моя тройка распадется!

Подобного требования ректору еще никто не предъявлял. Да и не тем человеком был Милонский, у которого можно что-то потребовать.

— А вы не обнаглели, милочка? То, что вы просите, является непосредственным нарушением правил.

От ректорского тона девушке захотелось вжать голову в плечи. Черты лица мужчины стали острыми, рождая невольную ассоциацию с другим преподавателем-злыдней. Но и отступать Веронике было некуда, да и поздно.

— Я ведь не прошу вас сразу выдать мне диплом, — поспешила объяснить она. — Это всего лишь мой шанс завершить обучение, независимо от результатов, которые покажут мои соседки.

— Ты настолько не доверяешь им? — ректор пытался смутно припомнить, кто же являлся напарницами Вероники, но разве всех по именам упомнишь в таком огромном потоке учащихся.

Ответ на его поиски дала сама собеседница:

— Графиня Ванесса и маркиза Кларентина — не являются образчиком личностей, с которыми я бы пошла в разведку, а тем более доверила им спину. Наивны и заносчивы. Я же по-настоящему хочу учиться. Так почему бы не дать мне такой шанс? Тем более я могу взамен помочь с Горгулием.

Услышав имена и титулы дворянок, ректор едва не скривился. Память послушно воспроизвела разговор двухмесячной давности, произошедший в этом кабинете. Именно тогда Арвенариус рассказывал о девушках, принятых за крупную сумму 'пожертвования' от их родственников.

Веронику мгновенно стало жаль. Фактически это из-за его попустительства она стала жертвой обстоятельств.

— Неужели так сильно хочешь стать фрейлиной, что решилась фактически на шантаж? — он сканировал первокурсницу взглядом, считывая ее эмоции.

Девушка на мгновение замялась, а после решилась:

— Это мой шанс на хорошее будущее. Я из бедной семьи, поэтому все, чего смогу добиться, зависит только от меня.

Милонский откинулся на кресло и крепко призадумался:

— Что ж, если все действительно так, как ты говоришь, то я готов пойти тебе навстречу, — а неожиданно проснувшаяся советь заставила ректора добавить. — Даже независимо от результатов — получится у тебя или нет оживить Арсения, я позволю тебе доучиться до пятого курса. Но только при твоей полной успеваемости по программе.

Вероника даже не поверила в услышанное. Это заявление было чем-то большим, чем она ожидала.

— Не слишком-то радуйся, — все же осадил ее преподаватель. — Конечно, твоя тяга к знаниям должна поощряться, но если будут какие-либо другие проступки или нарушения — отчисление последует незамедлительно.

— Согласна. Когда я могу приступать к попыткам вернуть Горгулия? — девушка не хотела терять времени и, окрыленная гарантиями продолжения учебы в Академии, была готова незамедлительно мчаться и воскрешать расколотого историка.

Остановила грустная улыбка Милонского. Он встал с кресла, подошел к девушке и открыл перед ней портал.

— Прежде чем попробовать его оживить, тебе придется хорошенько поработать, — невесело сообщил он и потянул будущую фрейлину за собой.

Вышли в незнакомом темном помещении. Тусклый свет от магических светлячков мерцал по стенам, освещая единственный стол в комнате, застеленный толстым холщовым полотном.

На ткани лежали аккуратно разложенные сотни черепков и осколков. В самых больших угадывались части расколотой скульптуры — чешуйки с крыльев, когти, осколок морды. Все остальные детали были настолько мелкими, что понять, чем они являлись ранее, не представлялось возможным.