Загадочная жизнь меча, его свирепая послушность и власть над держащей его рукой, и страшное слияние с рассудком хозяина, владельца этой стали, необъяснимое блаженство и ужас поглощения — сложный аккорд небесно-ликующих и мрачно-адских ощущений. Река, несущаяся среди скал, безумный ветер, ревущий водопад схватили его душу и вовлекли в себя и приобщили к бездонной памяти бесчисленных веков. На руку, что держала меч, на кольчужную перчатку, на ослепительное пламя белого металла легла рука в чернёных пластинах — как будто бы слились на рукояти два времени, два века, две жизни, две судьбы. Из света пламени, из белой тени выплыла ещё одна рука, окутанная грозовым сиянием, как речка утренним туманом, как море страстной синевой — легла поверх и тоже растворилась в пожатии, преодолевшем бездну. И вот последняя рука, закованная в латы, несущая с собою жар и источающая алый свет, схватилась крепкой хваткой с первыми тремя и сплавила в четвертном союзе все цвета.
— Мы здесь, мы с тобой, мы ждём тебя!
Могучий ток пошёл волной — от пальцев до плеча, до головы и сердца, омыл сознание и вернул на место разум. Безумство отступило, кровавый свет ушёл из глаз, ужас свернулся в ком и укатился прочь — новым зрением увидел Лён пространство и вдруг почувствовал, что может держать время под уздцы и управлять им, как конём.
Горбатый монстр, украшенный рогами, с копытами-таранами, с клинками-бивнями и частоколом острых бритв в широкой пасти медленно тянулся в нескончаемом прыжке — он заносил свои передние копыта и никак не мог оторваться задними ногами от земли, как будто заснул, повиснув в воздухе. За его мощным телом застыли вздыбленные волны — бронированные спины и бока его собратьев.
Мгновенный взгляд назад, к несчастным людям, что попались этим тварям в чистом поле: там тоже всё застыло, как будто беженцы, окаменев от ужаса, лишились воли к бегству и лишь глядят в лицо спешащей к пиршеству голодной смерти. Застыло всё — бегущие животные и падающие с их спин тюки, и мужчины, что пытались остановить спасающихся бегством лошадей, и женщины, с безмолвным криком прижавшие к себе детей, и пыль равнины, поднявшаяся в воздух. Всё это было совсем близко — рукой достать до старика, который падает на землю — глаза его полны смерти. Он падает, но упасть не может.
Тягучий долгий звук наполнил всё пространство, как будто исходящий из бездны вой — это грохот от множества копыт, и крики жертв растеклись по ткани времени и поглотились ею.
Лунный жеребец нетерпеливо обернулся, ударил копытом в землю и заржал, как будто недоумевал: мы будем драться или нет?! И Лён понял, что он и его конь свободны от пут времени. Он легко развернул Сияра и двинул вдоль края стада, которое очень-очень медленно перемещалось по равнине. Каждый скачок чудовища длился, как казалось, больше получаса. Удар мечом разил эти чуть подвижные туши — на первый взгляд, он не наносил вреда: клинок входил в тела, как в пустоту. Промчавшись вдоль правого борта вытянутой в полосу стаи, Лён обошёл монстров с тыла, непрерывно кося их рубящими ударами. Потом пошёл к голове своры, рубя наотмашь.
Они всё же двигались, только очень медленно — едва заметно глазу. Поэтому всадник начал врубаться в массу чудовищ спереди, потому что самые сильные твари шли впереди и их копыта уже вторгались в человеческую толпу. Будь то в обычном времени, среди беженцев уже было бы кровавое месиво.
Просто убивать чудовищ было бесполезно: в своём движении разваливающаяся туша будет падать на людей. Лён сносил головы тварям и ударом навершия меча посылал туши назад. Не столь силён удар, сколько велик эффект замедленного времени — тела заваливались назад и падали на своих же. Передний край нападения оказался завален трупами довольно скоро — те падали не под ноги, а надевались на рога и бивни. Эта волна смяла наступление. Тактика оказалась гораздо лучше, чем просто подчищать стадо по бокам, и вскоре Лён уже не мог достать своим мечом оставшихся в живых тварей — тех погребли останки. Он остановился, не зная, что дальше предпринять, и в тот же миг время вернулось к своему нормальному течению, словно он не удержал и выпустил узду.
Дикие вопли, пронзительный рёв, визг едва не оглушили его. На месте стада образовалась гора туш — она содрогалась, билась, как в гигантской мясорубке, исторгала фонтаны чёрной крови, и постепенно оседала, растекаясь по краям. Спустя немного времени осталось только слабое шевеление — монстры, непобедимые в своём беге, растерзали друг друга.
Лён, сам потрясённый этой невиданной битвой, обернулся к людям и увидел множество глаз, неотрывно глядящих на него. Беженцы словно впали в шок: они оставили попытки спастись бегством от неминуемой и страшной смерти и наблюдали последние моменты уничтожения жажлоков. Едва всё кончилось, некоторые из них без чувств упали наземь.
— Спасибо, Гранитэль, — шепнул своему перстню Лён.
— За что? — не сразу ответила принцесса.
— За то, что соединила меня с прежними владельцами меча, — сказал Лён. Он точно знал, что было с ним: его посетили Гедрикс, Елисей и ещё один таинственный хозяин Карателя, которого, как подозревал Лён, звали Финист.
— Я только задержала передний край жажлоков, — изумлённо ответила Гранитэль. — Я растянула перед ними пространство, так что они зря били копытами воздух. Но то, что сделал ты — я тут ни при чём!
— Разве не ты остановила время? — недоумённо спросил он.
— Нет!
— Тогда я ничего не понимаю, — устало ответил Лён, наблюдая, как сияние доспехов медленно оставляет его и как меч утрачивает ослепительный свет. Он вдруг почувствовал страшное утомление — не столько физическое, сколько душевное. Казалось, этот бой опустошил его.
* * *
У беглецов был опыт в тяжёлом противостоянии взбесившейся природе и от демонических существ, которые давно уже стали частью этого мира — люди умели кое-как спасаться от ненасытных тварей, и мёртвые безлиственные леса, которые первыми сдались перед враждебностью новой среды, оказывали своим бывшим соседям немалую услугу.
Отряд беженцев поспешно зашёл в погибший лес — люди стремились до наступления темноты устроить заграждения. Высокие стволы, остались без коры — здоровенные монстры оказались не самыми успешными истребителями жизни: прежде появления адских тварей в эту землю тихо проникли мелкие прожорливые существа — короеды. Всего за двести лет земля лишилась лесов, об этом говорили народные хроники. Потом неведомая болезнь уничтожила траву и кустарники, и вот от прежней роскоши некогда богатого края остались только белые леса — голые, сухие стволы с безлиственными ветвями.
Пожары возникали словно сами по себе, и горели останки прежней жизни очень быстро — огонь охватывал широкие пространства, испаряя реки и озёра, превращая в пепел целые леса. На месте пастбищ оставались голые проплешины, пашни погибали. Даже деревянные жилища пожирала какая-то неведомая нечисть, которой доныне никто не знал. Жизнь на прежних местах стала невозможна, и люди покидали свои земли и уходили прочь. Первыми сдались деревенские жители: бессмысленно стало засевать землю, поскольку урожай снимать не получалось. Если не пожрут орды чёрных червей, то подгрызут корни белые личинки, которыми буквально кишела плодородная земля. Когда не оставалось пищи, те и другие ползли на поиски пищи, и тогда все дороги и все равнины, и леса оказывались под слоями жирных, отвратительных червей — чёрно-белые полосы двигались от горизонта до горизонта. Они забили реки своими мёртвыми останками, и отравили рыбу. Птицы не хотели их клевать и покидали землю, улетая куда-то прочь, и много-много тушек умерших от голода пернатых лежали кучами по всем местам — на них пировали жирные реснитчатые черви.
Участились набеги диких зверей — их словно поедала изнутри и снаружи какая-то болезнь. Животные пытались найти пищу в закромах деревенских домов, но там тоже было пусто. Жители городов закрылись за своими стенами, поскольку обмен с деревней всё равно прекратился — так они пытались защититься от наступления голодного зверья и нашествий червей и личинок, которые, к счастью, не умели ни летать, ни ползать по каменным стенам. Но от нападения птиц спасали только крепкие черепичные крыши. Есть павших птиц было невозможно: мясо было тронуто болезнью. Тысячи и сотни тысяч птичьих тушек было выкинуто с городских стен, отчего под ними образовывались свалки, в которых плодились пожиратели мертвечины. Потом туда же стали сбрасывать покойников, поскольку погребать их было бесполезно и небезопасно: страшные ночные орды свирепых падальщиков разрывали могилы на погостах.
День и ночь на городских стенах и улицах пылали смоляные факелы, отгоняя нечисть и убивая заразу. В конце концов, горожан прикончили болезни и голод, а оставшиеся покинули свои дома и ушли, как и крестьяне, кто куда. К тому же, подземные источники иссякли, реки измельчали, словно что-то поедало землю изнутри, как птицу — болезнь. Вот и Ровник, деревенский староста, теперь ведёт своих людей на поиски мест, где ещё можно жить.
Земля опустевает, и куда пропадают люди, не всегда известно. Они снимались с места целыми селениями и даже городами. Одни уплывали за море, пока оставались корабли, и пока вода не отступила от берегов — судьба их неизвестна. Многие погибли от болезней, многих сожрали жажлоки и пласкаты, похожие на кожаные одеяла, змеевники похищали детей и страшные ночные кровопийцы, похожие на помесь пиявок и тараканов, заползали во рты спящим людям, пожирая их изнутри целую неделю. Таких больных приходилось бросать, потому что в них развивался целый рассадник таких тварей, и оставаться рядом с ними было смертельно опасно. Самое разумное было убить такого человека и сжечь его тело, и людям приходилось быть жестокими к себе подобным.
Всё это рассказывали Лёну люди в то время, пока делали своё дело: резали и связывали толстые ветви, сооружая внешние ограждения. Было выбрано место среди высоких деревьев, которые пока ещё крепко стояли на земле. Ветви их переплетались, заслоняя стоянку от нападения сверху — крылатые змеевники побоятся сунуться в скопление веток с обломанными концами. Засохшие лесные лианы имели гибкую древесину — в такую длинную кишку втыкались острые колючки, и всё это вплеталось в плетень. Три линии обороны защищали отряд — лес по-прежнему был другом людям и даже после своей смерти помогал им.
Труднее было с жажлоками — эти сумасшедшие твари не чувствовали боли и не имели мозга, поэтому и были так страшны. Они шли напролом, ведомые лишь инстинктом насыщения — для них пробить колючую преграду не стоило ничего. От бешеной атаки этих демонских тварей помогали только толстые стволы деревьев, наваленные хаотично — это было внутреннее кольцо обороны. А внутри этой цитадели, под искусно устроенным навесом из толстых веток, располагались люди и животные.
Только лошади и ослы выжили в этом всеобщем бедствии, поскольку приспособились питаться сухим серым мхом, который распространился по всем лесам и полям и походил на камень, до того он был твёрдым. Эту массу собирали, толокли и разводили водой, когда могли её найти — эту кашицу и ели животные. Это помогало им выжить.
В тюках везли самое дорогое — зерно. Уже много лет Ровник со своими людьми находится в пути — за это время выросло не одно поколение молодых, для которых этот мир привычен, а сам Ровник и некоторые старики ещё помнят то время, когда было гораздо лучше. Было время, когда они по нескольку лет жили в таком лесном убежище, пока их не выселяла оттуда всякая нечисть, повадившаяся ходить к ним за добычей.
Придя на новое место, люди начинали обживать его: они научились засевать злаки малыми частями. Отыскивали кусочки плодородной почвы и засевали их горстью семян. Много-много таких крошечных делянок в естественных углублениях почвы, в оврагах, где ещё сохранялась влага, под сенью умершего леса, поскольку личинки уходили из таких мест. По ночам жители не зажигали огня, потому что даже безмозглые жажлоки знали, что где огонь, там люди.
Самые слабые и больные служили дозорными, и даже маленькие дети умели быть полезными. Вот такую историю рассказали Лёну, пока устраивали заграждения и строили на первую ночь навес. Они проживут здесь, если повезёт, до нового урожая. А на будущий год двинут дальше, потому что люди покидают эти места, и Ровник со своими людьми всё ещё не оставил надежду отыскать край, где жизнь спокойнее, и земля ещё жива.
Лён задумался: он вспомнил то место, где был выход из этого пыльного котла. Не таким ли путём люди покидали эти безжизненные края? Хотелось ему сделать до своего ухода что-нибудь хорошее для этих мужественных людей, но обещать что-либо заранее он не хотел — ещё следовало найти тот выход. Он вместе со всеми помогал резать ветви, чему очень способствовал его волшебный меч — Лёну оставляли самые толстые ветви, с которыми он справлялся очень легко.
Худые подростки ловко взбирались на деревья, увязывая ветви и создавая нечто вроде шатра над стоянкой, где женщины спешили приготовить пищу на кострах. Пресные лепёшки, каша и сушёное мясо — вот вся еда этих людей. Воду бережно везли в бурдюках, и была она мутная и затхлая.
Никто не знал ни про какой Дерн-Хорасад и тем более про Красный Кристалл, потому что целых городов на всем пространстве этой земли уже не оставалось — они были разрушены много-много лет назад. Ровник живёт на свете пятьдесят шесть лет, но никогда не слышал про населённые города. Вот Горак, старый дед, которому давно уже стукнуло семьдесят, и с тех пор он перестал считать свои года, говорит, что во времена его детства люди ходили на городские развалины и искали там всякие полезные вещи, но с тех пор минуло много времени.
Глава 6
— Чего ты ищешь, всадник? Везде одно и то же, — качая головой, говорил Ровник.
Вождь очень хотел оставить в отряде этого человека с его необычным конём и диковинным оружием. Судите сами: даже его конь ночами парит в беззвёздном небе и может служить отличным стражем, так далеко он видит. Но пришельца тянуло в безрассудные затеи: ему приспичило отыскать какой-то мифический город. Если бы вождь знал, какими богатствами обладает этот человек, то умолял бы его остаться на любых условиях. То, что пришелец был молод, даже хорошо: Ровник бы девушку ему приглядел самую крепкую, хотя здоровых женщин в этом отряде было мало — все страдали если не от болезней, то от грубой пищи, плохой воды и частого недоедания.
— Я не останусь в вашей стране, — отвечал Лён. — У меня есть дело, которое я должен выполнить любой ценой. А если я ошибся, и такого города тут нет, то тем более должен возвратиться обратно, чтобы наказать одного лживого мерзавца.
— Понимаю, — кивал старый вождь. — У человека много врагов, и к несчастью, человек человеку далеко не друг. Случись нам встретиться с другими такими же бродягами, пришлось бы держать бой. Ты был бы очень нам полезен. Оставайся с нами — чего скитаться одному?
Вождь хитро подсовывал гостю неподгоревшие лепёшки и самые лучшие куски вяленого мяса, разваренного в воде. Ему даже налили чашку бульона, который доставался только самым маленьким детям. Ослиное молоко считалось тут невиданной роскошью, поскольку от недостатка воды и пищи новорождённые ослята погибали.
