Укротитель

* — в мире PG магия делится довольно странно: белая — лечебная, чёрная — атакующая (противоположность белой), синяя — трудно классифицируемая, но преимущественно атакующая же, плюс призывы, красная — использует косвенные воздействия, в частности, скрытые побочные эффекты артефактов.

На четвёртый день, вечером, за час до заката, как раз когда мы поужинали и собирались перейти к ещё более приятным занятиям, вернулись гарпии. Если в первый раз мы столкнулись с небольшим выводком молодых и бестолковых птенцов, во второй раз — с разъярённой и безмозглой стаей, то в этот раз нас атаковал пусть маленький, всего в пару дюжин пернатых, но хорошо организованный отряд.

Если бы... Возможно, если бы мы сразу отправились дальше, гарпии нас бы не нашли. С другой стороны — если бы нашли, то мы были бы гораздо слабее как отряд, пусть у нас и было всего четыре дня на тренировки. Если бы гарпии напали раньше — мы бы точно не отбились. С другой стороны, если бы Фатима не летала бы — гарпии нас бы и не заметили, скорее всего. Много разных "если бы", но факт остаётся фактом — бой был очень тяжёлым. Фатима, пользуясь своим превосходством в защите, скорости и манёвренности, выдавливала гарпий вниз — где их могли достать Мальвина или Настя. Я же, пользуясь своей огромной скоростью и фантастической реакцией (даже через неделю после эволюции я ещё не достиг потолка, каждый день ставя новые личные рекорды), изображал из себя приманку... И, иногда, вёл ответный огонь, если какая-нибудь пернатая дрянь оказывалась в досягаемости. Лучше всего летели мои собственные чешуйки, образовывавшие мою "причёску" — их много, они одинаковые, острые, "правильной" формы и веса, как раз для моего броска... Только отдирать их было не особо приятно, хоть я и знал, что они быстро отрастут вновь.

Итоги боя можно охарактеризовать как пиррову победу — для обеих сторон, как это ни странно. Мальвину и Фатиму — особенно Фатиму — несмотря на броню и высокую боеспособность буквально измочалили, но без серьёзных травм. Насте опять сломали руку — на этот раз левую и это была не трещина. К сожалению, воспользоваться портативной лечилкой не удалось — покеболл её не брал, ни один из двух, в отличие от Мальвины с Фатимой. А мне оторвали голову — в самом прямом смысле. Ощущения были... Странные. Сначала — сильный удар в лоб и сразу же — жуткая боль в шее: я всё-таки не смог увернуться сразу от нескольких атак с разных направлений. В глазах — красная муть, в ушах — адский звон, осталось только чувство пространства... И много-много адреналина, перекрывшего боль. Это были последние четыре гарпии, и чтобы достать меня они непозволительно приблизились. Ту, что атаковала спереди, я убил сразу же и сам — ухватив за ноги и дёрнув всем весом вниз, практически раскроил её пополам от шеи до паха ударом хвоста, заодно прикрывшись телом от ударов остальных, которых "разобрали", каждая по одной, мои пиджи. Настя опутала гарпию паутиной со здоровой руки и подожгла её каким-то совершенно инфернальным огнём, оставив только обугленный скелет, который, клянусь, ещё несколько минут дёргался на земле и кричал. Фатима гарпию просто протаранила, насадив на обломки дерева, а затем буквально размазав по скале, в которой была наша пещера — весьма неаппетитное зрелище — и сама потеряла сознание, так и не разжав хватку на обломанных крыльях своей жертвы. Мальвина, у которой уже не осталось сил ни на какие особые приёмы, в невероятном прыжке ухватила последнюю гарпию за крыло, швырнула на землю и долго-долго била кулаками, превратив в кровавую кашу.

Не знаю, что напугало моих пиджи сильнее — мысль, что они меня потеряли, или тот факт, что, на самом деле, нет. Говорить я не мог — голос просто пропал, только какие-то хрипы — и тех я не слышал. Всё, что я смог сделать, прежде чем выброс адреналин растворился и я потерял сознание — выползти из-под трупа и призывно помахать рукой.

Очнулся я только через неделю — только чтобы погладить дежурившую Настю и уснуть обратно. Следующий раз был ещё через десять дней — на этот раз дежурила Фатима... Крепко прижавшись грудью ко мне пониже пояса, она медленно двигалась вверх и вниз, тихо всхлипывая.

— Лучше сядь верхом. — Еле-еле проскрипел я не своим голосом и снова вырубился.

На третий раз, на двадцать второй день после "травматической ампутации головы", как сказал бы медик, я очнулся окончательно. По моим ощущениям, я отощал вдвое, едва мог шевелиться, но был цел и здоров, по крайней мере, нигде ничего не болело, и я мог нормально видеть и слышать. В этот раз присутствовали Мальвина и Фатима. Я тихонько взял их за руки и мы долго сидели молча.

— Спасибо. — Наконец проговорил я. — Спасибо вам. А где Настя?

Мальвина слабо кивнула вбок, и только тогда я заметил скорчившуюся в углу фигуру. Уж насколько я чувствовал себя истощённым, но от Насти остались буквально кожа да кости. Стиснув зубы я пополз к ней,

— Настя, проснись, — позвал я её. — Настя!

— Да-да, я сейчас, я уже. — Пробормотала она, начиная какое-то заклинание, буквально выдавливая собственную жизнь.

— Стой! Уже всё! — Я её потряс, пытаясь заставить открыть глаза, но она меня не слышала.

— Сейчас-сейчас, уже почти... — Я отвесил ей пару пощёчин — впервые в жизни. Глаза её наконец-то открылись, переполненные удивлением.

— Что?

— Всё! — Проскрипел я ей прямо в лицо. — Остановись наконец, у тебя получилось!

Мальвина и Фатима подползли к нам. Только теперь я заметил, что они выглядят не лучше Насти.

Они так и не рассказали мне, что и как именно они сделали, чтобы вытащить меня с того света. Всё, чего я от них добился, было ясно и так: это было долго и тяжело. Но это было позже, как и рассказ про покеболлы, а тогда... Запах. Слабый, но вполне различимый запах, который говорил мне "еда". По-прежнему ползком я добрался до нашей "кладовки" и вцепился зубами в тушку кролика — сырую и не очень свежую, но меня это нисколько не смутило. Я жадно сгрыз почти половину, прямо с костями, и только потом смог остановиться. Не выпуская тушку из зубов, как дикий зверь, я пополз обратно к пиджи.

— Еда. — Разодрав остатки на три куска, я протянул им пищу. — Ешьте!

Послушно и замедленно они начали жевать, а я пополз за добавкой. Когда я вернулся со второй тушкой — они уже всё съели и стали почти не похожи на зомби, какими выглядели двадцать минут назад. Эту я разделил на четыре части, и мы долго сидели, прижавшись друг к другу, переваривая — пищу и тот простой факт, что мы всё ещё живы и всё ещё вместе. Сколько мы так просидели — не знаю, по-моему, я пару раз засыпал и опять просыпался. Несколько раз Настя пыталась опять что-то колдовать, но я её каждый раз останавливал, а она, в очередной раз удивившись, засыпала. Пару раз колдовать порывалась Фатима, но её состояние было несколько лучше, и останавливалась она сама.

Наконец, через несколько часов, состояние неподъёмной глухой апатии оставило нас. Доев последние припасы — половину какой-то крупной птицы... может, даже и гарпии, размер подходил, но мне было всё равно — мы выползли из пещеры. На меня набросилась окружающая жизнь: игра света и тени на листьях, шорохи и запахи — всё так и кричало "добыча! ЕДА!" — я даже пошатнулся от такого напора, но тут же, прежде чем успел осознать собственные действия, выхватил из-за уха чешуйку и метнул в кусты. Лёгкий удар и короткий предсмертный писк прозвучали для меня триумфальным аккордом: "я буду жить. МЫ будем жить!".

С трудом поднявшись на ноги и доковыляв до кустов, я нашёл какого-то мелкого зверька, хищного, судя по зубам. Мы его съели прямо со шкурой, даже толком не выпотрошив.

— Сколько? — Голос более-менее пришёл в норму, хотя и звучал непривычно, не как раньше. — Сколько времени прошло?

— Двадцать два... Нет, уже двадцать три дня. — Фатима, хоть и выглядела не лучше остальных, отозвалась первой. — Мы... Очень долго... Настя... Но... Ты живой? — сбивчиво и путано начала она.

— Насколько я могу судить — да. — Говорить было трудно, очень раздражало, что голос звучал как чужой — не так, как я слышал его раньше, и не так, как в записи, а совсем по-другому. — Не знаю, что случилось, помню только, что голова очень болела, а потом отрубился.

— Они... Тебе... Голову... Оторвали... — Медленно, и как-то механически-отстранённо пояснила Настя. — Ты не умер... И я пыталась... Её обратно... А она никак... А ты не умер... И не приходил в себя... Я... Пыталась... Очень... — Эмоции наконец прорвали плотину отстранённости, и Настя разрыдалась, вцепившись в меня и уткнувшись носом в плечо. Мальвина, посмотрев на неё, медленно придвинулась, тоже прижалась и беззвучно заплакала. — А потом... На шее... Стало расти... А ты живой... А оно растёт... А потом — голова... А ты... Слабый совсем... И горячий-горячий... И истощение, я видела, магией... И я... И мы все... Мы очень старались... Но сил мало... Мы...

Я только крепче прижал их к себе, обеих... Реакция оказалась неожиданной: не переставая плакать, они обе прижались ко мне, бессовестно — и очень настойчиво! — приставая, тиская грудь — и мою, и свою... и не только грудь... Решительно направляя мои руки ниже и глубже... И Настя буквально по-звериному рыкнула на Мальвину, когда их руки встретились, требовательно лаская меня... Мальвина, тоже с рыком и явно неохотно, попятилась... Не дав ситуации обостриться, я шлёпнул обеих по попам, немедленно завладев их полным вниманием, затем решительно отодвинул Мальвину вбок, безжалостно тиская её обеими левыми руками и хвостом, а Настю потянул на себя. Это явно потребовало от неё значительных усилий — мы все четверо были очень истощены — но она с каким-то первобытным упрямством оседлала меня, практически упав, сопровождая каждое своё движение утробным рыком. Вскоре лес огласил уже рык победный, но она не остановилась, пока я не спихнул её сам — теперь уже потянув на себя Мальвину, а Насте оставив обе правых руки и "передав" хвост. Мальвина, уже "разогретая", "допрыгалась" гораздо быстрее, почти сразу же, и я опять поменял пиджи местами... И громко поддержал последовавший настин рык — отчётливо чувствуя, как дикая, первобытная ярость жизни начала сменяться чем-то более разумным и осознанным... На этот раз Настя сползла с меня сама, а Мальвину я "добил" одними руками — ни на что большее сил уже не оставалось... Но Фатима, про которую я почти забыл, просунула свою голову между моих коленей, совершенно естественным движением, как будто делала это много-много раз, прижалась лицом к животу и решительно потребовала свою долю "укрощения" — не так агрессивно, но столь же настойчиво, уверенно и решительно используя всё, что она успела узнать о моих предпочтениях и "слабостях"... И вскоре добилась своего — пусть меня и хватило очень не надолго.

— Настя, у тебя есть идеи? — Спросил я, когда мы отдышались и тёплый розовый туман перед глазами и в мыслях наконец-то рассеялся. — Или надо повторить?

— Повторить надо обязательно, но не сейчас. — Ответила вместо неё Мальвина. — Сейчас надо ещё что-нибудь съесть, а потом — поспать.

— Там! — Я ткнул пальцем, почувствовав какое-то движение метрах в тридцати — моё чувство пространства явно стало гораздо острее. Я ещё не успел договорить, как с руки Мальвины сорвалась молния, прожгла кусты и поразила цель — как будто я выпустил её сам. "Да" — кивнула она на мой невысказанный вопрос. "Мы все" — подтвердила Фатима, поднимаясь и направляясь к добыче. Жутковатое ощущение захватило меня полностью — если раньше у меня была только Половинка, то теперь она почти полностью исчезла, а на освободившееся место — грубо и жёстко его расширив — пришли все три мои пиджи — не полностью, всего лишь крохотный кусочек каждой, но я отчётливо чувствовал их... Как раньше Настю — только гораздо, гораздо более подробно — и Настю глубже всех. Я чувствовал спокойствие и стабильность Фатимы — благодаря гайверу её почти не коснулось одичание, ощущение было похоже на плавно разгоняющиеся турбины перед взлётом. Я чувствовал, как одичание, словно грязь под душем, стекает с Насти и Мальвины, как настин ум опять набирает привычную поразительную остроту, а в Мальвине бурлит её электрическая природа, как отточенные многими годами навыки заменяют и вытесняют примитивные инстинкты и рефлексы, снова превращая её в спокойного, уверенного и смертоносно эффективного бойца. И я знал, что они тоже чувствуют, как одичание смывает и с меня — с моей Половинки — оставляя чёткое и ясное осознание возможностей и ограничений, сильных и слабых сторон...

Несколько минут мы купались в этом странном единении, пока острота взаимоощущения не стала спадать — не уйдя совсем, но скрывшись с глаз, чтобы не отвлекать от насущных дел, затаившись, спрятавшись, выжидая востребованности.

Неожиданная, немножко безумная и совершенно точно нездоровая и извращённая мысль посетила меня, пока мы сосредоточенно доедали несчастного собрата моей предыдущей жертвы, видимо, привлечённого запахом крови и посчитавшего тридцать метров достаточно безопасной дистанцией.

— А где моя старая голова? — Всех троих от этих слов передёрнуло, наше единение принесло волну самых разных эмоций — страха и отчаяния, безнадёжности и надежды, упорства и терпения. — Ну, я понимаю, что это не очень приятная тема. — Чёрт, я прекрасно ЧУВСТВОВАЛ, насколько это плохая тема! — Но лучше бы нам разобраться в этом вопросе и закрыть его насовсем. — С этим они согласились.

Мгновенная вспышка — как будто тысячи солнечных зайчиков одновременно скакнули сразу во все стороны — и Фатима, снова тяжело поднявшись, направилась внутрь пещеры, а Настя стала объяснять.

— Магия... Очень плохо тебя показывает. Я могу посмотреть на Мальвину, например, или Фатиму, и увидеть, что и как у неё внутри работает — в порядке или нет, более или менее. Чтобы увидеть тебя — смотреть мало, надо слушать, надо щупать, надо стараться. Это сложно... А потом, когда... мы стали... стало ещё сложнее... Не знаю, как нам удалось продержаться до конца... — чувствовалось, что они, все три, разделили какой-то очень неприятный, мрачный, тёмный секрет... и решили его похоронить. И даже наше единение, казалось, поддерживало это решение. — Не важно, я о другом. Наша связь... Я смогла настроиться так, чтобы передать тебе силу — есть ты не мог, первые пару недель, а потом уже было поздно. — Она отчётливо вздрогнула, в голове мелькнуло жуткое зрелище безголового тела — почти безголового. — В общем, основная масса нервной ткани у тебя в грудной клетке, где у всех спинной мозг. И большие нервные узлы возле каждого мало-мальски важного органа. И всё это очень тесно связано друг с другом... А в голове — лишь один из таких нервных узлов, даже не самый сложный...

Я не глядя взял свою голову из рук Фатимы... Ощущения были... Трудноописуемыми. За три недели голова практически мумифицировалась: видимо, результат сочетания лечебной магии, когда Настя пыталась прирастить её обратно, и двух недель без присмотра, когда стало ясно, что это не сработает. Мысленно содрогнувшись, я рассматривал бывшее своё лицо — даже почти узнаваемое с некоторых ракурсов... Вместо волос — оранжевые с зелёным, с монету размером, чешуйки, местами выщипанные, но всё равно очень многочисленные. Треугольные кошачьи уши-локаторы, сложенные из нескольких более крупных и более тёмных чешуек каждое — я отчётливо ощущал такие же у себя на голове и пошевелил ими, ловя звуки с разных направлений. Большие, очень большие глаза — запавшие, но судя по глазницам... Коротковатый и широкий нос, скорее кошачий, чем человеческий по пропорциям — но без характерных лепестков по краям. Широкий рот. С некоторым усилием оттянув челюсть — заметно длиннее человеческой, хотя в глаза это и не бросалось, я увидел белые, с голубоватым отливом, острые зубы — тоже кошачьи, с острыми клыками... Ощупал свои языком — да, очень похоже.