Трудная профессия: Смерть

— С новым годом, Ариша, — прошептала я. Затем резко выдохнула и перенеслась обратно в свою комнату.

После новогодних выходных началась сессия, за время которой мне предстояло сдать четыре экзамена, ни к одному из них я не была готова. Первым в списке преподавателей, которым предстояло оценивать мои знания, стоял Некруев Виктор Андреевич. Молодой, активный и, несомненно, один из наиболее принципиальных и требовательных педагогов института, что фактически заранее определяло для меня исход экзамена. Среди студентов считалось особой честью получить у него на экзамене отличную отметку, но и для получения тройки следовало действительно знать предмет.

Несмотря на строгость, Некруев пользовался заслуженной любовью студентов. Он великолепно читал лекции, интересно проводил семинарские и практические занятия, был известен своей преданностью науке и всерьез увлекался спортом, с удовольствием принимая участие в студенческих спортивных состязаниях. К тому же он сам хорошо относился к студентам и всегда был готов помогать жаждущим знаний. Но ко мне подобным был беспощаден.

В прошлый экзамен, который я сдавала Некруеву, он с позором выставил меня с трех пересдач; в конце концов, я была брезгливо помилована предметной комиссией. В этот раз он едва удостоил меня взглядом и предложил выбирать билет. Взяла ближайший — что толку выбирать, если знаний ноль? Села, прочла вопросы. Я помнила пару определений и это, несомненно, было огромным для меня прогрессом. Но не подлежало сомнению, что это даже и не приближалось к тому объему знаний, которым мне бы следовало обладать.

— Мягкова, садись отвечать. — Позвал Виктор Андреевич.

Я села, положила на стол лист бумаги с записями и приготовилась к казни.

— Приступай. — Я неуверенно прочла первый вопрос.

— Громче, пожалуйста, я тебя не слышу. — Попросил он.

Прочла громче, замолчала. Некруев внимательно на меня смотрел.

— Ты учила? — спокойно спросил он. Я неуверенно кивнула.

— Ответ на вопрос знаешь? — отрицательно покачала головой.

— А на второй вопрос?

Я молчала и с трудом удерживалась от того, что бы выскочить из-за стола и убежать.

— Я смотрю, ты что-то написала, давай погляжу. — Он взял листок из моих рук.

— Первое определение верно, второе не вполне корректно. Схема большей частью неверна. Негусто, конечно. А чего же ты не попыталась хотя бы определения мне сказать, раз вспомнила?

Не дождавшись от меня реакции и проследив взглядом за моими ходившими ходуном руками, которые я поспешила спрятать под стол, он вдруг спросил:

— У тебя лекции с собой? Вроде, в последнее время начала писать?

Я достала тетрадь из сумки, полагая, что мне сейчас будет предложено поискать там ответ, что бы увериться в моей неспособности даже на это. Вместо этого преподаватель протянул к тетради руку. Я вцепилась в нее со своей стороны, понимая, что показывать это никак нельзя.

— Мягкова! — Повысил голос Виктор Андреевич. — Дай мне свою тетрадь. — Он неожиданно сильнее потянул, и она оказалась у него в руках. С полминуты листал, затем поднял на меня взгляд.

— Ты уверена, что это ты мои лекции записывала? — скептически произнес он. — Я не очень их узнаю.

Ну да, то, что я сумела записать, наверняка порядком отличалось от того, что было сказано Некруевым. Многое писать я не успевала, определения часто просто не воспринимала на слух, так как они были мне совершенно не знакомы. О формулах и говорить не приходилось. К тому же лекции были щедро дополнены моими сочными комментариями, которые я писала, когда злость от собственной тупости и никчемности требовала выхода.

— Я вам не разрешала ее смотреть! — дрожащим от стыда голосом сказала я, перегнулась через стол и выхватила тетрадь у него.

Теперь мне мало не покажется. Втянув голову в плечи, прикусив губу и опустив глаза, я чувствовала, как горят щеки. Ждала расправы.

— Ты права, мне не стоило ее у тебя брать без разрешения. — Вдруг спокойно сказал он. — Извини, пожалуйста. Но это, конечно, пересдача. Ты ведь понимаешь?

— Понимаю.

— Ты по учебнику готовилась?

— У меня его нет.

— А читательский билет в порядке, в библиотеке взять сможешь? — я покачала головой.

— Возьми мою книгу, только верни потом. — Он протянул мне учебник. — Список вопросов тоже отсутствует? Возьми и его. Жду тебя на пересдаче со знанием предмета.

Я сдавала последней, поэтому, на выходе из аудитории, никого из однокурсников уже не увидела, чему была рада. Неторопливо поплелась домой, где меня ожидала наставница в компании Джуремии и Луззы.

— Как успехи? — спросила она.

— Пересдача.

— Не скажу, что неожиданно. Ксюаремия, если тебя отчислят, пойдешь работать. Больше я тебя вытаскивать не стану, в твоих интересах начать учиться.

— Но я учила!

— Очевидно, что плохо учила.

— Я не могу лучше.

— А что можешь, в ларьке торговать? — съязвила Джуремия. Я вспыхнула.

— Это тебя не касается!

— Замолчали! — чуть повысила голос наставница. — Ксюар, все, что я тебе хотела сказать, я сказала, можешь быть свободна.

Я стиснула зубы и пошла к себе.

Следующий экзамен принимала Подбельская Лариса Степановна, пожилая добродушная тетушка, славившаяся любовью к задушевным разговорам со студентами и немотивированным положительным оценкам. С ее экзамена я вышла с заполненной строкой в зачетке и пылающими ушами. В этот раз по стечению обстоятельств я оказалась во второй пятерке экзаменуемых, мои однокурсники имели удовольствие послушать ее прочувствованную речь о моем плохом поведении и необходимости исправляться, — благо, Подбельская была глуховата и, как следствие, говорила громко. На следующем экзамене Стеклова Наталья Федоровна сведенными бровями остановила мою робкую попытку ответить и расписалась в зачетке:

— Несете полную чушь. Вас, девушка, давно пора выгнать. Но раз уж мы комиссией решили дать Вам последний шанс, я буду последовательна и в последний раз нарисую вам тройку. Полагаю, это ничего не изменит, мы скоро с вами расстанемся.

Последний экзамен я сдавала Топотовой. У меня теплилась надежда, что, несмотря на свое заявление, она все же последует примеру лояльных экзаменаторов, но она недрогнувшей рукой отправила меня на пересдачу со словами:

— Я предупреждала, снисхождения больше не жди.

Экзамен был последний, в коридоре столпились счастливые "отстрелявшиеся" студенты, желая перед каникулами вдоволь пообщаться с однокурсниками. Выходя из аудитории, я зацепила плечом Регину Статскую, большую приятельницу Вересной.

— А извиниться не надо? — я проигнорировала ее недовольство, ускоряя шаг в направлении выхода.

— Эй, алло, придурочная! Я с тобой разговариваю! — разозлилась она.

Мое нервное напряжение вылилось на ее голову длинной тирадой.

— Мягкова, ты находишься в институте, что ты себе позволяешь?! — Наталья Федоровна вышла на шум из кабинета и теперь, крайне возмущенная, смотрела на меня поверх очков.

Из соседней двери, ведущей в лабораторию, появился Некруев и его лаборантка. Лаборантка немедленно принялась обсуждать меня со Стекловой. Они считали, что я их не слышу, но я-то отчетливо слышала каждое слово, бессильно скрипя зубами. С меня хватит, я уйду! Я резко развернулась, намереваясь уйти, зацепилась за шкаф в коридоре. Дернулась и услышала треск дешевой ткани своих джинсов — на штанине образовалась приличных размеров дыра. Твою мать! Вокруг раздались смешки и едкие комментарии. Я психанула, быстро зашагала в направлении выхода и врезалась в наставницу.

— Что вы тут делаете?!

— Проверяю истинное положение твоих дел. Экзамен сдала?

— Нет.

— Что и требовалось доказать. Что с твоими джинсами?

— Зацепилась случайно, мне нужны деньги на новые.

— Денег не дам, я предупреждала.

— Но мои деньги закончились. Вы же обещали исключительные случаи рассмотреть отдельно.

— Я рассмотрела, денег не дам. Зашивай эти.

— Как я их зашью? Здесь дыра больше штанов!

— Это твои проблемы.

— Мне нужны новые штаны!

— Я не возражаю, покупай. На свои деньги.

— Непонятно что ли, что у меня нет своих денег и мне просто не в чем ходить?! — заорала я, уже не заботясь о посторонних ушах.

— Так может, наконец, найдешь себе работу?! Или ты до бесконечности собираешься тянуть из меня средства, как присосавшаяся пиявка? — она тоже значительно повысила голос, теперь нас отлично слышали все желающие.

— Мне нужны деньги!!!

— Так заработай!

— Каким, ... , образом я... — ладонь наставницы обожгла мою щеку, оборвав фразу. Она резко развернулась и пошла прочь. Мне на плечи опустились тяжелые руки и настойчиво повлекли прочь из коридора и от любопытных глаз. Уже зайдя в лабораторию, я дернулась в сторону.

— Сядь и успокойся. — Рявкнул на меня Некруев.

Я села на стул, тщетно пытаясь перестать дрожать от обиды. Виктор Андреевич достал из кармана несколько купюр и протянул мне.

— Держи. На новые штаны тебе хватит.

— Мне не нужны подачки!

— А чего же тогда у тетки их требуешь? — я не ответила, но деньги все равно не взяла.

Некруев посмотрел на меня и спросил уже намного мягче и как будто задумчиво:

— Ты принципиально не хочешь работать или просто не можешь найти работу?

— Да где я ее найду?! — снова взвилась я.

— Можешь поработать у меня в лаборатории. Мне нужен младший лаборант. Зарплата невысокая, но она у тебя будет. Тебе это подойдет?

— А вам это, ... , видимо подойдет?! Я же ни ... не понимаю в вашей ... науке!!!

— Ксения, придержи язык! — Некруев опять повысил на меня голос. Я закусила губу, будто это могло остановить уже вырвавшиеся слова. Преподаватель тяжело вздохнул.

— Я прекрасно знаю, что как специалист ты величина даже не нулевая, а отрицательная. Но лаборанта ищу давно, а тебе, как видно, нужна работа. Давай попробуем. Подучить тебя я смогу, если сама постараешься. Если у нас не получится, то просто уволишься. Хорошо?

— А если я разнесу вашу лабораторию?

— Уволю. Так что, пойдешь лаборантом? — я уже остыла, поэтому вздохнула и нерешительно кивнула. Впрочем, не столько соглашаясь с его идеей, сколько подчиняясь натиску. Виктор Андреевич снова протянул мне деньги.

— В долг. Лаборант с голым задом ударит по престижу моей лаборатории, так что все же купи себе новые штаны. А заработаешь — вернешь.

— Спасибо, — тихо произнесла я, беря деньги.

"Какие мы слова знаем, оказывается...", "Ну надо же, вежливо говорить умеет", "Ведь можешь, когда захочешь, вести себя прилично"...

Нет, он не стал ни язвить, ни воспитывать.

— Не за что, — спокойно ответил Некруев. — Приходи в начале февраля, объясню, что от тебя потребуется. А сейчас свободна.

— До свидания...

— До свидания, Мягкова.

Сессия закончилась, а я еще не была отчислена. Меня ожидали устройство на работу и две пересдачи после каникул. Но перед этим предстояло сделать сделать кое-что еще.

Глава 9

Наставница как обычно собрала нас в зале перед началом дежурства группы и распределила пары и дни. Я дежурила в первый день и оказалась в паре с ней. Это было ожидаемо, больше со мной в пару вставать никто категорически не хотел, да и она наверняка желала иметь дополнительную возможность проследить за моей работой. Из-за побега с Ариной я пропустила одно дежурство и надеялась, что никогда уже к этому не вернусь. Но судьба распорядилась иначе. Опять ненавистный балахон, опять боль, страх и страдания умирающих людей. Для меня пришло время новой смертельной жатвы.

В столице люди умирают, в среднем, каждые три-пять минут. Находясь недалеко от человека, чей путь подошел к концу, я это почувствую в любом случае. Но чувствовать весь город можно, только полностью прибегнув к силе. И это хорошо, иначе можно было бы сойти с ума. Раньше я нередко пренебрегала необходимостью лишаться человеческого облика, предоставляя напарницам направлять меня на нужное место. Но сейчас, замерев в ожидании в кресле, я почти с радостью избавилась от плоти и крови, спрятав чувства за бесстрастными провалами пустых глазниц.

Ожидание было недолгим. Мужчина лет тридцати от роду, решил окончить свой жизненный путь, бросившись с моста в реку. Вернее, на толстый лед, так как зима стояла суровая. Несовместимые с жизнью травмы, полученные при ударе о твердую поверхность, — настолько очевидно несовместимые, что стоящие наверху люди звонят сразу в полицию, а не в скорую помощь. Им неведомо, что фактически человек еще жив. Мы с наставницей оказались рядом одновременно и я, не ожидая от нее приказа, выпила жизнь, стремясь поскорее прекратить его мучения.

Сразу же мы переносимся в небольшую и очень запущенную квартиру. На полу лежит еще молодая женщина без сознания, вокруг рта у нее пена. Пол рядом забрызган кровью, в правой руке сжат грязный шприц, на левой болтается жгут. На небольшом столике следы белого порошка и клочки бумаги, согнутая ложка и зажигалка, какие-то таблетки и битые ампулы. Что же ты наделала, как же ты могла?! Я быстро переступила через женщину и заглянула за столик. Там, скорчившись в судорогах, лежал худенький мальчик лет семи. Почему, ну почему я не могла почувствовать твою беду раньше, когда еще не поздно было тебя спасти? Почему я не могу забрать вместо твоей жизни жизнь твоей непутевой матери, позволившей своей отраве убить тебя?!

Хуже всего то, что он был в сознании, в глазах его стоял страх, по лицу катились бесконечные слезы. Нельзя же, нельзя, что бы он умер так! Я вернула себе человеческий облик, опустилась на пол рядом с ним и позволила ему меня увидеть.

— Ты моя смерть?.. — Какой же слабый у тебя голосок!

— Да, — сказала я правду. — Но тебе не нужно меня бояться. Я тебя обниму, и тебе больше не будет больно и страшно. Хорошо?

— Хорошо...

Я приподняла его и уложила к себе на колени, крепко прижала к себе, ощущая, как он доверчиво прижимается к моему плечу.

— Мне уже совсем не больно, — прошептал он.

Это ложь. Но он больше не боится, хотя кое-что его еще беспокоит.

— Не делай маме больно, пожалуйста...

— Я не стану. Спи спокойно, маленький.

По его бледным губам скользнула чуть заметная улыбка облегчения. Жизнь покинула тело, я опустила ребенка обратно на пол, прикрыла ему глаза и провела рукой по растрепанной головке.

— Ксюаремия, нам пора.

Я успела забыть про наставницу, а она была все это время рядом и внимательно следила за моими действиями. Но не вмешалась, чему я была рада. Я снова приняла свой истинный облик и перенеслась дальше.

Больница, отделение интенсивной терапии. Пожилая женщина без сознания, рядом с ней заплаканные сын с женой, двое внуков. Я дождалась, когда внуков выведут из палаты, а врач отведет для разговора сына и невестку умирающей, и выпила жизнь женщины. Автокатастрофа, перевернувшийся автобус, четверо погибших на месте. Через несколько часов еще одного я узнаю в больнице, прежде чем выпью его жизнь. Перестрелка, один погибший. Бандит, чья жизнь утекает так же неумолимо, как любая другая. Рыбак, угодивший под лед, — скорее всего, ты долго еще будешь числиться пропавшим без вести, пока весна не растопит лед и не отнимет у твоих близких надежду. Снова самоубийца, на этот раз ванна и вскрытые вены. Из квартиры снизу послышались веселые детские крики, и я решительно перекрыла краны, — ни к чему, что бы на головы малышам лилась кровавая вода.