Александр отметил, что это даже не тюки, а скорее циновки в которые завёрнуто что-то длинное. И сделаны эти циновки не из простой мешковины. Он учтиво склонил голову, по-своему обыкновению чуть к левому плечу.

— Благодарю тебя, достойнейший. Что это?

Слуги развернули одну из циновок и на свет показались кости. Длинные кости, чуть изогнутые, вычищенные и отбеленные.

Александр, ожидавший увидеть дорогое оружие (ну а какие дары, длинномерные и завёрнутые в циновки ещё ожидать?) выглядел озадаченным.

— Это рёбра, — объяснил Нитбалу, — рёбра зверей аабу и пахема.

— Аабу? — Александр покосился на Эвмена, — это слон?

Архиграмматик еле заметно кивнул.

— А про зверя пахема я слышу впервые, — сказал царь, — что это за зверь? По виду, должен быть не меньше, чем слон.

— Это водяной бык, обитающий в тростниках Хапи, — пояснил купец, — да, он крупный. Поедает траву и имеет довольно мирный нрав, но горе обидевшему его. Рогов или клыков, как у аабу, у пахема нет, но и без них в гневе он вполне способен разрушить немалых размеров ладью.

— Речная лошадь, — шепотом подсказал Эвмен.

Царь коротко кивнул. Теперь он понял, о ком идет речь, ибо этот зверь был описан ещё Геродотом.

— Нам хорошо известны драгоценные слоновьи бивни. Ремесленники по всей Ойкумене любят их. Но я не слышал, чтобы резчики использовали и рёбра этого зверя. Прошу извинить меня, если мой вопрос оскорбит тебя, достойнейший, но скажи, зачем нужны эти кости?

— Они не для украшений, великий государь, — улыбнулся купец.

Объясниться он не спешил. Повисла пауза. Александр готов был поклясться, что, не договаривая, тот испытывает его

— Египтяне делают из них рога для лёгких эвтитонов, царь — встрял доселе молчавший Протей, стоявший по левую руку от Александра.

Нитбалу слов его не понял, ибо сказано было по-македонски.

— Они похвалялись упругой бронзой, — сказал Александр.

— Они удлиняют концы плеч, там, где упругая бронза будет или слишком тонкой, или недостаточно гибкой. А эта кость — в самый раз. К тому же бронза дорога. Эта кость дешевле.

— И так же не боится сырости? — скептически хмыкнул царь, — да и на вид хрупка.

Протей пожал плечами.

— Вот и посмотрим, — заметил Эвмен.

Александр повернулся к гостю и спросил:

— Хааа[34]?

[34] "Хааа" — метательная машина любого типа, обобщение.

— Да, великий царь, — поклонился Нитбалу, — ремту делают из этой кости свои луки-хааа. Эти рёбра обработаны, выварены в вине, масле и выдержаны под гнётом. Указом ещё деда Величайшего эту кость запрещено выводить из Та-Кем. Бивни аабу можно, а рёбра нельзя. Хотя немногие понимают их ценность.

— Стало быть, ты нарушаешь запрет?

Купец, продолжавший улыбаться, не ответил. Снова поклонился.

Александр повернулся к Эвмену, спросил по-македонски:

— Слышал о таком запрете?

— Что-то слышал царь.

— Что ж, в таком случае сей дар о многом говорит, красноречивее любых слов.

— Да, царь, — задумчиво проговорил кардиец, не отрывая от купца пристального изучающего взора и добавил еле слышно, — однако и вопросов вызывает немало...

Слуги поднесли хопеши и прямые мечи-селкиты, но Александр взглянул на них лишь мельком. Ему не терпелось получить ответ на главный вопрос.

— Благодарю тебя за дары, почтеннейший сын Илирабиха, поистине они царские. Я огорчён — мне нечем достойно отдариться.

— Думаю, государь всё же имеет то, что доставило бы большую радость скромному купцу-кинаххи.

— Вот как? Что же это? Золото, оружие?

— О, это не вещественно, государь. Я говорю о том, что обезопасит мои торговые дела и принесёт выгоду.

— Так ты пригласил меня для обсуждения торговых дел? — удивился Александр, — право слово, ради этого не стоило устраивать тайную встречу! Александрия открыта для купцов всех стран. Ты хочешь просить меня о беспошлинной торговле?

— В какой-то мере, государь. В какой-то мере. И не только. И всё же мои речи не предназначены для чужих ушей, как и моя заинтересованность в некоем деле, потому я здесь. И потому ты здесь.

— В таком случае пройдём внутрь, — Александр пригласил гостя в шатёр.

За ними последовал Эвмен. Увидев такое дело, следом дёрнулся было ремту-лучник, но дорогу ему преградил хмурый и всё ещё бледный Лисимах.

Купец жестом велел телохранителям остаться снаружи, а на Эвмена посмотрел с явным неудовольствием. Александр заметил это.

— Ты можешь быть спокоен, почтеннейший. Здесь нет чужих ушей. Это Эвмен, сын Иеронима, старший над моими писцами.

Глаза купца чуть расширились. Архиграмматик сдержал улыбку. Конечно же... "Пурпурные" видят в нём персону столь же могущественную, как и Ранефер. Что ж, это заблуждение сейчас только на пользу.

Они удобно расположились в креслах. Вошёл виночерпий, разлил вино в богато украшенные чеканкой увесистые золотые чаши и удалился.

Купец заговорил. Вопреки ожиданиям царя и собственным словам, он повёл речь о делах сугубо торговых. О товарах и пошлинах, об опасностях и выгодах.

Александр учтиво поддерживал беседу. Изредка встревал кардиец. Оба не впервые имели дело с финикийцем и знали — у них попросту не принято сразу переходить к делам. Нитбалу мог бы и погоду обсуждать пару часов.

Хозяева терпеливо ждали, а Нитбалу раскладывал по полочкам первые впечатления. Размышлял, не ошибся ли.

Возможно, эта беседа обо всём и ни о чём могла бы тянуться бесконечно, если бы царь, наконец, не выдержал.

— Досадно, что ты, почтеннейший, до сих пор не побывал в Александрии. Уверяю, ты был бы принят, как подобает человеку твоего достоинства. Увидел бы собственными глазами всё то, о чём расспрашиваешь меня. Ты ведь опасаешься чего-то? Потому и затеял тайную встречу. Прости, если невольно оскорбил тебя.

Купец отклонился на спинку кресла.

— Ты проницателен, царь Ишкандар. Нет, я не оскорблён. Только глупец теряет голову от слепой обиды, причинённой незнакомым человеком. Во многом ты прав, но кое в чём ошибаешься. Я наслышан о твоём городе. Рассказчики были весьма впечатлены красотой Карт-Ишкандар. Красотой и силой, да. Весьма впечатлены. Хороший город. В хорошем месте. Будет богатым. Может быть, — купец улыбнулся и поднял взгляд верх, — всё в руках Благого Господина.

Он замолчал, неспешно отпил вина, степенно пригладил бороду и продолжил.

— Ты сказал мне, царь: Нитбалу, приходи ко мне в Карт-Ишкандар, всё увидишь своими глазами. Я встречу тебя пиром, развлеку беседой, и ты увидишь, что я твой друг.

— Так и есть, — согласился Александр.

Нитбалу покачал головой.

— А я скажу так. У царя Йаххурима был ручной лев. Он свободно ходил по дворцу, лениво возлежал возле трона Йаххурима и никого не задирал. Малолетние дети царя играли с ним, дёргали за гриву и хвост. Но кто стал бы утверждать, что этот лев не способен разорвать человека, даже вооружённого? Всем ведомо, что лев — могучий зверь. Ты, царь, спросил меня о звере пахема. Я сказал, что он способен потопить ладью. Но если бы ты увидел его мирно жующим траву, ты решил бы, что я обманщик, ибо на вид он не опаснее коровы. Да и то, у неё есть рога, а у него нет. Не раздразнив пахема, ты не узнаешь его силы. Сытый лев, живущий во дворце, может позволить дёргать себя за хвост, и даже будет урчать, как домашний кот.

Александр прищурился. Эвмен пытался разгадать его настроение, но не мог, и оттого сердце билось чаще.

— Ты совершенно прав, почтеннейший, — сказал Александр ровным голосом, — познать зверя можно лишь на охоте. Как бы предпочёл встретиться со львом?

— Я взял бы колесницу и лук со стрелами, — ответил Нитбалу.

— Так охотятся и ремту?

— Да, царь, — кивнул купец и добавил, — высокородные.

— Что ж, я уже убедился, что как стрелков их трудно превзойти, — складка меж бровей Александра разгладилась, он почти улыбался, — готов побиться об заклад, что и у тебя немало людей, хорошо знающих, как следует управляться с луком.

Царь чуть качнул головой в сторону выхода из шатра. Нитбалу прикрыл глаза, соглашаясь.

— Истинно так, великий царь. И люди умелые, и луки добрые. И стрелы на всякого зверя.

Александр, лицо которого приобрело благодушное выражение, покивал.

— А чтобы ты стал делать, достойнейший сын Илирабиха, если бы получилось так, что твои стрелы не смогли пробить шкуру льва?

— Разве такое бывает? — чуть наклонил голову вправо купец.

— Мой предок как-то встретил такого зверя, — сказал Александр, — ни стрелы, ни копья не могли его поразить.

— Что же сделал твой славный предок?

— Он задушил этого льва голыми руками. А потом содрал с него шкуру и носил её вместо брони.

Нитбалу снова провёл пальцами по бороде, отпил вина и цокнул языком, поглядывая в чашу. Что он одобряет, дар лозы или доблесть победителя льва, Эвмен не понял, однако отметил, что купец — крепкий орешек. Никаких чувств и мыслей напоказ. Иных людей архиграмматик читал, как развёрнутый свиток, а этот словно каменный истукан. Все сомнения, не преувеличил ли Эфраим опасность купца, уже улетучились.

— Поистине, твой предок был могучим воином, и боги щедро наградили его славными потомками, — купец приподнял чашу и кивнул царю.

Александр ответил тем же жестом.

Нитбалу продолжил:

— Немногие из мужей способны на такое. Очень немногие. Но ещё ценнее — взять зверя живым. Боги вознесли людей, одарив острым умом, что позволяет нам одолевать тех, кто сильнее нас. Зверинцы царей Кинаххи полны самых разных тварей, вооружённых страшными зубами и когтями. Все они попались в руки, которые вряд ли были способны повторить подвиг твоего предка, царь Ишкандар.

Эвмен чуть наклонился к царю. Тот разгадал его движение и прикрыл глаза:

"Говори".

— Ты прав, достойнейший. Мало познать силу зверя, в его собственном логове, — сказал кардиец, — но стоит обратить взор и на того, кто смог его поймать.

Эвмен посмотрел на занавеску, прикрывающую вход в шатёр и отметил, что купец проследил за его взглядом.

— Полагаю, зверинцы Тутмоса не менее обширны, чем те, что принадлежат царям Кинаххи?

Нитбалу, не изменившись в лице, поставил чашу на небольшой складной столик возле кресла и сплёл на животе пальцы, на каждом из которых красовался перстень с самоцветом.

— Да, у Менхеперра знатные ловчие.

— Особенно главный из них, — сказал Александр.

— Догадываюсь, кого ты имеешь в виду, царь. И соглашусь с тобой. Сему мужу достойно зваться "Ловцом душ".

— В том истина, — кивнул Александр.

Нитбалу ничего не ответил.

Царь помолчал немного, а потом сказал:

— Мне приходилось видеть зверей, выросших в неволе и приручённых. Они были готовы загрызть даже собрата, если такой приказ отдаст хозяин. Ибо не считали уже подобного себе собратом.

— Тот ручной лев, о котором я рассказал тебе... — Нитбалу запустил ладонь в пышную бороду, достигавшую середины груди. — Когда ладьи Ранефера принесли неугасимый огонь в Град-на-острове, и воины ремту вошли во дворец, этот лев не бросился защищать от них детей Йаххурима. Ему было наплевать на этих детей. Он рычал не от ярости, что враг пришёл в его дом, а лишь выражал недовольство, что слуги не принесли вовремя мясо. Сочтёшь ли ты сие предательством?

— Сколько волка не корми... — негромко проговорил Эвмен.

— Зверь неразумен, — сказал Александр.

— Но он был вскормлен с младых лет в семье царя.

Царь покачал головой.

— Равнодушие человека я счёл бы предательством.

Эвмен видел, что Александр опасается отвечать то, что, как архиграмматику казалось, ждёт от него купец. Не хочет подыгрывать ему. Он посмотрел на Нитбалу, пытаясь понять, разгадал ли тот неискренность царя.

Купец помрачнел, снова взял в руки чашу, качнул её, глядя, как тёмно-красное вино омывает золото. И заговорил изменившимся голосом, в котором не осталось и следа от былой невозмутимости и уверенности в собственной силе и могуществе. Только какая-то застарелая тоска.

— Мы говорим с тобой на языке ремту, славный царь. Видимо, Благой Господин мало получал жертв от своих недостойных рабов, или же на небесах Ра-Мефтет, Маат, Херу и Нейти повергли старых добрых богов. Такова судьба кинаххи — тысячи лет то Аккад, то ремту меняют нам не только царей, но и богов. Три самых богатых и сильных царя нашего побережья приняли веру ремту и взяли другие имена. Я имею дело с каждым из них, а так же с Домом Маат и купцами Та-Кем.

Нитбалу поднял взгляд на Эвмена. Верно, хотел оценить, какое впечатление произвели его слова на "Хранителя Трона". Архиграмматик весь обратился во внимание и никак не отреагировал на упоминание Дома Маат. Купец вновь опустил глаза и продолжил:

— Но Нитбалу для них — нечестивец, поклоняющийся тварям Дуата. С ним можно вести дела. С ним хорошо вести дела, ибо Нитбалу, набивая свою суму, не забывает обогащать и своих "дорогих друзей", чьи глаза украшают знаки Уаджат. Но, скажем, на пиру ремту нет места Нитбалу, нечестивцу из Джахи. А вот достойнейший торговец Мутхопт — желанный гость во дворцах высокородных.

Купец усмехнулся. Криво как-то, недобро.

— Ты, славный царь, тоже зови меня так. Если хочешь.

Александр и Эвмен коротко переглянулись.

— А как бы ты хотел, чтобы я называл тебя, достойнейший сын Илирабиха? — спросил царь после короткой паузы.

Купец посмотрел на него, прищурившись и некоторое время молчал. Потом сказал:

— Ты оказал мне большую честь, великий царь. Я многое слышал о тебе и теперь гораздо яснее вижу, где в тех рассказах была правда, а где клевета.

— Не поторопился ли ты, составив своё суждение? — улыбнулся Александр.

Нитбалу тоже улыбнулся. Очень открыто и доброжелательно.

Александр посмотрел на Эвмена. Тот подался вперёд и напрягся, снова всем своим видом показывая, что хочет что-то сказать. Царь еле заметно кивнул.

— Признаться, ты удивил нас, достойнейший сын Илирабиха, — сказал Эвмен, — в голосе твоём явственно слышится грусть об утраченной свободе, однако наши добрые друзья, подданные царя Хуцции, немало удивились, увидев, сколь быстро свободолюбивая Страна Пурпура отдалась под руку Тутмоса, хотя за три дня до нашего появления числила его врагом.

— Полагаю, мои соплеменники всего лишь взвесили зло и избрали меньшее, — сказал Нитбалу.

Александр чуть скривил губы. Купец заметил это и, примирительно приподняв ладони, пояснил:

— Не гневайся, великий царь, но посуди сам — что было делать бедным кинаххам, когда они, пятясь от кровожадного крокодила, угодили в пасть льва? Крокодил к тому времени уже насытился, лев же был голоден.