Вигнолийский замок

Когда мы выехали из ворот замка, наша кавалькада представляла собой запоминающуюся картину. Более тридцати отлично вооруженных воинов и два мага, включая меня, двенадцать големов, из которых десять — автономные, и восемь телег, на которых с трудом помещалось все наше барахло, полностью запрудили хлипкие дороги.

Наш громоздкий багаж не утащили бы никакие лошади и пришлось привлечь к делу пятерых транспортных големов. Они выглядели как безрогие волы и могли лишь тащить тяжести, повинуясь простейшим командам. Их изготовил дядюшка Вилли по моему заказу. 'Волы', оснащенные выдающейся мускулатурой, на самом деле не могли обидеть и мухи. Я ведь тоже не доверял автономным големам и предпочитал узкоспециализированные варианты. Если голем создан для того, чтобы таскать тяжести, то пусть он только этим и занимается. Впрочем, существовала одна команда, которая приводила этих спокойных тяжеловесов в состояние бешенства, но ее следовало использовать только при захвате обоза противником. Я надеялся, что до этого не дойдет.

Мы нагло расположились прямо напротив ворот замка Праста. Этот замок отличался от моего количеством башен. У меня было четыре башни, нависающих над крепостной стеной, и еще одна над донжоном, а тут, если подсчитать, наблюдалось семь башен: пять над стеной и две над донжоном.

Антуан взял на себя руководство над возведением частокола, железных и деревянных щитов, а также сборкой переносного требушета. Десятник еще не совсем выздоровел, но стараниями Туссеана чувствовал себя значительно лучше.

Люди Праста панически забегали над воротами из одной круглой башенки в другую. Их ошалевшее поведение грело мое сердце. Наши арбалетчики заняли позиции за щитами и тут же началась перестрелка. Я ожидал, что Праст вот-вот выскочит из ворот и специально поставил конницу сзади и левее требушета на случай прямого удара по нему. Големы находились справа. Громила остался дома, а мы с Туссеаном управляли големами-таранами, сильно напоминающими трицератопсов. Этот облик — моя идея. Еще пять сходных по виду големов были автономными. Я держал их вдалеке, чтобы натравить на врага без ущерба для моих сил.

Однако Праст удивил. Он почему-то не выходил из ворот. Мы уже установили требушет, уже начали загружать землей железные котлы двухтонного противовеса, а Праста все не наблюдалось.

— Где он? — озадаченно прошептал Никер, оглядывая зубчатые стены, с которых уже свалились два вражеских стрелка. — Он же не собирается позволить нам стрелять по замку из требушета?

Я тоже недоумевал, хотя в голове у меня крутилась забавная мысль: 'А вдруг его нет дома?'. Мы тут притащили оборудование для выманивания Праста наружу, изготовились к отражению атаки, а он бродит незнамо где!

Я дал сигнал к началу обстрела. Противовес тяжело ухнул вниз, разбрасывая заполнявшие его комья земли. Одновременно с этим длинный рычаг требушета взлетел вверх и послал каменное ядро в сторону замка. Вот уж не знаю, причинило ли оно какой-либо ущерб, но через крепостную стену благополучно перелетело.

— Может, он струсил? — предположил Никер, провожая взглядом второе ядро. — Ведь мы у него человек десять выбили, не меньше.

— Больше, — я обернулся к Рупрехту и крикнул. — Сделай погорячее!

— Щас! — Рупрех взмахнул рукой в кожаной перчатке, показывая, что понял команду.

Третий снаряд представлял собой каменное ядро поменьше, завернутое в горящие пропитанные маслом тряпки.

— Если он и после этого не вылезет, тогда уж не знаю! — белый блестящий шлем смотрелся непривычно на голове Никера. Ему больше подходили береты.

Вражеские стрелки отстреливались вяло. Луки были бесполезны, а только очень хорошие арбалеты могли послать болт на такое расстояние. Антуан даже распорядился использовать лишь четыре наших лучших арбалета, чтобы экономить стрелы. Ракшан оказался одним из счастливчиков, кому досталось такое оружие. Новобранец проявил себя на редкость умелым солдатом.

Над замком вскоре воспарил белый дымок. Похоже, загорелись крыши или склады чего-то горючего.

— Может, пойдем на штурм? — предложил Никер.

Я был бы рад пойти, да не с чем! Мой план заключался лишь в выманивании противника. Мы не взяли с собой ни тараны для ворот, ни длинные лестницы.

Рупрехт методично продолжал обстрел. Требушет выпускал по одному снаряду примерно за две-три минуты. Через какой-то час весь замок был охвачен дымом, а количество стрелков на стенах резко уменьшилось. Даже до нас долетала гарь, вызывающая кашель и жжение в глазах.

— Скажи-ка, Арт, — неожиданно спросил Никер, — помнишь, ты рассказывал о снарядах, вылетающих из больших трубок? Почему бы и нам такое не сделать? Представляешь, сейчас бы мы неплохо повеселились. Разнесли бы ворота к чертовой матери!

— Я год назад об этом рассказывал, — без энтузиазма уточнил я.

— Ну и что?!

— Много воды с тех пор утекло.

Никер взглянул на меня, его любопытные глаза блестели под шлемом.

— Все дело в Китае, — пояснил я. — Если бы не он, то мы бы уже с этими трубками экспериментировали. А так — лучше повременить.

— При чем тут Китай?! Арт, объяснись! — Никер совсем отвлекся от лицезрения дыма над замком.

А дым, между тем, стал совсем черным. Он тянулся к белым облакам, словно пытаясь запачкать их. Я подумал о том, что Никер мыслит в правильном направлении. Если бы у нас были хотя бы пушки, то это оказало бы решающее влияние на все сражения. Пушки годятся и для обороны и для нападения, а как замечательно они останавливали бы монструозных големов!

Я оглянулся по сторонам. Все занимались своими делами. Десятники особенно суетились: Рупрехт около требушета, Антуан возле стрелков, а Алессандро рядом с конницей.

— Ты же не читал труды Афинской академии, — ответил я. — А я читал. Все тома по истории и географии за последние двадцать лет. Специально заказал их.

— Помню, — кивнул Никер. — Ты два месяца угробил на эту муть.

— Может, эти два месяца нам жизнь спасли. Короче, суть в том, что был такой путешественник Аркадий Старший. Или он еще жив до сих пор, не знаю.... Так вот, он два раза был в Китае и каждый раз писал подробные отчеты для Афинской Академии. Во время первого визита его восхитили фейерверки, когда из трубки вылетал снаряд, который взрывался в воздухе и искрился. Было очень красиво. Фейерверки недавно появились, секрет принадлежал какой-то большой семье, и китайские князья и князьки заказывали их на праздники. Аркадий описал все с большим вкусом. Потом, через каких-то пять лет, он снова вернулся в Китай. И что ты думаешь? Фейерверков уже нигде не было! Аркадий заинтересовался, что случилось, и выяснилось, что всю семью, которая владела секретом, перебили. Всех тридцать или пятьдесят человек, живущих в разных городах! Секрет фейерверков оказался утерян.

Никер приподнял одну бровь, что означало недоумение.

— Может, случайность? Происки конкурентов? — спросил он.

— Я тоже так подумал, но на всякий случай навел справки. Пришлось порасспрашивать местных алхимиков, но это того стоило, они поведали удивительные вещи. Оказывается, только неподалеку от нас несколько алхимиков занимались поиском взрывчатых веществ. Двое из них по своей инициативе, а третий — по поручению барона Сигизмунда... знаешь его?

Никер кивнул:

— Да, он жил примерно в ста милях от нас, если ехать на восток. Убит лет пять назад.

— Не просто убит, а вырезан вместе со всеми домочадцами, включая того алхимика. Причем, штурма не было, враг просто пробрался в замок, а потом ушел, ничего не взял, но разгромил комнаты алхимика.

— А остальные двое?

— Один убит прямо на улице перед своим домом. Дом сожжен. Другой погиб под пытками в деревенском амбаре, где он оборудовал место для своих опытов. Виновники не было найдены. В целом, у всех алхимиков, с которыми я разговаривал, сложилось впечатление, что любые исследования взрывчатых веществ заканчиваются смертью исследователя. А если кто-то финансирует эти исследования, то умирает и он, невзирая на его титул. И такая фигня, похоже, везде. Поэтому я решил повременить с реформой оружия, пока не станет ясно, кто стоит за этими убийствами и зачем он их совершает.

В это время сломался требушет. Длинное плечо рычага треснуло и ковш для снарядов повалился на землю. Солдаты быстро опустили противовес, а Рупрехт подбежал ко мне.

— Двадцать шесть выстрелов, господин барон! Неплохо, да?

В строительстве этого оружия я тоже помогал, чем мог, и даже придумал использовать в качестве противовеса котлы с почвой, чтобы не тащить тяжеленный груз. Двадцать шесть выстрелов, действительно, совсем неплохо для такого громоздкого сооружения. Я ожидал, что требушет протянет меньше.

Замок Праста дымил уже не так сильно. То ли крыши полностью выгорели, то ли люди барона кое-как потушили множественные пожары — не знаю. Но дым из черного стал сероватым и поднимался в небо не огромным потоком, а разрозненными струями.

Мы почти не понесли потерь, если не считать двух раненых. Вероятно, Лист забрал все хорошие арбалеты с собой.

Мне хотелось послать за лестницами и тараном, но это — лишние несколько часов, за которые могло случиться все, что угодно. Мог даже вернуться виконт на помощь своему союзнику. Конечно, мы заблокировали ворота, но кто сказал, что у Праста нет подземного хода, через который можно послать гонца? У меня, например, имелось целых три подземных хода, правда, все они проходили через логово дядюшки Вилли.

Я свернул лавочку и отбыл, но оставил наблюдателя, который спрятался в леске неподалеку.

Дома меня ожидало послание от моего союзника, который предлагал сделать именно то, что я и так сделал: нанести удар по Прасту, как только виконт отведет своих людей. Проныра Понци почуял большую наживу, он явно рассчитывал, что если мой удар по Прасту будет достаточно силен, то виконт метнется обратно на помощь к барону. И мы с Понци начнем с разных сторон попеременно покусывать наших врагов. Письмо изобиловало вежливыми оборотами: 'дорогой барон', 'любезный друг', 'ваш верный союзник' и т.п. Я подумал, что Понци ради прибыли способен на что угодно.

Мои эксперименты с непробиваемой кожей шли вперед довольно бойко. Я забраковал рыбью и змеиную чешую, но остался доволен одной безногой ящерицей, вроде бы медяницей. Ее чешуйки располагались примерно так же, как на сухом образце кожи. Я сумел воспроизвести это расположение на болванке и первый же выстрел из арбалета оказался бесполезным — кожу он не пробил. Конечно, еще рано радоваться, ведь арбалет был слабеньким, но результаты обнадеживали. Я настолько восхитился первым успехом, что поделился им с Никером.

— Так что, ты собираешься сделать голема с тонкой кожей, но полностью неуязвимого для стрел? Зачем тебе такой? — спросил меня поэт.

Все-таки мысли Никера были скованы некоторыми рамками. Действительно, зачем мне голем с тонкой кожей, неуязвимый для стрел, если я могу хоть сейчас сварганить голема с толстой кожей? Он, конечно, будет неповоротлив, медлителен, но ни один болт из арбалета его не пробьет. Вся штука в том, что прочная тонкая кожа нужна была мне самому, и Никер даже не мог представить, как именно я ее собираюсь использовать.

За совместным ужином Эмилия робко поинтересовалась, как прошел наш поход на замок ее жениха.

— К сожалению, Праст еще жив, — ответил я, наливая доверху серебряный кубок моим любимым соком из черного винограда. — Вас можно поздравить с таким живучим женихом. Но ничего, вода камень точит. Я бы рекомендовал вам уже присматривать себе нового мужа. Вот, например, Никер может помочь. Он знает всех завидных женихов в округе.

— Будь на моем месте другая женщина, она бы подумала, что вы над ней насмехаетесь, господин барон, — скромно ответила Эмилия, — но я вижу, что вы просто так шутите.

Пока я занимался исследованиями, объяснялся с Никером и ужинал с Эмилией, наступил поздний вечер. И неожиданно в мое скромное жилище заявился Огдин, один из двух главных жрецов Фоссано.

Огдин въехал в белой карете, окруженной пятью воинами храмовой гвардии. Я бы не пустил обычного жреца в свой замок без проволочек, но сиятельный Огдин никогда не стеснялся, как бы это сказать,... принимать от меня подарки.

Жрец оставил стражу во дворе и немедленно отправился в приемный зал, где я уже ожидал его, сидя в кресле с баронской короной. Огдин любил хорошо выглядеть и одеваться. Его белая накидка, вопреки канону, была расшита тонкой золотистой нитью, а бородка блестела новой и дорогой краской, призванной скрыть седину.

— Барон, мой милый барон, что же вы натворили! — загудел Огдин хорошо поставленным голосом, призванным читать громогласные проповеди. — Мне стоило больших трудов выгородить вас!

Я смотрел на белое холеное лицо собеседника и пытался найти в себе хоть какие-то симпатии к нему. Но не находил.

— Да что же я натворил-то, ваше благочестие? Если вы о том, что позавчера в храме Фоссано рухнула крыша, то я тут ни при чем. Хотя не могу сказать, что крыша мне нравилась, как и само здание. А если вы о том, что с моей крепостной стены случайно свалилась статуя Многоединого, так об этом уже все забыли.

Никер возвел глаза к потолку, а Огдин сердито пожевал губами, скрытыми бородой и усами.

— Только из-за моего хорошего к вам отношения я прощаю вам эти манеры, да и то потому, что мы наедине, господин барон. Я привык к вашей иронии, хотя до сих пор не могу понять, что делала статуя Многоединого на крепостной стене. Впрочем, оставим это.

Легкое раздражение наполняло голос жреца, ему никогда не нравился мой стиль разговоров. Но я потратил на Огдина круглую сумму и считал, что купил свободу общения с этим человеком.

— Так в чем я провинился на этот раз перед церковью, ваше благочестие? — с любопытством спросил я.

— Вы совершили ужасный поступок, — Огдин покачал головой, на которой прочно сидела круглая синяя шапочка. — Я едва упросил коллегию не применять к вам немедленного наказания. Это ведь не шутка — сжечь достопочтенного Ромуальда, настоятеля Храма На Холме!

Никер замер с полуоткрытым ртом. Его взгляд, устремленный на меня, говорил лишь одно: "Арт, когда ты успел это сделать?! Я ведь почти всегда был с тобой!". Но и я, признаться, был озадачен. Сжечь настоятеля одного из трех храмов Фоссано — это действительно не шутка.

— В каком смысле я его сжег, ваше благочестие? Насмерть сжег? — вежливо поинтересовался я.

— Конечно, насмерть. От него мало что осталось, только обугленные кости, — вздохнул Огдин.

Я подвигал свое кресло и смахнул со стола невидимую пылинку.

— Здесь какая-то ошибка, ваше благочестие. Я не сжигаю людей, даже тех, кто мне не нравится. Это — ваша прерогатива. Я закалываю, вешаю, рублю головы, но не сжигаю. И даже если бы мне захотелось предать достопочтенного Ромуальда изощренной казни, то я бы поборол это грешное желание. Мне часто хотелось раскроить ему череп, но даже и с этим желанием я справился!

Огдин поднял руки вверх и яростно затряс ими.

— Господин барон! Как вы можете так говорить о слуге Многоединого!