more

— Я разрешаю нашему победителю посоветоваться с оракулом! — возгласил Тантал. — И выбрать двух спутников для путешествия. И я думаю, что выбор победителя очевиден.

Он посмотрел на Аннабет и меня так, будто хотел содрать с нас живьем кожу.

— Победителем следует признать того, кто сумел завоевать уважение обитателей лагеря, кто доказал свою изобретательность и храбрость в гонках и обороне лагеря. Тебе поручаю я возглавить поиски... Кларисса!

Пламя замигало тысячью различных красок. Обитатели домика Ареса затопали ногами, восклицая:

— КЛАРИССА! КЛАРИССА!

Кларисса поднялась, вид у нее был ошеломленный. Но потом она взяла себя в руки и горделиво выпятила грудь.

— Я принимаю право на поиск!

— Погоди! — крикнул я. — Гроувер мой друг. Сон приснился мне.

— Сядь! — завопил кто-то из домика Ареса. — У тебя уже был шанс отличиться прошлым летом!

— Просто ему хочется снова оказаться в центре внимания! — поддакнул еще один голос.

Кларисса бросила на меня испепеляющий взгляд.

— Я принимаю на себя руководство поиском! — повторила она. — Я, Кларисса, дочь Ареса, спасу лагерь!

Одобрительные возгласы обитателей домика Ареса зазвучали еще громче. Аннабет стала протестовать, и ее сородичи из домика Афины присоединились к ней. Постепенно каждый из присутствующих принял чью-то сторону, поднялся нестройный шум, друг в друга полетели палочки с маршмеллоу. Я подумал, что это превратится в настоящую войну, пока Тантал не крикнул:

— Тихо, вы!

Его голос охладил даже мой пыл.

— Сядьте! — приказал он. — И я расскажу вам одну страшную историю.

Не знаю, что он там задумал, но мы все неохотно вернулись на свои места. Аура зла, исходящая от Тантала, была не слабее, чем у монстров, с которыми мне приходилось сталкиваться.

— Жил да был смертный царь, возлюбленный богами! — Тантал приложил руки к груди, и у меня возникло чувство, что он говорит о себе. — Царя этого, — продолжал он, — даже приглашали на пиршества непосредственно на Олимп. Но, когда он попытался взять немного нектара и амброзии на землю, чтобы узнать их рецепт, — всего лишь самую чуточку, не подумайте дурного! — боги наказали его. Они навсегда изгнали его из своих покоев! Его собственный народ издевался над ним! Его дети бранили его! О да, у него были ужасные дети. Точь-в-точь как вы!

Он указал скрюченным пальцем на нескольких ребят, сидевших возле костра, включая и меня.

— Известно ли вам, как он поступил со своими неблагодарными детьми? — мягко вопросил Тантал. — Известно ли вам, как он отплатил богам за жестокую кару? Он пригласил обитателей Олимпа на пир в свой дворец, чтобы показать, что не держит зла за душой. Никто не заметил, что куда-то исчезли его дети. А когда он угостил богов ужином, догадываетесь ли вы, мои дорогие, что они обнаружили в своих кушаньях?

Никто не решился ответить. Цвет костра стал темно-синим, злобные отсветы пламени трепетали на искаженном лице Тантала.

— О, конечно, в иной жизни боги наказали его, — хрипло произнес Тантал. — Жестоко покарали. Но он испытал хотя бы миг удовлетворения, не так ли? Дети его никогда больше не пререкались с ним и не оспаривали его власть. И знаете что? Ходит слух, что дух этого царя обитает сейчас в этом самом лагере, ожидая шанса отомстить неблагодарным и непослушным детям. Итак... есть еще недовольные тем, что мы отправляем Клариссу на этот поиск?

Никто не издал ни звука.

— К оракулу, дорогая. Ступай, — кивнул Тантал Клариссе.

Дочь Ареса заерзала на месте, словно даже она не хотела славы ценой того, чтобы ходить в любимчиках у Тантала.

— Сэр...

— Иди! — прорычал он.

Кларисса неуклюже поклонилась и торопливо пошла к Большому дому.

— Ну, а ты что скажешь, Перси Джексон? — спросил Тантал. — Какие замечания будут у нашего посудомойки?

Я промолчал. Я не собирался доставлять ему удовольствие снова наказывать меня.

— Хорошо. И позволю себе напомнить каждому: никто не покинет этот лагерь без моего разрешения. А всякий, кто попытается... конечно, если он останется в живых после этой попытки, будет изгнан навсегда, но этим дело не кончится. Отныне и впредь гарпии ужесточат комендантский час, а они всегда голодны! Спокойной ночи, дорогие мои. Приятных сновидений.

По взмаху руки Тантала костер погас, и обитатели лагеря поплелись отыскивать свои домики в потемках.

* * *

Я ничего не стал объяснять Тайсону. Он понимал, что я расстроен. Сообразил, что я собирался отправиться в путешествие, а Тантал мне не разрешил.

— Ты все равно пойдешь? — спросил он.

— Не знаю, — вынужден был признаться я. — Это будет тяжело. Очень тяжело.

— Я помогу.

— Нет. Я... хм, я не могу попросить тебя об этом, дружище. Слишком опасно.

Тайсон посмотрел на лежавшие у него на коленях кусочки металла, из которых он что-то собирал, — пружинки, колесики, какие-то проводки. Бекендорф дал ему кое-какие инструменты и разрозненные части, и теперь Тайсон каждый вечер возился с ними, хотя я очень сомневался, что он своими ручищами справится со всеми этими крохотными и тонюсенькими детальками.

— Что ты мастеришь? — спросил я.

Тайсон не ответил. Вместо этого он как-то жалобно проскулил.

— Аннабет не любит циклопов. Так... ты не хочешь, чтобы я отправился с тобой?

— Дело не в этом, — произнес я не вполне искренне. — Ты нравишься Аннабет. Правда.

В уголках глаза у него появились слезы.

Я вспомнил, что Гроувер, как все сатиры, умел читать человеческие чувства. Может, и циклопы обладают такой же способностью?

Тайсон сложил свои детали в промасленную тряпицу. Потом лег на койку и прижал узелок к груди, как дети прижимают к себе плюшевого мишку. Когда он отвернулся к стене, я увидел странные шрамы у него на спине, будто кто-то проехался по нему трактором. В тысячный раз я задумался над тем, кто мог так его искалечить.

— Папа всегда заботился обо м-м-мне. — Тайсон шмыгнул носом. — А теперь... мне кажется, что он сердится на меня... что я циклоп. Зря я родился.

— Не смей так говорить! Посейдон признал тебя, разве нет? Значит... он заботится о тебе... и еще как!

Голос мой задрожал и прервался, когда я подумал, что все эти годы Тайсон прожил на улицах Нью-Йорка в коробке из-под холодильника. Как он мог после этого думать, что Посейдон заботится о нем? Какой отец допустит, чтобы такое творилось с его ребенком, даже если этот ребенок — чудовище?

— Тайсон... Лагерь будет тебе хорошим домом. А остальные привыкнут. Обещаю.

Тайсон вздохнул. Я ждал, что он еще что-нибудь скажет. Потом понял — он уже спит.

Я лег на спину и попытался сомкнуть веки, но глаза не хотели закрываться. Я боялся, что мне может снова присниться Гроувер. Если это злополучное родство душ, эмпатическая связь — правда... то если что-нибудь случится с Гроувером... проснусь ли я вообще?

В окно светила полная луна. Издали доносился шум прибоя. Я ощущал нежное благоухание клубничных полей и слышал смех дриад, которые охотились в лесу на сов. Но что-то было не в порядке и в ночной тьме — болезнь Талии распространялась по всей долине.

Сможет ли Кларисса спасти Холм полукровок? Тут же я подумал, что у меня возникли бы серьезные трудности с получением почетного знака "Лучший в лагере" из рук Тантала.

Выбравшись из кровати, я быстренько оделся. Схватил пляжное одеяло и вытащил из-под койки упаковку с шестью бутылками колы. Употребление колы запрещалось правилами. Не позволялось вообще проносить внутрь закуски и напитки, купленные вне лагеря, но, если поговорить с нужным парнем из домика Гермеса и заплатить ему несколько золотых драхм, он тайком мог притаранить практически все из ближайшего магазина.

Выходить из домиков после объявления комендантского часа тоже запрещалось. Если б меня поймали, то я нарвался бы на крупные неприятности, либо меня сожрали бы гарпии. Но я хотел увидеть океан. Рядом с морем мне всегда становилось легко. И голова работала лучше. Я вышел из домика и направился к берегу.

* * *

Расстелив одеяло у полосы прибоя, я с характерным хлопком открыл банку колы. По какой-то причине сахар и кофеин всегда успокаивали мой перевозбужденный мозг. Я попытался придумать, что же сделать, чтобы спасти лагерь, но в голову ничего не приходило. Хотелось, чтобы Посейдон поговорил со мной, дал какой-нибудь совет.

Ясное небо было усыпано звездами. Одно за другим я отыскивал созвездия, которые показывала мне Аннабет, — Стрелец, Геракл, Северная Корона, и тут рядом раздался голос:

— Красиво, правда?

Я едва не поперхнулся газировкой.

Около меня стоял парень в спортивных нейлоновых шортах и футболке с надписью "Нью-йоркский марафон" — худощавый, подтянутый, черные волосы с проседью и хитрая улыбка. Он показался мне отдаленно знакомым, хотя я не мог понять откуда.

Первое, что мне пришло в голову, — этот малый решил пробежаться ночью по пляжу, сбился с пути и оказался на территории лагеря. По идее, это не должно было произойти. Обычные смертные не могли проникнуть в долину. Впрочем, поскольку волшебное дерево умирало, ему, вероятно, удалось как-то проскользнуть. Но почему посреди ночи? И вокруг нет ничего, кроме фермерских угодий и государственных заповедников. Откуда же взялся этот парень?

— Можно к тебе присоединиться? — спросил он. — Вот уж сколько веков не могу посидеть спокойно.

Теперь все стало на свои места... странный парень, явившийся глубокой ночью неизвестно откуда. Здравый смысл подсказывал: надо бежать, вопить, звать на помощь и так далее. Но незнакомец вел себя так дружелюбно, что я даже не испугался.

— Да, конечно, — сказал я.

— Твое гостеприимство вызывает доверие, — улыбнулся незваный гость. — А, я вижу кока-колу. Можно?

Сев на другой край одеяла, он со щелчком открыл банку и сделал глоток.

— Ах, какая благодать! Тишина и покой...

В кармане у него зазвонил сотовый.

Незнакомец вздохнул. Он вытащил свой телефон, и у меня глаза полезли на лоб, потому что тот был весь окутан голубоватым свечением. Когда он вытянул антенну, возле нее появились два существа — две извивающиеся зеленые змейки размером не больше дождевого червя.

Но мой странный гость словно бы не замечал их. Он взглянул на дисплей и чертыхнулся.

— Пришлось взять это с собой. Подожди секунду... — затем уже в трубку: — Алло?

Он молча слушал своего собеседника. Змейки так и вились возле антенны, у самого его уха.

— Да, — сказал незнакомец. — Слушай, я знаю, но... меня не волнует, что его приковали к скале и стервятники клюют его печень, если у него нет номера квитанции, мы не сможем установить, где находится посылка... Дар человечеству, великолепно... Ты знаешь, сколько таких даров мы доставляем... О, не обращай внимания. Слушай, просто свяжи его с Эрис из таможенной службы. Мне некогда. — Он отключил телефон. — Прошу прощения. Ночные экспресс-поставки, невероятный ажиотаж. Итак, я говорил...

— У вас змейки на телефоне.

— Что? О, они не кусаются. Скажите "здрассьте, Джордж и Марта".

"Здрассьте, Джордж и Марта", — передразнил скрипучий мужской голос у меня в голове.

"Не будь язвой", — сказал женский голос.

"Имею право, — возразил Джордж. — На самом деле всю работу делаю я".

— Опять пошло-поехало! — Темноволосый сунул телефон обратно в карман. — Итак, на чем мы остановились?.. А, да. Мир и покой.

Скрестив ноги, он посмотрел вверх, на звезды.

— А мне уже так давно хочется расслабиться. Но еще с того времени, когда только изобрели телеграф, — все бегом, бегом, бегом. У тебя есть любимое созвездие, Перси?

Меня все еще одолевало любопытство насчет тех двух зеленых змеек, которых незнакомец запихнул в карман, но я сказал:

— Ну, наверное, Геракл.

— Почему?

— Наверное, потому, что ему то везло, то не везло. Даже хуже, чем мне. От этой мысли становится как-то легче.

Мой собеседник хмыкнул.

— А не потому, что он был таким сильным и знаменитым, ну и...

— Нет.

— Ты занятный молодой человек. Ну и что теперь?

Я сразу понял, о чем он спрашивает, — что я собираюсь предпринять относительно золотого руна?

Не успел я ответить, как из кармана донесся приглушенный голос Марты:

"У меня Деметра на второй линии".

— Не сейчас, — ответил незнакомец. — Скажи ей, чтобы оставила сообщение.

"Ей это не понравится. Прошлый раз, когда вы не захотели с ней разговаривать, все растения в службе доставки цветов завяли".

— Просто скажи, что у меня деловая встреча! — Незнакомец закатил глаза. — Еще раз прошу прощения, Перси. Так ты говорил...

— А кто вы, собственно, такой?

— Неужели до сих пор не догадался? А с виду такой смышленый.

"Покажи ему! — взмолилась Марта. — Сколько месяцев я уже не принимала естественных размеров".

"Да не слушайте вы ее! — сказал Джордж. — Ей бы только себя показать!"

Темноволосый снова достал телефон.

"В натуральную величину, пожалуйста".

Телефон заблистал ослепительной голубизной. Он вытянулся, превратившись в трехфутовый деревянный посох с крылышками голубки наверху. Джордж и Марта, теперь по-настоящему большие зеленые змеи, сплелись посередине, обвивая его. Это был кадуцей — символ домика номер одиннадцать.

У меня перехватило дыхание. Я понял, кого напоминает мне этот незнакомец своими изменчивыми чертами, хитрым блеском в глазах...

— Вы отец Луки, — сказал я. — Гермес.

Бог поджал губы. Он воткнул кадуцей в песок, как ручку зонтика.

— "Отец Луки". Обычно я представляюсь людям не так. Бог воров, да. Бог посланцев и странников, если им нравится так думать о себе.

"Бог воровских проделок и краж", — вмешался Джордж.

"Не обращайте внимания на Джорджа. — Марта на мгновение высунула язычок. — Просто он обижается, что Гермес любит меня больше".

"А вот и нет!"

"А вот и да!"

— Да успокойтесь вы оба, — велел Гермес, — не то я снова превращу вас в сотовый телефон и заставлю вибрировать! Ты так и не ответил на мой вопрос, Перси. Намереваешься ли ты предпринять поиск?

— Мне... мне не дали на это разрешение.

— Да, я знаю. И это способно остановить тебя?

— Я действительно хочу отправиться в поиск. Я должен спасти Гроувера.

— Знал я когда-то одного мальчишку, — улыбнулся Гермес, — намного моложе тебя, кстати. Ребенок, можно сказать...

"Опять за старое, — проворчал Джордж. — Вот уж кто любит поговорить о себе..."

"Тихо! — прервала его Марта. — Снова захотелось виброзвонком на мобильник?"

Гермес не обратил внимания на их препирательства.

— Однажды ночью, когда мать этого мальчишки не уследила за ним, он тайком выбрался из их пещеры и украл часть стада, принадлежавшего Аполлону.

— И его разорвало на мелкие клочки? — спросил я.

— Хм... нет. На самом деле все отличным образом обошлось. Чтобы расплатиться за кражу, мальчишка подарил Аполлону инструмент собственного изобретения — лиру. Аполлона настолько очаровала эта музыка, что он совсем позабыл про свой гнев.

— И какова же мораль?

— Мораль? — переспросил Гермес. — Боже, да ты относишься к этому как к басне! Но это подлинная история. А разве в правде заключена какая-то мораль?