Арделлидис погрузился в печальную задумчивость, вытирая слёзы и перебирая пряди своих волос, спускавшихся золотым плащом ниже сиденья пуфика. Наконец он сказал глухо:
— Хорошо... Гейн, сделай мне стрижку на свой вкус. Мне всё равно.
На ковровом покрытии спальни была расстелена плёнка, Гейн развернул шуршащую накидку и покрыл ею плечи Арделлидиса. Ножницы раскрылись, готовые отрезать первую прядь, и Арделлидис зажмурился, но Гейн вдруг спросил:
— Ваша светлость, вы позволите мне взять ваши волосы? Из них выйдет роскошный шиньон.
Арделлидис открыл глаза и вдруг улыбнулся.
— Да, Гейн, бери, если хочешь.
— В таком случае, милорд, я подстригу вас бесплатно, — сказал Гейн.
Сначала щёлкали ножницы, потом жужжала машинка, а Арделлидис сидел спокойный и кроткий, как будто он ни капли не жалел о своих великолепных золотых волосах. Гейн виртуозно работал машинкой, меняя насадки, подравнивая здесь и там; он всё ровнял и ровнял, и Джим уже начал опасаться, что ещё немного — и у Арделлидиса совсем не останется волос.
— Может, уже хватит? — спросил он неуверенно.
— Не бойся, Гейн знает своё дело, — ответил Арделлидис.
Гейн подровнял ещё немного, добиваясь плавного укорачивания книзу, потом обмахнул щёточкой шею Арделлидиса и снял с него накидку. Глядя на себя в зеркало, Арделлидис провёл рукой по волосам.
— Ну что ж, зато теперь не нужно тратить кучу времени на укладку, — сказал он. И добавил, трогая висящий в зажиме длинный пучок своих отрезанных волос: — Да, шиньон действительно получится шикарный. Я рад, что мои волосы кого-то украсят.
Гейн уехал, а Нокс убирал с пола плёнку, когда вернулся Ианн.
— Что-то ты рано из колледжа, милый, — сказал Арделлидис.
Ианн поморщился, словно от боли, сразу прошёл к себе в комнату и лёг там на кровать. Арделлидис зашёл к нему и пробыл почти полчаса; оттуда доносились всхлипы и приглушённые голоса, а потом они вышли вместе. Арделлидис крепко сжимал руку заплаканного Ианна и, казалось, уже обуздал свою собственную скорбь. Он распорядился подать завтрак.
— Как говорил Дитрикс, пока душа находится в теле, её страдания не отменяют потребностей желудка, — сказал он с печальной улыбкой.
Едва они сели за стол, как Нокс доложил о приезде лорда Дитмара и впустил его в столовую. Лорд Дитмар был всё ещё немного бледен, но вошёл уже своей обычной твёрдой походкой, сдержанный, с суровой складкой между бровей. Майор Шаллис при его появлении встал и выпрямился.
— Мои соболезнования, милорд, — сказал он.
— Благодарю вас, — ответил лорд Дитмар.
Он поцеловал обоих присутствовавших за столом внуков и обнял Арделлидиса. Целуя его остриженную голову, он проговорил:
— Крепись, мой голубчик.
Джим спросил:
— Как вы себя чувствуете, милорд?
— Я в порядке, мой милый, — ответил лорд Дитмар.
Арделлидис пригласил:
— Прошу вас, милорд, позавтракайте с нами.
— Благодарю, дружок, — ответил лорд Дитмар. — Только чашку чая, если можно.
Арделлидис сам налил чай. Он действительно никогда не носил чёрного, весь его гардероб был выдержан в светлых и чистых тонах цветущего весеннего сада, и видеть его облачённым в строгий костюм глубокого чёрного цвета казалось непривычным и странным, равно как и без его чудесных золотых волос, которыми он так гордился и дорожил. Маленький Луэнис, приведённый в столовую помощником-воспитателем, не узнал Арделлидиса и расплакался, когда тот взял его на руки.
— Ну что ты, Лу! — проговорил Арделлидис, прижимая малыша к груди и целуя. — Радость моя ненаглядная... Я понимаю, тебе не нравится, как меня одели и подстригли. Я и сам в шоке, но ничего не могу поделать. Если у нас принят такой обычай, я не могу с этим спорить.
Потом чёрное расстелилось на полу около белого и голубого: лорд Дитмар опустился на колени перед диванчиком в спальне, и его плащ разметался по полу. Его руки лежали на мундире сына, а потом он положил на него и голову, щекой прильнув к приколотым к нему наградам. Он не рыдал, просто молча прижимался к тому, что осталось от его сына. Арделлидис опустился рядом, положив руки в чёрных перчатках на бело-голубое полотнище флага. Лорд Дитмар поднял голову. Полминуты он смотрел на Арделлидиса, потом провёл ладонью по его волосам и щеке, поцеловал в лоб и привлёк к себе. Они сидели обнявшись и смотрели на мундир с наградами, и никто не смел их тревожить. Джим хотел, правда, подойти к лорду Дитмару, но майор Шаллис тихонько придержал его за плечо и покачал головой. Потом чёрное отделилось от белого и голубого: лорд Дитмар с Арделлидисом спустились вниз. Арделлидис остановился перед Ианном и раскрыл ему объятия, и Ианн, встав, бросился в них. Арделлидис молча расцеловал его, а потом протянул руку Джеммо, и тот к ним присоединился. Малыш ревниво запросился на руки, и Арделлидис прижал его к себе. Обнимаемый с обеих сторон Ианном и Джеммо, он сказал:
— Я люблю вас, дети. Я счастлив, что вы у меня есть.
Лорд Дитмар не лёг в больницу, несмотря на все попытки доктора Скилфо убедить его всерьёз заняться своим здоровьем: вместо этого он окунулся с головой в работу. Он выматывался, но не сбавлял нагрузки, как будто торопясь что-то успеть и не желая тратить время на больницы и обследования. Он ложился ещё позже, чем прежде, а поднимался раньше, почти не оставляя себе времени на отдых. Это не могло не вызывать у Джима беспокойство, но убедить лорда Дитмара сбавить обороты был не в силах и он.
Через месяц объявили, что объединённая армия Оммона, Деарба и Вахиады оттеснена на безопасное расстояние от Эа, а многочисленные подразделения армии Межгалактического правового комитета образовали непробиваемый заслон и вокруг Эа, и вокруг Альтерии, надёжно защищая их от новых нападений. Беженцы начали возвращаться домой.
Глава V. И снова Новый год
Когда последнюю партию эанок увёз аэробус, Эннкетин с облегчением вздохнул:
— Ну, наконец-то этот кошмар закончился!
Война кончилась точно к новому, 3106-му году. Поредевшие части альтерианской армады возвращались домой; в одних семьях была радость, а в других — горе и траур. В семье лорда Дитмара было то и другое: с одной стороны, лорд потерял старшего сына и наследника титула, а с другой, живым домой возвращался Илидор, боль и гордость Джима. В связи с гибелью Дитрикса лорд Дитмар отменил традиционный новогодний приём, но в доме всё равно пахло маркуадой, а на столе стояло куоршевое вино. В новогоднюю ночь по всем каналам транслировалось обращение и.о. короля премьер-министра Райвенна, основная тема которого звучала так: "Война закончилась". Он уже выдвинул свою кандидатуру на предстоящие выборы короля, которые должны были состояться этим летом, и, по предварительным оценкам, его рейтинг был вполне достаточным для победы.
Илидор приехал первого лаалинна, изменившийся и возмужавший, в парадном мундире, сверкающих сапогах и белых перчатках. На его груди красовалось две награды. В окнах золотился янтарный свет утра, в доме было тепло и тихо, а Эннкетин разводил огонь в камине: лорд Дитмар распорядился подать чай в гостиную.
— А вот и я, — раздался молодой звучный голос.
Эннкетин выпрямился и увидел стройного молодого офицера, снимающего со стриженой головы пилотку.
— Ой, господин Илидор! — всплеснул Эннкетин руками. — Вы вернулись, живой, здоровый! Какое счастье!
Молодой офицер крепко обнял Эннкетина сильными руками, приподнял и со смехом покружил. Джим с Лейлором были в детской, и он сразу устремился туда. Из кабинета спустился лорд Дитмар, и Эннкетин подал чай. Илидор с Лейлором и Джимом тоже спустились через минуту: Лейлор висел на старшем брате, обхватив его руками и ногами, а Джим не сводил с них счастливого блестящего взгляда. Чтобы поприветствовать лорда Дитмара, Илидору пришлось спустить Лейлора на пол, но тот потом взобрался к нему на колени и не слезал в течение всего чаепития. Он долго всматривался в его лицо, а потом наконец сказал:
— Ты стал другой.
Илидор на это ответил:
— Война меняет людей, пузырёк.
— Расскажи про неё, — попросил Лейлор.
Ни один мускул не дрогнул на лице Илидора. Ни взглядом, ни вздохом он не показал, что эту просьбу ему, скорее всего, будет трудно, если не невозможно выполнить. Можно ли спрашивать прошедшего через адское пекло о том, каково ему было там?.. Потом когда-нибудь Лейлор поймёт, что эту тему нельзя трогать, а пока он получил от вернувшегося с войны старшего брата только ласковый поцелуй.
— Потом... Может быть.
Что правда, то правда: изменился Илидор так, что его можно было теперь узнать лишь по голосу и взгляду. Взгляд его остался прежний — твёрдый, открытый и ясный, с бесстрашными искорками. Явился Серино, и Илидор поприветствовал его:
— Ну, здравствуй, Философ.
— Привет, Странник, — ответил тот.
Поскольку из-за Лейлора на коленях Илидору было решительно невозможно встать и обняться с Серино, они взялись за руки, как будто хотели помериться силами, но не стали бороться, а обменялись поцелуем в руку: это было их особое приветствие. Следом за Серино спустились Дейкин и Дарган.
— О, привет! Наш вояка вернулся! — воскликнули они, подставляя губы.
— Привет, мелкие, — улыбнулся Илидор, поочерёдно их целуя.
Он приехал на все новогодние дни, на свою базу вернуться ему нужно было восьмого. С этого времени его службе предстояло продолжиться в мирном режиме, с сорока пятью днями отпуска в год. Распределить их он мог по своему усмотрению.
Второго лаалинна у лорда Райвенна был приём, но на него ездили только Илидор, Серино и Дейкин с Дарганом. Вернулись они почти под утро и сразу завалились спать — все, кроме Илидора. Ещё не было пяти утра, когда он пришёл в ванную принять душ. Эннкетин спросил:
— Что это вам не спится, господин Илидор?
У Илидора был странный, блуждающий взгляд, он то чему-то улыбался, то вздыхал. Он принял душ, и, пока Эннкетин массировал ему ступни с кремом для ног, мечтательно глядел куда-то в потолок, раскинув руки по спинке диванчика.
— Со мной такого ещё не было, — проговорил он.
— Влюбились? — понимающе улыбнулся Эннкетин.
Илидор вздохнул.
— Не знаю... Но со мной определённо что-то происходит. Как будто я напился маиля, хотя я не брал его в рот ни капли. Можешь себе представить большие синие глаза, изящный, чуть вздёрнутый носик, а рот цвета куоршевого сока?.. А на вкус как горячий асаль.
— Уже целовались? — усмехнулся Эннкетин, массируя ему пальцы.
Илидор откинул голову, закрыл глаза.
— Мм, — простонал он в блаженстве. — Волосы как янтарь в луче солнца. Кожа как молоко, а ушки как тугие бутоны белой аммории.
Эннкетин вздохнул. Да, Илидор вошёл в самую пору, чтобы влюбляться. После пекла, через которое он прошёл, это было ему, пожалуй, необходимо, как воздух, как глоток прохладной воды в адскую жару. Вкус поцелуя, горячего и сладкого, как асаль, всё ещё таял на его губах, сложенных в улыбку райского блаженства, а рукой он ласкал невидимые изгибы чьей-то фигуры.
— Я сегодня приглашён к ним, — поделился он своей радостью. — И я снова увижу его.
К великому огорчению Лейлора, в одиннадцать он действительно уехал, а вернулся только в восьмом часу вечера. Делая Джиму после ванны педикюр, Эннкетин осмелился заметить:
— Кажется, господин Илидор к кому-то неравнодушен.
Джим улыбнулся.
— И ты знаешь? Да, юный внук лорда Асспленга, Марис, пленил его сердце. Завтра они будут у нас с ответным визитом, так что распорядись насчёт обеда. К двум часам всё должно быть готово.
— Слушаю, ваша светлость, — ответил Эннкетин. И добавил: — Как быстро растут дети! Кажется, ещё недавно я мыл господину Илидору ручки перед обедом — такие крошечные, с малюсенькими пальчиками, а теперь он уже совсем взрослый. Как летит время!
Джим вздохнул и положил Эннкетину на колени другую ногу.
— Да, время летит.
Слегка массируя его маленькую розовую ступню, Эннкетин проговорил:
— Но над вашей красотой оно не властно, ваша светлость.
На следующий день у них были Асспленги. Глава семьи, убелённый сединами, но румяный и жизнерадостный лорд Асспленг ел и пил с большим удовольствием и без умолку болтал, а его спутник Паэлио, с замысловатой причёской, в пух и прах разодетый, смотрел на всех из-под полуопущенных век и имел постоянно скучающий и высокомерный вид, а говорил сквозь зубы и таким тоном, будто ему всё на свете давно надоело.
Их старший сын Уэно, офицер с образцовой выправкой и манерами, высказывался мало, но имел резкие суждения и привычку высоко держать подбородок, взгляд у него был с холодным стальным блеском, голос — хрипловатый, отрывистый и командный, а голову он брил наголо. Хоть он приехал со своим спутником, но у Эннкетина складывалось впечатление, что они уже давно стали друг другу чужими. Стальной взгляд майора Асспленга часто обращался на Джима, а его спутник Ауррин предпочитал смотреть себе в тарелку и был весьма себе на уме. Не иначе, у него есть связь на стороне, подумал Эннкетин.
Младший сын лорда Асспленга, Теоанн, тоже был со своим спутником, г-ном Таллемахом, высоколобым, с дрябловатыми щеками, в строгом костюме. Г-н Таллемах говорил длинно и невнятно и служил каким-то высоким чиновником, а сам Теоанн, кокетливо одетый и изысканно причёсанный, был очень живым и весёлым, при разговоре мило картавил, жестикулируя и демонстрируя свой роскошный маникюр. У них было двое сыновей, восьми и десяти лет. Их звали Риам и Скейлин.
А Марис, обладатель янтарных волос и синих глаз, столь пленивших сердце Илидора, был единственным сыном Уэно и Ауррина. Держался он скромно и воспитанно, но в его больших синих глазах поблёскивали озорные искорки, а уголки алого свежего рта подрагивали, будто он всё время сдерживал смех. Ещё тот пострелёнок, с улыбкой подумал Эннкетин.
После обеда все расположились в гостиной, а Илидор пошёл показывать Марису оранжерею. За ними увязался Лейлор и дети Теоанна, а в гостиной зашёл разговор о только что закончившейся войне и о том, кто станет новым королём. Лорд Асспленг также принимал к себе в дом беженцев, и он всецело поддерживал политику премьер-министра Райвенна.
— Райвенн молод, но умён, — говорил он. — Думаю, будет вполне закономерно, если королём станет он.
— Одного лишь ума мало, чтобы хорошо править государством, — сказал Уэно своим хриплым отрывистым голосом, холодно поблёскивая глазами. — Нужен ещё железный характер и твёрдая рука. А Райвенн какой-то бесхребетный.
— Ну нет, позволь с тобой не согласиться, сын мой, — ответил лорд Асспленг. — Я бы о нём такого не сказал. Да, он ещё молод, но характер у него есть.
— А по моему мнению, он просто серость, — высказался Теоанн. — Как он одевается — это же просто убожество! Вечно затянут в один и тот же костюм, волосы никак не укладывает, ходит с каким-то подростковым хвостом!
— Одежда — это не главное, любезный братец, — усмехнулся Уэно. — Главное — какой у человека характер. Так сказать, суть.
— А разве одежда не отражает нашу суть? — не растерялся Теоанн. — От характера человека и зависит то, как он одевается.
