О природе смуты I

"... А ещо объект когда приходил сердитый говорил что Товарищ Сталин дурак а также что у Товарища Сталина характер дурацкий. Ещо он говорил что Товарищ Сталин упрямый как боран. Также объект говорил что Товарищ Сталин ничего не понимает в военном деле и только мешает генералам командавать и стреляет людей без всякого толку так что толковых людей не сыщиш и их негде не хватает. А ещо он ругался непонашему ничего непонятно. ..."

"Пиписька". Мелькнула невеселая мысль, что этот термин из одного более раннего донесения пожалуй, был бы идеальным оперативным псевдонимом для данного источника. Хотя на самом деле это, понятно, агент "Ясень". Агента даже выучили словам "объект" и "также". Впрочем, к глупым, похоже, не относится и высказывания объекта оценивает довольно правильно. В прошлый раз донесений именно этого источника не было: давненько он не смотрел материалов оперативной разработки гражданина Берия Лаврентия Павловича. Доносы все те же, — а кто у нас, придя домой после трудного рабочего дня, не ругает начальство? Не считает его глупым или, на худой конец, выжившим из ума? И недовольство все тем же. Рабочие моменты, и ничего более. Даже, пожалуй, можно поверить в то, что Лаврентий Павлович не диктовал приставленным к нему агентам доносов на себя. И этих своих "сыроежек", похоже, не обижает. Не мешает собирать на себя плевый компромат, потому что лучше кого бы то ни было знает, что полное отсутствие компромата, равно как и слишком беспорочный образ жизни с определенного момента становятся довольно-таки подозрительными. Все это не отвечает на главный вопрос: почему он без спроса пошел на несанкционированный контакт с американцами? А если бы доложил? И что бы он стал делать, если бы товарищ Сталин — не позволил ему? А товарищ Сталин, скорее всего, не позволил бы? Ведь он же не знал ТОЧНО, что именно хотят передать ему американцы. Что такого, — ему нужно было знать позарез? Чего — он не мог себе позволить пропустить? Зная, что именно содержит сообщение, не тронул бы, это точно. Зато теперь, если военные теперь узнают об этой истории, может случиться большая беда.

Он ни на секунду не верил в то, что у его рабоче-крестьянских генералов тупые, солдафонские мозги. Среди них были, понятно, всякие, и оттого пригодные к разным делам, но среди них было более, чем достаточно блестящих аналитиков, знающих жизнь и людей, способных с первого взгляда оценить, на что годен тот или иной человек. Но даже и те, что попроще, помнят про тридцать седьмой год и думают, не могут не думать о своей судьбе по окончании войны. Они настороже и полны самых темных подозрений. Они твердо знают, что не виноваты ни в чем серьезном, при этом совершенно уверены в своей правоте, — и это, пожалуй, самое страшное. И если, при таких обстоятельствах, еще и бесследное исчезновение самолета с курьером Берия не случайность. Не хотелось даже думать, что может случиться.

Изощренная в интригах всех существующих на свете уровней мысль старого политика не пожелала успокаиваться и с неизбежностью воды, текущей вниз, перешла к следующей стадии. А если не только военные знают, но и Лаврентий Павлович знает, что они знают? Или хотя бы подозревает? Тогда большая беда может произойти очень скоро, прямо со дня на день. Подумав и еще немножко о том, чего мог бояться, чего мог искать Берия в столь неподходящий момент, Вождь пришел к выводу сколь парадоксальному, столь же и ошибочному.

— Товарищ Верховный Главнокомандующий, я вынужден обратиться с докладом о чрезвычайном происшествии особой важности. Речь идет о покушениях на ряд ключевых командиров уровня командующих армиями и фронтами..

— Шьто такое?!

— Товарищ Ватутин, — ранен. К счастью, нетяжело. Его ценой собственной жизни спас гвардии майор Щеглов. Часть нападающих была уничтожена, часть удалось взять живыми. Покушались на Кирилла Афонасьевича. Сам он не пострадал, четыре человека из числа его охраны ранены, один — тяжело. Нападавшие истреблены, живым удалось взять одного. Имела попытка то ли схватить, то ли ликвидировать маршала Рокоссовского, но здесь они ошиблись. Он находился не там, где его ожидали, а подозрительных лиц удалось разоружить и задержать. Сегодня утром имела место попытка нападения на меня, но мы были настороже и предприняли ряд контрмероприятий. В общей сложности речь идет почти о десятке эпизодов. Было бы больше, только мы еще вчера поняли: акции носят скоординированный характер. И, соответственно, сообразили откуда ветер дует. И приняли меры по полному контролю за связью и нейтрализации соответствующих структур. Похоже, речь идет о широкомасштабном заговоре, предпринятом с целью фактического захвата власти.

Так. В переводе на русский язык это обозначает, что особые отделы и большая часть СМЕРШ нейтрализованы, и НАСТОЯЩЕЙ узды на генералов больше нет никакой.

— Какие структуры? Какой еще заговор? — В голосе верховного послышался тяжелый, медленно закипающий гнев. — Ви что там все, — с ума сошли?!

Обычно одного этого тона бывало достаточно, чтобы коленки подкосились у кого угодно. Чтобы привести в чувство любого волка, посмевшего ощериться. Но не на этот раз. Никто не знает, во сколько лет жизни обошлись маршалу два коротких слова отрицания.

— Никак нет. Получив определенную информацию, мы поначалу тоже посчитали ее фальшивкой. Но происшедшее заставило нас изменить мнение.

— Доложите толком.

— Докладываю. По оперативным каналам ГРУ и РУ Генерального Штаба пришло сообщение о широкомасштабном заговоре в среде высшего руководства НКВД а также структур, находящихся в тесной связи с данным Наркоматом и, фактически, подчиненных ему. Имеются неопровержимые свидетельства о фактическом сговоре данных лиц с рядом иностранных спецслужб, имеющем целью государственный переворот. Имеется ряд свидетельств, что, в обмен на поддержку со стороны иностранных спецслужб и стоящих за ними правительств, эти, не побоюсь этого слова, предатели пообещали ряд существенных внешнеполитических уступок в плане послевоенного устройства в Европе и ряде других регионов.

— И доказательства имеются?

— Так точно. Курьер со всеми документами, включая протоколы допросов арестованных, уже вылетел к вам. Теперь испытываем определенные опасения, что не долетит. Получив первые свидетельства, подтвержденные документально, мы не поверили, сочли провокацией, но все-таки решили собраться узким кругом для обсуждения сложившейся ситуации, потому что даже сам факт провокации такого уровня вещь слишком серьезная. Собственно говоря, именно после того, как мы объявили сбор, и произошли нападения, о которых я вам докладывал. Это убедило нас в истинности полученных сведений. Перепроверили по иным, заведомо независимым каналам, и пришли к выводу, что исходная информация, в основном, достоверна. Во избежании новых провокаций, ключевые командиры и начальники штабов собраны в безопасном месте под охраной верных частей. Обеспечено вполне надежное, с большим запасом прочности прикрытие с воздуха. Организовано круглосуточное наблюдение и разведка с воздуха.

А этим маршал в тонкой, деликатной армейской манере сообщил, что авиационное командование заодно с сухопутным генералитетом, и никак не может быть задействовано против сорвавшейся с цепи армейщины. В Москву они, понятно, не поедут, но не пригласить тоже было бы невежливо.

— Как обстановка в войсках, какие настроения?

— Обстановка достаточно спокойная, товарищ Сталин. В настоящий момент командование полностью контролирует положение. Личный состав на всех фронтах проявил высокую сознательность и поддерживает образцовую дисциплину.

Читай: "Рядовой состав и офицеры полностью поддерживают своих победоносных генералов". Интересно, — чего они наплели бойцам? Про то, как товарищ Сталин хотел распустить колхозы на другой день после победы, а злодеи из НКВД хотели ему помешать? Если так, то совсем плохо. Непоправимо. Неужели решились на то, на что так и не решился Наполеон?

— Вот и хорошо. Жду вас завтра в Москве.

— В каком составе, товарищ Сталин?

Ты смотри. Сухой, деловитый тон. Как будто он хотя бы на секунду и ВПРЯМЬ собирается приезжать.

— А вот все те, кто собрались, пусть и приезжают. Посовещаемся.

Едва заметная заминка. Неуловимая, если специально не ждать. Доля мгновения, в которую может решиться все. После которой, вполне возможно, пути назад больше будет. Он надеялся до последнего, вопреки всем резонам думал, что — не решатся все-таки. Зря.

— Виноват, товарищ Верховный Главнокомандующий. Слишком велика опасность провокации. Теперь, когда их предательская деятельность вскрыта, негодяи пойдут на все. Мы не можем быть уверены, что наш разговор не контролируется, товарищ Сталин.

— Эту линию нэ слушают, товарищ Василевский. Это невозможно.

— К сожалению, техническая возможность все-таки есть. Мы консультировались с Пересыпкиным. Строго говоря, мы не можем быть уверены, что вы сами в настоящий момент не находитесь под контролем предателей. Так что о совместном совещании под вашим руководством речь может идти только если оно произойдет не в Москве и...

— И что еще?!

— Охрану и оборону будут осуществлять люди из армейских структур. Только что пришло новое сообщение. Значительная группа вооруженных лиц только что предприняла попытку захватить радиостанцию имени Попова. Попытка отбита, нападавшие частично истреблены, частично помещены под стражу.

— Но ведь там и бэз того охрана из состава внутренних войск?

— Так точно. Они и остались. Просто мы, после вчерашнего, решили их несколько подстраховать. Как выяснилось, — не зря. Нападение отбивали вместе с ними.

Так что, дорогой товарищ Сталин, связь тоже в наших руках, и возможностей влиять на ситуацию у тебя нет. Надо думать, что в ответ на свои последующие попытки что-нибудь разузнать, он узнает и еще немало интересного. О том, к примеру, что транспорт контролирует тоже не он. Куски головоломки сложились, наконец, в единое целое. Кажется, при этом даже слегка щелкнуло, становясь в фиксаторы.

Они пронюхали что-то о контакте Лаврентия с американцами, слегка всполошились, начали вынюхивать, и у них получилось. Они вспомнили про тридцать седьмой год, и всполошились еще сильнее. Со страху начали созваниваться, ну а те, кто к ним приставлен, приняли это за заговор, начали действовать согласно секретным инструкциям, но было поздно, а их действия генералитет воспринял в качестве окончательного подтверждения своим подозрениям. Они-то знали, что никакого заговора не составляют. В таких условиях они, естественно, забыли про нынешние распри и былые счеты, воспылали благородным гневом, и теперь наломают дров...

Нет. УЖЕ наломали, потому что подняли на шухер армейщину (ворохнулся прежний ужас: а что при этом они наплели солдатам?), похватали особистов и взяли под контроль связь, а действия эти и необратимы и непоправимы. Так, как прежде, теперь уже не будет ВО ВСЯКОМ СЛУЧАЕ. Хотя бы потому что теперь последует совершенно неизбежная реакция другой стороны.

Почему-то больше всего происшедшее напомнило ему лихо задуманное, но сорвавшееся преступление: вдруг наступает момент, когда все твои прежние успехи вдруг словно бы выворачиваются наизнанку. Меры предосторожности оборачиваются против тебя, захваченное — превращается в смертную ловушку, подельники становятся опасными свидетелями, а самые удачные решения оказываются тягчайшими из ошибок. Так, что глядишь на них и поражаешься только: где были мои глаза? На что глядели?

История с попыткой захвата радиостанции является вторым "темным" эпизодом в истории скоротечной смуты в краткий миг между войной и миром в Европе. Эти архивы либо не раскрыты до сих пор, либо просто уничтожены. Мы знаем, что бойцы охраны отбивали атаку неизвестных совместно с армейцами. Мы знаем, что следствие проводилось и было неукоснительно доведено до конца. Кто, чего, кто отдал приказ, мы не знаем ничего. Так же, как о источниках информации генерала Ильичева.

— Мы настоятельно просим вас, товарищ Сталин, возглавить предполагаемое следствие лично. Ни у кого другого просто нет достаточного авторитета. До окончания следствия от занимаемой должности должны быть освобождены и временно изолированы Берия, Меркулов, Абакумов, Серов, Ульрих, Мехлис...

— Он нэ участвовал ни в каком загаворе. Ручаюсь.

Если это высказывание и не относилось к "юмору висельников" довольно характерному для людей, которым больше нечего терять, то было к нему очень, очень близко. Но собеседник либо не понял, либо не захотел его понимать.

— Мы в этом практически не сомневаемся. Он внесен в список, по преимуществу, с учетом характера Льва Захаровича. Во избежание ненужных эксцессов. Далее: Гоглилзе, Никифоров...

... А ведь они прекрасно сознают, что делают. Сами же сказали, что есть возможность подслушать, и сами же диктуют этот список.

— ... Деканозов, Штуб, Лаврентьев, ...

... Если кто-то, из числа входящих в данный список, ликвидирует товарища Сталина, им, пожалуй, будет легче. Превосходная индульгенция на... На любые действия. Вообще на что угодно.

— ... Влодзимирский, Усачев. У них, практически у всех, есть грехи, но сейчас, в первую голову, они пребывают а праведном гневе и жаждут разгромить мятеж. А где праведности не хватает, — так еще накручивают себя. А еще они желают реализовать идейки о социальной справедливости. Идеек у них, похоже, целые горы, — и все про справедливость. Мало что бывает страшнее, чем реформаторские идеи в генеральских головах. Хотя, справедливости ради, — бывает и по-другому.