Танго а-ля рюс

— Пошла я тогда к священнику — как же так, мол? Ну вот не хочу я смиряться, когда мне по щеке так врезали. Помолчал он, потупился и ахинею забормотал, нечего было толком ответить. Зато мулла, который вон из переулка, отец Рахметки, шепнул мне в полночь — эти арапы ни Христа толком не почитают, ни пророка тем более. Вот и сообразила я, что мне должно делать и как. Не иначе, сама святая барышня Жанка орлеанская тогда надоумила.

Как ни ошеломлена оказалась разморенная летним вечером эльфка, но ладонь её поднялась и повела перед собою в тёплом воздухе, словно проводя по стеклу — подожди, мол, дай в себя прийти. Верно говорят, что вы, росичи, запрягаете медленно. Зато потом так мчитесь, что аж дух захватывает! И события этой ночи снова мягко вплыли в голову своими воспоминаниями...

Путь наверх из расщелины с озерцом оказался куда как сомнительным удовольствием, уж стены пологостью или удобными ступеньками вовсе не отличались. Да и разморенная негой эльфка наотрез отказалась скакать по этим кручам, более достойным преодолением для горной козы. Но в конце концов, таскать на руках всякие красивые и приятные на ощупь тяжести — не ахти какая трудность? Вольдемар без лишних велеречий подхватил барышню и привычно выбрался наверх, по дороге всего лишь пару раз споткнувшись, по коей причине осквернил окрестности несколькими не совсем как бы и литературными словечками — под задорный смех и ласковое таскание за ухо со стороны Соньки.

Здесь обнаружилась давешняя пролётка, задремавшие кони и привычно дожидающийся ездоков бритоголовый татарин. Принюхавшись, Вольдемар легонько приподнял было бровь — с той стороны пахнуло этак симптоматично-вкусно.

— Да аллах с вами, барин! В коране насчёт коньяка ничего не сказано, ни в одной суре — а потому, никакого тут греха, — весело ответствовал Рахмет и принялся разбирать вожжи.

— О-о, только не это, — давясь хохотом простонала водружённая на сиденье эльфка и даже деланно закатила к звёздам глаза, когда возница добыл из-под сиденья пузатенькую тёмную бутылочку и с намёком протянул Вольдемару.

Что там такое неискоренимо хитрое виднелось на этой совершенно разбойничьей роже, Сонька сообразить так и не успела. После проскользнувшего внутрь мягкого и ароматного жара в голову легонько толкнуло. Этак повело слегка изменённым сознанием, так что через некоторое время эльфка обнаружила себя весело мчащейся под луной — в свежем ветерке и объятиях друга. Чёрт, как же это здорово...

Стоило чуть отвлечься и забыть, где находишься, как проплывающие по сторонам горы и открывавшиеся межних прелестные лощины настолько напоминали совсем иные края, что Сонька ничуть не удивилась, как после тонкого и на вид ненадёжного моста в уютной долине обнаружилась вполне швейцарского вида деревушка. Добротные и аккуратные домики тёсаного дикого камня, аккуратные палисаднички и даже видневшаяся посреди то ли ратуша, то ли бог ещё что такое несомненно важного вида.

— Ну прямо тебе маленькая Европа, бывают же такие места, — изумилась заворочавшаяся в объятиях эльфка. — Кстати, милый, а скоро приедем?

Мягко улыбнувшийся Вольдемар чмокнул с готовностью подставленные губки, ещё чуть распухшие от неистовых поцелуев, и шепнул — да ведь, и приехали уже. Сонька так удивилась, что едва не выпала из пролётки, когда сильные и нежные руки вынули её наружу.

— Это и есть деревушка? Странно... я как-то не так представляла себе татарский аул.

Ухмыльнувшийся Рахмет ненароком поинтересовался — а как госпожа представляла себе здешние селения? И едва не ухватился за свою саблю, получив ответ — мол, глинобитные покосившиеся мазанки, кизяковый чад и он сам, валяющийся повсюду. Толпы полупьяных то ли казаков, то ли и вовсе разбойников, медведи в переулках, тоже пьяные...

— Кстати, Наталья, а отчего ты меня всё время барыней попрекаешь? — всё же, Сонька нашлась хитрым вопросом в этот мягкий крымский вечер.

Арапка приподняла последний раз тесто, бухнула им о стол, отчего вокруг поднялась маленькая мучнистая буря, но осталась результатом вроде довольна. Она несуетливо вытерла розовые ладони (надо же, какая прелесть!) о передник, и лишь тогда вздохнула.

— Иэ-эх, барин! Тебе-то уже наверняка примелькалось, потому и не различаешь. Зато нам сразу видно — никакая это не говёная эльфка из растаманок, а разблагородная барыня самого что ни есть высокого полёта. Настолько высокого, что с еёной высоты тебя, барин, видно плохо. А уж нас, убогих, и вовсе оттеда не видать.

И хотела бы эльфка возмутиться, но строго поджатые губы Натальи, а также слова её, когда она в шутку оттаскала своего когдатошнего воспитанника за ухо, к тому никак не поощряли.

— И как же ты вляпался-то, мальчик мой? Впрочем, всегда на шалости горазд был, а тут такая краса...

Вольдемар стерпел лёгкую трёпку не моргнув глазом. Уж кому-кому, а хорошему и честному слуге позволяется много. А уж тем более бывшей гувернантке, с чьим старшим сыном и ещё парой сверстников немало набедокурено в здешних родных краях. Ведь после смерти матушки та как-то непроизвольно и естественно приняла под своё крыло и этого вчерашнего мальчишку, пусть и барчука.

Вот ведь, хоть и арапка, горячих кровей — а есть в ней что-то исконно наше, расейское. Именно такие провожают суженых и сыновей на войну или просто пошалить на ночной дороге, а потом истово молиться за них, вперив взор в лик святого, статую мадонны или горделиво серебрящийся над мечетью полумесяц. Именно такие выхаживают даже безнадёжно раненых и больных, а потом грешат с ними, страстно и беспробудно. Терпеливо несут свою ношу, до последнего работая в поле или по хозяйству — и вновь замыкается бесконечная круговерть бытия...

— А ну-ка... — пухлые пальцы арапки с непостижимой ловкостию отщипнули от расплывшегося теста кусочек и проворно слепили из него махонькую фигурку.

Сонька едва успела что-то понять, когда подозрительно смахивающий на неё саму человечек после шёпота вдруг ожил в ладонях поварихи и даже принял позу этакой сидящей, задумавшейся и точно так же подпёршей щёку кулачком эльфки. А рука Натальи пошарила в курчавой шапочке своей причёски, выудила из неё длинную дамскую шпильку — и проворно вонзила в крохотную фигурку.

— Так и есть, барин. Любая другая уже вопила бы и каталась в пыли от боли — а эта остроухая даже не вздрогнула, — осуждающе прокомментировала свои действия арапка.

Со всё возрастающим изумлением Вольдемар слушал, что вот только что проделанный маленький обряд есть почти что невинная шалость из арсенала тёмного шаманства вуду, вывезенного предками Натальи с чёрного континента. И что некая почти остроухая красотка, даже не почувствовавшая такового испытания, на самом деле есть колдунка, ведьма — или, по-нонешнему говоря, чаровница. Сильная страсть как, и наверняка с государевым патентом...

— Магический факультет Санкт-Петербургской академии наук? — поинтересовался Вольдемар и лишь усмехнулся, заполучив в ответ от Соньки осторожно-уклончивый кивок.

А забавно получается, вот ей-же-ей! Блестящий спец по механике, выпускник Инженерной гильдии — против талановитой ведьмы из исконно недружелюбной епархии — гильдии ведьм и колдунов.

— Ну почему против? — сладко мурлыкнула Сонька. — Зато от заката до рассвета мир, дружба-любовь и всё такое...

Громче всех хохотала Наталья, подперев руками бока и приятно радуя взор колыханием необъятно могучего бюста. В конце концов она признала, что бывают в жизни оказии и куда более странные, после чего вновь вернулась к своему тесту, демонстративно ворча по тому поводу, что некая остроухая барыня весь кишмиш перетаскала втихаря.

— А ты добавь кураги и урюка, — посоветовал Вольдемар, у которого от смеха уже и щёки разболелись, а на висках выступила испасрина.

Арапка глянула в ответ с этаким сомнением. Но в конце концов добавила, что и мужчинам иногда в головы приходят дельные мысли, и с ворчанием ушла в погреб. Уже и след её простыл, а с трудом утёршая на глазах слёзы эльфка с блаженством простонала:

— Да уж... есть женщины в русских селеньях!

— От них отлетает картечь, — в тон ей ответствовал Вольдемар, нарочито сохранив ритмику в этой микро-пародии на Некрасова.

Понятное дело, вернувшаяся Наталья застала господ в самом непринуждённом и даже весёлом расположении духа...