Пропаданец, главы 1-16

— Гы-ы-ыххх! Гы-ы-ыххх! — А потом, вслед за чихами, послышался звук, который нельзя было спутать ни с чем. Не будь я так уверен в том, что на корабле нет — ну просто не могло остаться! — ни одной живой души, я бы решил, что неизвестный блюет. А может, это бурчал желудок таинственной твари?

Однако вскоре выяснилось, что за спиной человек: в перерывах между приступами рвоты незнакомец со вкусом матерился.

Я решил, что настало время отозваться.

И что было сил замычал.

Реакция последовала незамедлительно.

— А? Кто здесь? Кто? Кто живой? Или это мне чудится с пьянки? Эй, ты, отзови... буэ-э-эээ... — Ну да, это был человек. И его скрутил очередной приступ рвоты.

Я замычал, как племенной бык — громко и страстно. Затем мне пришло на ум промычать незатейливую мелодию песенки "Морская Распутная", которую тихонько — чтобы не слышала госпожа Нэйта — напевали матросы за работой.

Под сверкающей зарею

Мы латаем паруса

Голова трещит с похмелья

Хриплы наши голоса

— Эй! Эй! — кашляя, позвал незнакомец. — Да никак, "Морская Распутная"? Чтоб мне! За недели этого проклятого плавания я выучил ее наизусть, причем сам того не желая! Матросня мне все уши ею прожужжала! А вот Рику хоть бы хны, и Каруху нравилось! Эй, где ты? Может, раненый под мертвяками? Сейчас я тебя освобожу, дай только... буэ-э-э-эээ...

Если бы мог, я вырвал бы мачту и запрыгал с нею по палубе. Это был голос Франнога! Старый мудрец выжил! Но как? Каким образом? Почему его пощадили пираты? И что... почему он все время рыгает??? Я замычал уже совершенно непристойно.

— Подавай голос, сын мой, подавай голос, — проскрипел Франног еле слышно. — Я в такой темени ровно крот, вижу не дальше вытянутой руки...Гы-ы-ыххх!!! Погоди, я высморкаюсь! Где же платок? Нет, и здесь нет. Придется в рукав. — Раздался еще один знакомый мне звук. — Вот, уже лучше. Халат придется стирать. Да, раздобуду м-мыла и постираю. Завтра. Завтра утром. Ага. Ой, да что ж это здесь?.. Б-бортик... Чуть не выпал...

Я прогыгыкал еще два куплета:

Говнюки и лоботрясы

Охламоны, босота

Мы в команде все как братья

Кроме боцмана — скота!

Под сверкающей зарею

Мы гребем — корабль идет

На карачках, зад отклячив

Боцман у кормы блюет.

Голос Франнога стал приближаться. Мудрец все говорил и говорил, то тихо, едва слышно, то громко, словно был туг на ухо. Однажды его голос прервался, послышался грохот — Франног упал, но, к счастью, ничего себе не сломал.

Прислушиваясь к голосу Франнога, я, наконец, сообразил, что мудрец не совсем трезв.

— Ой, я говорил, говорил, в питье важна уверенность, — пробормотал Франног уже неподалеку. — Ой, что я... Не уверенность, умеренность тут нужна! Пил ли я когда-то? Скажу откровенно — да! Но вот уже тридцать лет... ни единой капельки веселящих зелий... Ибо разум мудреца не должен быть затуманен, а для магии трезвость — наиглавнейшее условие... Ой! — Раздался звучный удар, это Франног стукнулся головой о мачту. Я зарычал, заурчал, загыгыкал что было сил.

Франног прохрипел что-то неразборчиво, но удар словно прочистил ему мозги.

— Эй, так ты здесь? Привязан к мачте веревками? — пробормотал он, и я ощутил прикосновение холодных пальцев. Они тронули мои затекшие кисти, нашли узлы. Мудрец несколько раз дернул за них, видимо надеясь, что от его анемичных рывков узлы развяжутся. Но меркхары не были простаками: если они вязали, то вязали на славу.

— Оу-у-гму! — промычал я. Что это означало, вам лучше не знать.

— О, с-сын мой! — виновато отозвался мудрец. — Мои пальцы не в силах совладать с грубой пенькой! Я пойду, добуду ножик... Побреду и найду... Ох, сегодня такая сильная качка!

Я учуял запах вина. Похоже, Франног проспиртовался на славу.

Старик, между тем, бубнил уже где-то в отдалении. Ему было скверно... Трезвенник, набравшийся вина! Я молил всех богов, чтобы старый мудрец не свалился и не заснул.

Прошла, наверное, вечность, прежде чем за узлы снова дернули. Проклятый мудрец подкрался тихонько, и снова со спины, так что я пережил несколько малоприятных мгновений.

— Запамятовал... — пробормотал Франног. — Вылетело из головы... У меня же был в кармане... Маленький, но острый... Рукоятка с накладками из перламутра... Я его всегда с собой... Очинять гусиные перья... И платок... носовой... рядом.

Он принялся перерезать путы, целеустремленно водя ножом туда-сюда. Он делал это долго, пыхтя и отдуваясь, пока не понял, что в руках у него не кинжал, а нож, с одной режущей кромкой, а перерезал путы он той, другой, которая тупая. Тихо ругнувшись, Франног перевернул нож, и вскоре веревки и канаты, которыми был опутан ваш покорный слуга (кому я брешу, ну кому? Ну какой я слуга, да тем более — покорный? Возьмите меня в слуги — я вотрусь в доверие и обесчещу вашу жену, а затем слиняю, обчистив дом), ослабли, а затем упали к ногам.

— Вот так, — удовлетворенно констатировал Франног. — Я уже не один на этом корабле. На этом проклятом корабле. Ведь это проклятый корабль? Какой здесь отвратительный запах... А достать на нем нож было трудно. Я искал и искал, а надо тебе сказать, неведомый пленник... то есть теперь уже не пленник, что вижу я в такой темноте не дальше вытянутой руки. Разумеется, своей. Правая, я думаю, слегка длинней левой, но все равно — в темноте это не играет роли... Ты знаешь, что такое роль? Не судовая, конечно, ведь я говорю о театре... А, откуда тебе!.. Так вот, нож я отыскал в собственном кармане... Или я это уже говорил?

Когда я нагнулся, чтобы распутать ноги, то понял, что вином мудрец пропитан весь, от куцей бороды до туфлей из мягкого сафьяна. А из пол халата можно было прямо сейчас выцеживать вино себе в рот.

Внезапно я понял, где прятался мудрец. Где? Да в моей каюте! Наверное, под лежанкой, в обществе вина, растекшегося по полу из раздавленного бочонка. Престарелому аскету хватило одних винных паров, чтобы захмелеть. Удивительно, как он вообще не сколупнулся!

— Дай-ка я на тебя погляжу, — внезапно встрепенулся Франног и цепко ухватил меня за горло. — Ой, прости... Не вижу. — Руки переместились на плечи, и Франног развернул меня лицом к луне.

— Уеф!.. Фы сто сепе... — Мой язык онемел, нижняя челюсть заклякла. Еще бы! Десять часов простоять с открытым ртом, да еще этот канат...

Мудрец всмотрелся в мое лицо, хлопая глазами, как близорукий филин.

— А! Это ты! — по-моему, он был не слишком рад меня видеть.

— Фолько нафолофину.

— Это как? Но...

— Мне хленофо, я имею ф фиту!— Я рукой помогал своей челюсти открываться.

— Да-да, — закивал мудрец. — Я понимаю... Мне и самому... не очень. Но все же... Я не верю... Ты! Я ожидал кого угодно увидеть, но — ты! Шахнар, ты, мастер Ков!

— Фрахл! А фы кого ожидали уфидеть, гофпофу Нэйфу? — Я высвободился из объятий и принялся растирать предплечья.

Мудрец вдруг наградил себя парой увесистых оплеух, а потом встряхнулся, как пес после купания. Взгляд его от этого несколько просветлел.

— Какое счастье! А я-то полагал тебя мертвым!

Счастье? Ой ли! Не слышу я радости в голосе, не вижу радости в глазах.

— Какое софпадение! Я тофе!

— После того удара...

— Чем фили? Дуфинкой? — Я начал подпрыгивать, разгоняя кровь. Вначале на одной ноге, потом на другой, потом на обеих, как земной малыш, играющий в классики.

Франног поморщился:

— Нет, рукояткой кинжала... Громадный толстяк...

— Ага, знафит, кафтрат!

— Что?

— Не вазно!.. Ой! — Я повалился на палубу и начал корчиться в судорогах.

— Что с тобой? — забеспокоился Франног — по-моему, искренне. — Открылась рана? Где болит? Где?

— Урх! Орх! Ноги, ноги колет! Словно я танцую в зарослях крапивы!

— А-а, так это от веревок! — Франног спокойно кивнул. — Видишь ли, ток крови к твоим конечностям был временно затруднен, а сейчас...

— Уреш! Мне это известно, Франног! Вс-с-с... Ох! Уже проходит! Продолжайте. Меня ударили, и...

— Я решил, что ты умер. Ты упал, я уже ничем не мог тебе помочь...

— Ударили под край шлема. Не такая уж большая шишка...

— Ну да, ну да... Ты упал, бой снова разгорелся, а я... Мне стыдно об этом вспоминать... Я скатился в твою каюту и затаился под лежанкой... Там повсюду вино!.. В каюте еще валялся пират, которого ты заколол... С поломанной шеей, и глаза как стекляшки... Я был слаб, точно хворый болотной лихорадкой, но у меня хватило сил прошептать отводящее заклятье!.. И меркхары меня не нашли... Они перерыли всю каюту, но меня не нашли! Там повсюду этот жуткий запах вина... — Франног на секунду прервался, его снова скрутил рвотный спазм, но пустой желудок не выплюнул из себя даже желчи. Мудрец перевел дух и продолжил, опершись о мачту: — Я лежал и лежал, а они грохотали наверху, кричали и бранились. А потом все медленно начал заволакивать розовый туман, мне стало так хорошо, легко и весело... Фу!.. Это заклятие вошло в резонанс с алкоголем... А это вредно ужасно, я мог умереть. Нельзя смешивать вино и заклятья, пойми... Чародей может умереть при этом!.. Послушай, что они сделали с девочкой, с Нэйти?

Я уселся на палубу и, наклонив голову, посмотрел мимо Франнога. На месте двери в покои Нэйты чернело пятно.

Наверное, нормальный человек бы переживал. А мне было почти все равно. Главное, что я свободен, прочее... Прочее мелочи.

— Откуда мне знать? Помните, Рик обещал?..

Франног мрачно кивнул. Потер ястребиный нос и сказал:

— Я ведь потому и ушел из каюты... Не хотел видеть...

Я поежился.

— Вы слышали, может, она кричала?

— Кричала? — Мудрец на секунду задумался. — Она — нет. А вот Мамаша Тэль — та орала будь здоров. Я и не представлял, что она знает такие слова... Разные, плохие слова... А потом ее крик оборвался... — Франног искательно взглянул на меня: — Послушай, сын мой... Сходи в каюту. Сходи и посмотри. Если там будет что-то... Ну, что-то не то... Верней, будет то, чему полагается... Ну, ты же понимаешь... Не зови меня, ладно? Я не смогу... Не хочу видеть... Не хочу видеть ее мертвой... — Франног быстро-быстро заморгал.

Я почувствовал нечто отдаленно похожее на жалость. Встал и положил руку на плечо мудреца:

— Ладно. Если что — я сам позабочусь о ней. Зашью в парусину и... Если на "Выстреле", конечно, остались целые паруса.

Франног всхлипнул, а потом зарыдал, тихо, по-стариковски.

— Она же... выросла... у меня... на глазах! — сквозь слезы простонал он. — Я ведь ее м-маленькой нянчил!

Я скрипнул зубами. Начинается! Сейчас пойдут воспоминания о мокрых пеленках, о первом зубе, о том, каким смышленым было дитя в неполный год. Старый нытик! Ведь можно пережить все по-мужски, без рыданий, молча.

— Я помню, как вывешивал постиранные пеленки... Как она плакала, когда у нее начали резаться зубки! Все это было на моих глазах! А какой умной...

— Уреш... Успокойтесь! Нельзя так убиваться!

— На моих... глазах...

— На ваших, на ваших! Нет в мире справедливости, это всем известно.

— П-почему не я... Вместо нее — я...

— Ага! Нужны вы пиратам! Вы что, восемнадцатилетняя девица?

— Н-не ерничай, с-сын мой! — Глаза Франнога блеснули. — Как ты можешь в такую минуту!

— Ладно, виноват, — я притворно вздохнул. — Но и вы больше не ревите белугой. Нету сил вас слушать!

Франног шумно высморкался в рукав.

— Я постараюсь.

— И вот еще что... Прежде чем я войду в ее покои, давайте-ка раздобудем огонь. И сменим одежду.

— Да-да, — согласился Франног. — Мой халат — он совсем мокрый.

Я ухмыльнулся:

— А у меня мокры штаны.

*И снова напомню (я забывчив): мы везли очевидную девственницу принцу Фалгонара по имени Тендал, но девушку умыкнули пираты. (У принца есть сестрица именем Вандора, и я с ней однажды (кому вру? Много, много раз) переспал.)

ГЛАВА ШЕСТАЯ (зомбибомбная)

Грануаль никак не уймется*

Камбуз располагался на корме, рядом с каютой Заррага. Там нашлись и трут, и кресало с огнивом, не тронутые пиратами. Нашлись и несколько свечей, и даже один целый свечной фонарь. Я зажег свечи (работать кресалом — нехитрая премудрость) и растопил печурку. Увы, готовить на ней было нечего — меркхары вымели все съестное.

Пол камбуза украшали объедки, огрызки, черепки битой посуды и чья-то отрубленная голова с высунутым языком. К счастью, пираты не покусились на веник, и я быстро смел мусор в угол (я не гордый, черной работой не гнушаюсь), голову выбросил в окно (не узнал парня), затем окинул взглядом сломанные полки и сказал непечатное.

— Даже ножку у табурета отломали! — пожаловался Франног, пристраивая свой халат около печурки на гвоздиках. — Не люди, сволочи!

— Подонки однозначно, — буркнул я. — Садитесь на рундук.

По разделочному столу разлилось что-то липкое и красное; я попробовал на язык — это оказалось малиновое варенье. В луже варенья лежал жеванный рыбий хвост.

Сдерживая дыхание, я посветил в бочку с пресной водой. Ее осталось меньше половины, а на поверхности, как дерьмо в проруби, болтались разнообразные огрызки. Я выловил их ладонью и сокрушенно покачал головой, заметив на дне бочки мусор. Придется завтра соорудить что-то вроде половника и выскрести дно, иначе вода быстро загниет. Видимо, это вся вода, которая у нас есть — бочки, стоящие на палубе, корсары, наверняка, расколотили. Есть еще, конечно, трюм, но, судя по всему, там тоже ничего не осталось кроме обломков.

Между шкафом для посуды, разбитым пополам молодецким ударом, и переборкой мне посчастливилось обнаружить маленькую железную кастрюльку, костяную кружку с отбитой ручкой и две серебряные вилки. Это было все, что оставили пираты от кухонной утвари "Выстрела". Я напился, набрал в кастрюльку воды и поставил на плиту. Нужно вскипятить воду, чтобы промыть раны. Если чему меня и научила жизнь, так это тому, что раны в мире без антибиотиков нужно промывать как можно тщательней. Антибиотики я тоже не научился производить. Знаю, что вроде бы делают из плесени — но размазывать по ране местный аналог сыра "Дор-блю" я бы не решился.

— Паразиты! — с чувством сказал Франног, усаживаясь на рундук, в котором хранился уголь для печки. — Вурдалаки! Слов у меня нет! Ну что, совсем ничего не осталось?.. Ой, как же мне дурно!

Я сделал сочувственный вид и фальшиво поцокал языком.

— Гляну еще в кладовой. А вообще — чего смотреть. Нет там ни черта. Ублюдки как с голодного края, вымели все подчистую. Витаминов им на острове не хватает, что ли...

— Да еще раскурочили все, до чего руки дотянулись! Ох-ох! Я же говорю — паразиты! — Мудрец начал выкручивать полы халата.

— Сдается мне, любезный друг Франног, останемся мы сегодня голодными.

— А так же завтра!.. Ох, сын мой! Ты видел себя со стороны?

— В смысле?

— Ты смахиваешь на зебру. Эти красные полосы...

— А, это от веревок. Не слишком опасно. А вот на плече у меня здоровый порез. — Я продемонстрировал рану. — Подлечите?