| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Глядя на меня, бармен колебался. Чтобы направить ход его мыслей в правильное русло, я небрежно положил на стойку "четвертной" и отвернулся.
В момент представления, у бара клиентов не было, и царил полумрак — с виду "Мэри" от томатного сока не отличишь... Ну и двадцать пять рублей... Короче, спустя минуту я получил свою "Bloody Mary" — в которой оказалось много сока, и почти не было водки!
"Нееее! Так не пойдет... Стакан сока за двадцать пять рублей — это жирно даже для "Жемчужины"!" Я обернулся к деловито протиравшему стаканы бармену, и показывая на свой коктейль, медленно сказал по-английски:
— Мистер, "Кровавая Мэри" хороша русской водкой, а не русским соком. Водка! Тут нет водки!
Бармен бросил опасливый взгляд мне за спину, и схватив стакан, начал совершать с ним какие-то манипуляции под стойкой. Когда мой напиток вернулся ко мне, водки в нем, вероятно, было больше, чем сока! Дрогнула рука бармена в ответственный момент! Ха-ха...
Я удовлетворенно кивнул после "дегустации", и опять отвернулся от бармена к сцене. Вовремя...
Вера подошла уже почти вплотную.
— Вот ты где...
— Мы поменялись ролями? Ты меня преследуешь?! — я насмешливо улыбнулся.
— Нам нужно поговорить... — моя улыбка взаимности не встретила.
На ней было длинное светлое платье почти до пола, с широкими... бретельками... Ну или как оно там у них называется... Короче — широкие полосы ткани удерживали платье на плечах, а сами загорелые красивые плечи и руки оставляли открытыми.
"А девочка нехилая — то-то я тогда в квартире на ней не удержался!"
Воспоминание о том, как сильное тело очень красивой девушки билось между моих ног, чуть не скрючило меня на барном стуле.
Я судорожно сделал большой глоток, волна тепла поднялась из живота и мягко стукнула в голову.
— Нужно — значит, поговорим... Но не здесь же — а то нас уже ищут. — я поднял руку и помахал, как-бы давая понять, где мы. Правда, никто нас не искал — но Вера не стала оборачиваться к залу, поэтому и возразить ей было нечего.
— Давай завтра, на стадионе. Кстати, ты зря перестала бегать — форму надо поддерживать... Тем более, у тебя это хорошо получается.
— Я КМС по легкой атлетике. — Вера криво усмехнулась.
— Понятно, почему я тогда чуть не сдох... — я улыбнулся куда дружелюбнее её, и залпом допил свой "сок"...
Мы раздельно вернулись за столик, и еще минут двадцать наблюдали наивное, по меркам двадцать первого века, "шоу", окончание которого потонуло в искренних аплодисментах и одобрительных выкриках подвыпившей, и в основном иностранной, публики.
За нашим столом сначала бурно обсуждали увиденное, и "все-таки, слишком откровенные наряды артисток". Впрочем, все присутствующие сошлись во мнении, что такие туалеты рассчитаны на потребу западной публики — и что если захотим, то мы переплюнем Запад даже в "полуголых" варьете. Потому что наши женщины — самые красивые женщины в мире! Выпили за женщин.
Затем Клаймич вдарился в легкие воспоминания, какое красивое сопрано было у Татьяны Геннадьевны (мамы Веры), и как все студенты "консервы" были влюблены в свою красивую преподавательницу.
Выпили за "красавицу Татьяну", потом за ее "такую же красавицу дочь", затем по очереди за всех оставшихся дам! От мамы последовал ответный тост "за наших мужчин", от них тост за "верных женщин",
Тут уже и я не сдержался, и слегка расслабившись от выпитого, выдал анекдот:
— Одна женщина рассказывает подруге:
— Встречаюсь с двумя мужчинами — и не знаю, кого выбрать...
— А что тебе сердце подсказывает?
— А сердце подсказывает — не страдай фигней, муж узнает — убьет всех троих!..
За нашим столиком заржали так... что посмеялась, наконец, даже Вера! Все-таки шутки "моего" времени имеют здесь просто фантастический успех!
Решив не упускать момент, и подстегиваемый выпитой водкой, я заявил:
— А я знаю еще один смешной анекдот, но его нужно показывать в лицах. Вера, вы мне не поможете?
"Не помогу! Отвали! Не смей!" — яростно ответили мне глаза Веры, но я встал, и направился к ней:
— Большое спасибо!
Провожаемый улыбками и заинтересованными взглядами всех сидящих за столом, я подошел к напряженной как струна Вере, опустился на одно колено, и взял ее вздрагивающую ладонь в две свои:
— Любимая! Мы не сможем больше встречаться. У меня появилась постоянная женщина...
Я покаянно опустил голову, под смешки и напряженное внимание присутствующих:
— ...и это очень серьезно...
Преодолевая нерешительное Верино сопротивление, я прижал три сцепленные ладони к губам, и сымитировал всхлип:
— У меня вчера мама с дачи вернулась!
И я кивнул в сторону мамы под хохот присутствующих...
Когда я с довольной улыбкой поднимался с колена и выпускал ладонь девушки, то Вера неожиданно и весьма больно на короткое мгновение сжала мои пальцы.
Могу собой гордиться — на моем лице не дрогнул ни один мускул! Более того, я отпустил великолепный в своем лицемерии комплимент:
— Спасибо, что согласились подыграть! Мы могли бы выступать дуэтом... на сцене!
В ответ я удостоился не менее лицемерной улыбки, и злого взгляда красивых изумрудных глаз.
Время уже приближалось к часу ночи, и гости ресторана начали постепенно расходиться.
Стали собираться и мы. Клаймич попытался тайком расплатиться за всех, но это было бдительно пресечено остальными присутствующими. Затем весело галдящей компанией мы двинулись к центральному входу "Жемчужины".
В самой гостинице проживал только Клаймич. Его ленинградские друзья с "няшей" Оленькой жили в санатории им. Орджоникидзе, Вера с родителями в санатории ЦК, ну и мы рядом с ними, в "Салюте".
— Витя, так я заеду завтра после обеда? — уточнил Клаймич.
— Давай завтра в кино сходим? — шепот "няши", и влажный клочок бумаги с номером телефона, сунутый мне в ладонь.
— Семь утра... — и чуть дрогнувшие в согласии ресницы Веры...
* * *
Проспал...
Утром я банально проспал!
Когда я соизволил продрать глаза, моя новая немецкая "Ruhla" показывала 8:34. Вряд ли чувства девушки — какие бы они ни были — так сильны, чтобы ждать меня полтора часа.
Впрочем, что ни делается... Зачем мне официально ставить точку в отношениях с Верой? А ведь другой тема её "поговорить" и быть не могла. И как там еще карта ляжет — кто знает... Поживем — увидим. Я и в ресторане-то её "троллил" больше от неожиданности, чем из вредности или обиды.
Ну а уж "няшу" в "синемашу" я тем более вести не собираюсь! Нафиг?! В самом лучшем случае, обслюнявим друг друга на последнем ряду — а потом не буду знать, как от нее отделаться. Да и первые чувства ребенка поганить... Мдя. Лучше лишний раз Алисию под душем вспомнить...
...Днем заезжал Клаймич — немного рассеяно сообщил, что Пьеха в восторге от "Карусели", которую он напел ей сегодня утром по межгороду. Хочет встретиться с "молодым дарованием", когда оно — "дарование" — вернется в Ленинград, и просит разрешения уже сейчас включить песню в свой репертуар.
— В этом есть смысл, Витя. — немного отстраненно пояснил Клаймич, — Пока они напишут музыку, подготовят аранжировку, утвердят во всех инстанциях, запишут... Только вот денег сейчас таких нет... Но в течении четырех-пяти дней недостающую сумму мне переведут по аккредитиву... Нет ни малейших оснований переживать по этому поводу...
— Конечно-конечно, Григорий Давыдович! — встряла слушавшая весь этот монолог мама, — Никаких финансовых проблем у нас нет — отдадите, когда вам будет удобно!
"Ути, мой родной начинающий капиталист-переговорщик!", — мысленно усмехнулся я.
Что меня удивило — так это реакция Клаймича. Точнее, полное отсутствие этой самой реакции. Спокойно, словно не слыша слов мамы, он смотрел на меня, ожидая ответа.
— Все терпит... хоть до Ленинграда, Григорий Давыдович.
— Может быть, тогда действительно отложим до возвращения в Ленинград? — ухватился за мои слова Клаймич, — Вы же понимаете, — тут он уже посмотрел и на маму, — большие переводы отслеживаются... Не хотелось бы лишних вопросов.
Мама согласно кивнула, но обижено поджала губы. Реакция Клаймича от её внимания не ускользнула.
Потом Григорий Давыдович еще некоторое время помялся, поговорив ни о чем — и наконец задал вопрос, который ему, видимо, не давал покоя:
— Витя — а вы уверены, что разумно отдавать такую песню, как "Карусель"? Ведь если создавать что-то своё, то...
Он не договорил, и многозначительно посмотрел мне в глаза.
— Григорий Давыдович, не вижу никаких проблем. Как писать песни — я уже понял. Что нужно, чтобы они становились популярными — мне тоже более-менее понятно... Напишем еще! Пусть эти, уже написанные, мне имя сделают. Дальше проще будет... — я засмеялся.
Клаймич пожал плечами и кивнул — его моя уверенность может и не убедила, но спорить он не стал.
— Григорий Давыдович — сегодня "Аэлита" играет в ресторане "Кавказ", тут неподалеку... Не хотите к нам присоединиться вечером, часиков в девять? — я излучал безмятежность и спокойствие.
— Конечно. Спасибо, я приеду... — сразу согласился Клаймич.
— Приводите с собой Александра Павловича с супругой... и с Верой, конечно... Старая знакомая, как-никак! — я засмеялся.
— Приглашу! Вы им понравились... А как насчет Сергея Валентиновича с Ларисой Олеговной и Оленькой?! — хитро прищурился "музрук" Пьехи.
— Обязательно приводите, — воскликнула мама, — очень приятные люди!
Я кисло улыбнулся:
— Я предпочел бы Веру — Оленька слишком навязчива...
— Переживешь. — отрезала мама, — Нам, взрослым, будет веселее — а Оля очень симпатичная девочка, и совершенно ненавязчивая!
"Понятно — демонстрация для Григория Давыдовича, кто тут главный!"
— Конечно, мам, как скажешь... — покорно согласился я.
— Тебе что, Оля так не понравилась? — тут же смягчилась мама.
— Да нет... хорошенькая. — я не стал отрицать очевидного, — Просто мне нравятся женщины постарше! Вера, например... — дурашливо хихикаю.
— Это пожалуйста — выбирай ту, чтобы тебе нравилась... Мне точно не понравится ни одна!
Клаймич заливисто смеется. Мама улыбается. Я изо всех сил тоже стараюсь улыбаться.
Эту фразу я слышал и в двадцать лет, и в двадцать пять, и в тридцать, и в тридцать пять... А потом мама умерла.
И вот теперь я ее снова слышу. В четырнадцать. И мама... Молодая, красивая, веселая... живая. Я делаю вид, что прослезился от смеха.
Замечаю быстрый, настороженный взгляд Клаймича. Срочно отбрехиваюсь анекдотом:
— Сын привел трёх девушек домой, и говорит маме:
Мама, угадай — которая из них моя невеста?
Вон та — слева.
Как ты догадалась?!
Она как зашла — сразу меня бесить начала.
Мама и Клаймич хохочут!
* * *
В ресторане наша компания получилась настолько многочисленной, что просто... удивительно!
Два "мамонта", их "дружбан-однополчанин" Арсен с отцом — который напросился послушать песни, а больше посмотреть на "типа", по чьей просьбе пересматривают судебные решения... "Тип" — это я, если что! С мамой. Также пришел главврач Михаил Афанасьевич со своей супругой Еленой Сергеевной — приятной, стройной женщиной, лет на десять младше мужа. Сейчас такая разница в возрасте редкость, поэтому обращает на себя внимание. Ну и по "мелочам": наши "пляжные друзья" — Степан Захарович с супругой, а также Коля, Света и Саша Завадские... Когда минут десять спустя к нам присоединились приехавший Клаймич с семейством "Няши", то за сдвинутыми столами собралось пятнадцать(!) человек!
— Саша с Таней приедут чуть попозже. — объявил Клаймич, — Они из Адлера только что вернулись — встречали в аэропорту знакомых из Риги.
— Идем на рекорд посещаемости ресторана?! — пошутил я, — С ними нас станет восемнадцать или двадцать?
Немудреная хитрость с Клаймичем не "прокатила" — он улыбнулся, и негромко ответил:
— Нет, сегодня Вам, Витя, придется наслаждаться компанией Оленьки — Вера неважно себя чувствует.
"Ну да! Конечно!"
— Да и Таня с мужем ненадолго заедут — не хотят в первый день друзей оставлять...
— Так тем, с самолета, все равно ужинать надо! Позвоните им — пусть берут с собой друзей, и приходят все вместе. — сразу предложил я, — Больше народа — веселее танцы!
Клаймич чуть задумался, потом согласно кивнул головой, и пошел звонить...
Ну что сказать?! "Посиделки" удались на славу! Кавказская кухня ресторана оказалась выше всяких похвал. Директор ресторана, пожилой армянин, был старым знакомым отца Арсена — Михаила Аваковича — и поэтому официанты суетились, повара старались, а мы наслаждались!
...Вторым сюрпризом стал приход Веры. "Вторым"... Потому что первым была "БЛАНДЫНКА, ВАХ"! "Знакомыми из Риги" оказались отец с дочерью.
— Веверс. — совершенно безэмоционально представился высокий, худощавый мужчина — и чётко, как гестаповец из "Семнадцати мгновений", боднул головой. Его узкое, я бы сказал, "аскетичное" лицо даже не дрогнуло в каком-либо подобии или намеке на улыбку. Сухой, ровный, какой-то безжизненный голос — при этом характерного акцента не было совсем, светлые волосы с намечающимися залысинами. Странный и не очень приятный тип.
— Знакомьтесь — Имант Янович! Мой коллега... — представил всем нам этого "типа" Верин папа, — А эта красавица — его дочь Альдона! Прошу любить и жаловать!
Опа!!! Буквально в паре метров от меня стояла... СНЕЖНАЯ КОРОЛЕВА! Как из старого советского мультфильма. Хотя, сейчас-то он, наверное, еще не старый...
Высокая девушка, блондинка... Нет, не так! Высокая красавица с белоснежными волосами! Сходство со Снежной Королевой усугублялось еще и тем, что одета девушка была в белый льняной брючный костюм, а очень светлые — скорее всего, крашеные — волосы свободно падали на плечи.
Несмотря на то, что она была красавица, а этот Имант приятного впечатления не производил — с первого взгляда было ясно, что они отец и дочь.
Приезд новых людей придал дополнительный импульс нашему застолью! Хотя обе "прибалтийские персоны" поначалу сидели истуканами, Верины родители были приняты тепло и тут же включились в общий разговор.
Ха... Альдону Клаймич посадил рядом со мной. На самом деле он, видимо, не без тайного умысла, попытался этот стул предложить Вере. Но "зеленоглазая вражина" быстро плюхнула свою спортивную попку на свободный стул подальше, и таким образом, нас с ней разделила "Снежная Королева".
Клаймич пожал плечами, улыбнулся, и заявил:
— Виктор — оставляю на твое попечение этих двух очаровательных красавиц! Альдона, этот молодой человек очень талантлив — и уверен, что скоро станет очень знаменит! Не обижайте его!
"Охренительно закончил представление!" — обалдел я от концовки. Нужно было срочно выправлять положение.
— Альдона, что можно тебе предложить: водка, коньяк? Мы с Верой, наверное, как обычно, будем чачу? — я бросил ехидный взгляд на традиционную жертву моего "троллинга".
Прибалтка оторвалась от ленивого рассматривания ресторана, и нехотя перевела на меня взгляд ярко-голубых глаз. Лет двадцать пять, правильные, немного резкие черты лица, удивительно голубые глаза, тонкие, но четко очерченные губы — очень красива... Скульптурной красотой... И абсолютное спокойствие в лице и взгляде.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
