Zemlya za okeanom (plus 13)

Когда Мориама Эйноскэ все это добросовестно перевел, японская делегация добродушно рассмеялась.

— Английские карты ложны и составлены с тем, чтобы поссорить нас, — продолжал Лесовский. — Что вы скажете об этом? Опять ничего подобного даже и не слышали?

Кавадзи знал, что нет твердых оснований для утверждения Сахалина за японцами, и это тяжким камнем лежало всегда на его душе. Это самое слабое место его позиции против Путятина. Тверже стоять на своем! Учиться надо у американцев и западных эбису. Пора Японии становиться завоевательницей по примеру европейских держав. Первый захват в истории Японии надо попытаться осуществить наконец! Пора открывать страну, пора менять политику и во всем учиться у европейцев и американцев. Первым завоеванием будет утверждение на Сахалине.

— Да, у нас есть карты только части Сахалина, где был наш ученый Мамио. Но у нас есть право владения айнами и наше рыболовство.

"Перри подал хороший пример, и мы быстро докажем, что усваиваем все, что есть хорошего в политике великих держав. Путятин сейчас в ничтожестве, он зависим и бессилен. Он либо уйдет без всякого договора на своем залатанном корабле, либо подпишет условия, которые будем диктовать мы. Не ему, не Стирлингу и не Перри нужно гордиться открытиями Японии, как это им кажется. Открытие Японии нужно самим японцам. Они хотят учиться усваивать способы торговли, заводить промышленность и мореплавание. Послы иностранных держав пусть лезут наперебой с просьбами и предложениями, считая, что они побеждают Японию..."

Кавадзи положил руки на бедра, его голова поднята, кажется, что он уже схватился за меч. Он первый начинал новую политику Японии и первый в ее истории захват.

— Но если вы так рассуждаете, то нам не о чем говорить, — сказал он, выслушав возражения Путятина. И добавил несколько фраз, выражающих личное уважение к послу.

Саэмон но джо не собирался настаивать на всех своих требованиях. Конечно, там, где стоят русские посты и где солдаты ломают уголь на берегу лимана, место уж не займешь. Про уголь на Сахалине японцы вообще ничего не знали до сих пор. Но важно, что требования заявлены и что это записано в протокол и будет прочитано правительством. Пока еще у Японии мало силы, чтобы настоять на своем. "Еще нет у нас современного флота! Но я требую новых земель, не имея флота!"

Для того чтобы познакомиться с Сахалином и узнать, что он собой представляет, Мурагаки перед поездкой туда читал книгу Крузенштерна. Кавадзи теперь тоже ее пришлось прочесть. Крузенштерн, настоящий западный эбису, так рассуждал о правах и претензиях японцев, как они сами о себе не рассуждали. Он подсказывал кое-что. Он не понимал, конечно, что в то время японцы так не думали. У японцев тогда еще не было такой политики, какую вел бы Крузенштерн, если бы был японцем. Кавадзи только теперь почувствовал, что у Японии в этом вопросе слабая позиция. Он даже в дневнике записал, что пришлось читать Крузенштерна и что мало доводов, чтобы отстоять Японии права на Сахалин. По документам известно, что на Сахалин ходили рыбаки и торговцы матсмайского князя. Пробовали там зимовать, да отказались, болели цингой и плохо переносили морозы. Но надо, тем смелее надо увеличивать требования, пользуясь обстоятельствами. Разбита "Диана", русским грозят большие несчастья. У них война сразу с двумя сильными морскими державами. При переговорах с губернатором в Нагасаки английский адмирал Стирлинг требовал выдачи ему посольства Путятина.

Чиновники в Нагасаки держатся очень благородно. Оттуда пишут, что один из умных чиновников, выслушав, как англичане говорят, что самые храбрые на свете моряки — это их морская пехота в красных мундирах, ответил, что нечестно вести такую войну с Россией. "Почему же?" — удивились англичане.

"Знаете, это очень нехорошо — вдвоем нападать на одного".

Путятин-то чувствует, что на него могут напасть двое. Пришел с единственным сломанным судном. Ничего плохого японцам Путятин еще никогда не сделал. Конечно, над ним все теперь смеются. Но классическая пословица гласит — "Дракон на мелком месте смешон даже ракушкам".

Не 3 дня, а более недели Путятин упрямо продолжал откачивать воду из трюма "Дианы" и лить воду в дипломатических беседах. Наконец из Эдо пришло согласие на перемену места якорной стоянки. Для ремонта фрегата облюбовали бухту Хэда, находящуюся в 35 милях от Симоды. Здесь, в созданной самой природой гавани, с трех сторон защищенной сопками, можно было найти надежное прибежище от штормов и вражеских кораблей. Это был настоящий медвежий угол, не обозначенный на картах.

2 января "Диана" вышла в море. В двойном пластыре из смоленой парусины на вдернутых тросах, обхватывающих концами весь корабль и с временным рулём с румпелем, боевой фрегат походил на старуху с подвязаной щекой.

"Ветер от зюйда, очень теплый, стал крепчать. Теперь мы знаем, что течение здесь тоже от зюйда... Вся избитая и залатанная "Диана" всходит на волны и уходит вниз и опять идет наверх, наискось на волну, и все офицеры и нижние чины сейчас как один человек...

Ветер крепчал, и адмирал скомандовал поворот оверштаг, с тем чтобы уходить в океан. Теперь нечего было и думать идти в такую погоду в бухту Хэда... Ночь прошла почти без сна. Все время пытались идти галсами против ветра, уйти от берега. Утром все же оказалось, что течением и ветром "Диану" несет к Фудзи... Волны гудели, как множество низких пароходных гудков и сирен, то этот гуд ослабевал, то разражался тяжелыми ударами, то свист и вой перекрывали все звуки... Фудзияма стала громадной, вершина ее сверкает, как лед на масленой, а ее тучный столб, казалось, вырос. "Диану" несло к ней.

Видна у подножия Фудзиямы грандиозная отмель, ровно вогнутым полукружием обступившая даль залива Суруга, и над ней сосновый лес. Ясно видны большие вершины сосен и их стволы. Отмель почему-то черна, но на ней нет ни скал, ни рифов. "Диана" медленно подымалась и опускалась на больших волнах... Попытались повернуть судно, направить его к оставшейся теперь далеко позади Хэда, но ветер и течение гнали его к странно черной отмели под Фудзиямой. Ветер опять стал крепчать. Волны заходили по "Диане", закатывались с кормы и покрывали ее всю. На берегу все время вздымался белый вал...

Фрегат в двух кабельтовых от песчаного берега у подошвы Фудзиямы. От качки течь сильней. Спустили реи и стеньги. Совсем разоружен фрегат. Помпы стали ломаться... Волны шли без гребней, похожие на морскую зыбь, но у берега они разбивались и подымались на огромную высоту, превращаясь в облака пены. Пластыри не могли сдержать ударов, а помпы не могли откачивать воду. Начиналось медленное потопление. Раздался удар, как при землетрясении. Мы сели на мель..."

С помощью местных жителей, сбежавшихся на берег, с первого раза удалось завести леер и без потерь перевезти всех людей. Ближайшие деревни Минаура, Миасима и Сангенъя гостеприимно приняли потерпевших кораблекрушение. Не всем им хватило места в нищих хижинах и некоторым матросам пришлось спать на земле. Погибли все продукты, небыло сменной одежды, но японцы варили для спасённых последний рис и снимали свои халаты, чтобы вышедшие из моря ро-эбису могли согреться. Даже сам Путятин кутался в японский халат на голое тело. При высадке он насквозь промок и порвал мундир. Но взошло солнце над горами. В утреннем воздухе послышались крики офицеров. Матросы с ружьями взводами строились на лугу, в сосняке и на широкой отмели. Море спокойно, хоть прибой все еще рушился на отмель. "Диана" с низкими бортами чернеет в кабельтове от берега. Палуба чуть возвышается над водой. Затоплены даже офицерские каюты. Всё вымокло, но дегерротип, купленный Можайским в Париже, уцелел.

Водолазы проверили пластырь. Он держался, хоть и появились новые пробоины. Адмирал приказал остальные тяжести не сгружать. Погода установилась, и, как говорят японцы, теперь надолго. Завтра "Диана" пойдет в гавань Хэда на буксире гребных судов. Фрегат, как полагал Путятин, теперь не утонет. Его держали огромные опустевшие цистерны для пресной воды.

Адмирал хотел отправить команду пешком по берегу, но чиновники, собравшие из окресных деревень людей и лодки, упорно возражали, уверяя, что дорога очень неудобна и что перевезти экипаж на лодках для японцев не составляет никакой трудности.

— Морем до Хэда очень близко. А по суше идти очень далеко, надо обходить глубокий залив между материком и полуостровом Идзу.

"На утро море совершенно успокоилось и погода благоприятствовала. Легкий попутный ветер. Сто рыбацких лодок подошли к "Диане". Буйки с канатами грузно плюхнулись в спокойное море, показывая места, где в сохранности на дне моря лежат оба якоря..

— Подавайте буксир! — приказал адмирал.

Через клюз подали на японскую лодку и стали травить толстый канат.

— Э-эй! — заорали на большом суденышке, и вся сотня лодок задвигалась.

Японцы передавали канат друг другу, и вскоре вся флотилия, как огромная упряжка, подвязалась к буксиру гигантской елочкой с обеих сторон... Тысяча весел усердно заработала по всему морю, пытаясь оттащить нос "Дианы". Миг еще "Диана" упиралась, словно приросла ко дну. Рыбаки на лодках сильней налегли на весла, их крики покатились по рядам лодок. Фрегат вдруг зашуршал и пополз по мели, закачался. Еще заскрежетало под обломанным килем.

— Снялись с мели!

— Сошли... Стянулись, — облегченно вздохнул Лесовский. Он вспотел.

Весь караван тронулся...

— Сколько времени, как идем? — спросил адмирал, выходя после обеда наверх.

— Идем два часа, — отвечал Сибирцев.

— А Фудзи, кажется, все такая же! — заметил адмирал.

Он повернулся лицом к вулкану. Небо было совершенно голубым, но на вершине Фудзи появилась белая полоска. Она росла. Вершину стали быстро обкладывать облака, словно Фудзи натягивала шапку. Путятин поднял руку в том направлении.

— Коса-о кабурева-а амэкадзэ (Надевает шапку — сразу налетит сильный ветер с дождем), — закричал кто-то из рыбаков, заметив, что Путятин смотрит на Фудзи.

Рулевой на ближайшей лодке схватил огромный нож и перерубил веревку, за которую прикреплен был к буксиру. На всех лодках тоже стали рубить канаты и подымать паруса. Флотилия рассеялась по морю... Налетел сильнейший порыв ветра и, заполоскав, наполнил парус.

— Шквал идет! — закричал Можайский.

Небо быстро закрывалось низкими тучами. Волны вдруг поднялись и, как белые звери, стали прыгать на "Диану", накрывая всю ее палубу. Вот огромный вал накрыл фрегат. Он исчез и снова появилась. Моряки видели, что "Диану" кренило и больше ей уже не подняться. Одна за другой упали мачты. Лесовский сам переложил руль джонки, рискуя попасть под волну. Он желал видеть гибель своего корабля... "Диана" захлебнулась в волне, закрывшей ее, вверх пошел левый борт, мачты легли в пену моря, и вдруг корабль грузно повалился, как купающийся кит. Казалось, слышен гул и плеск. Фрегат перевернулся, уже виден не борт, а полуоторванный киль, пластыри, и теперь уж волны накрывали его плотно.

Путятин перекрестился, словно человек погиб у него на глазах. Все молчали, пораженные. Третий раз за месяц русские моряки терпели крушение."

Залив Суруга укрыл их от ветра, а деревня Миноура дала приют. Там родилась песня.

О мае орося-но

Пу-тя-тин

Ёно-кадзе ни

Дайдзина такара-о

Норисутета...

Эй ты русский,

Путятин,

Из-за ветра морского

Потерял и побросал

свое важное сокровище

"Казалось бы, чего хуже! В чужой стране. Корабль погиб. Но утро тихое и чистое, пели птицы. Чуть свет Путятин с Лесовским прошли по биваку. Адмирал вспомнил Лаперуза. Потерпев кораблекрушение, великий французский мореплаватель сразу же заложил новый корабль. И Путятин потребует, чтобы японское правительство разрешило ему строить новое судно. Сколько будет уверток и возражений! Но теперь уж им не удастьться помешать провести свою команду по японским дорогам. Адмиралу всегда хотелось, чтобы японцы посмотрели поближе на русских матросов да уразумели, каков наш простой народ. Как красив, статен, росл и как он терпелив и покорен воле начальства.

Путятин еще вчера собрал у себя всех офицеров и приказал назначить на утро строевые занятия.

— Учить людей приемам штыкового боя, стрельбе, маршировке строем. Не давать людям скучать и падать духом, воодушевить их, поддерживать в них сознание нашей силы, боевого духа и показывать японцам, что мы ежеминутно готовы к отпору... Мне кажется у нас нет иного выхода, как самим строить судно, чтобы подать известие о нашей судьбе на родину.

Штурман Елкин в суете, спасая карты и приборы, не позабыл и про книги. Разбирая вещи он обнаружил журнал "Морской сборник" за 1849г., а в нем — описание и детальные чертежи яхты "Опыт", построенной для главного командира Кронштадтского порта...

Взошло солнце над горами. В утреннем воздухе послышались крики офицеров. Матросы с ружьями взводами строились на лугу, в сосняке и на широкой отмели. Казалось, всюду их отряды и русских войск стало гораздо больше.

— Бегом арш! — слышалась команда на улице.

Мимо дома, где завтракал адмирал, хлынула черная рота матросов, вооруженных ружьями. По команде рота рассыпалась в цепь, и по команде же на бегу весь ряд залег.

— Встать! — скомандовал старший офицер Мусин-Пушкин. — В ряды стройсь! Смир-но!

— Стро-ойсь!.. — раздалась команда на улице.

Высыпала масса японцев и японок, от стара до мала. Быстро вставали черные ряды матросов. Образовались прямоугольники. Сверкнула медь труб. Вынесено знамя. Около него караул. Впереди офицеры. Вышел адмирал. Проиграл горнист. Моряки перестроились на дороге по-трое в ряд и, по команде, 460 ног разом отчеканили первый шаг. По Токайдо, главной дороге Японии, шли русские моряки.*(5)

1* В главе использовались материалы из работ Н.Шиллинга "На фрегате Диана в Америку и Японию" и Н.Задорнова "Цунами".

В названии главы присутствует игра слов. В Росии до 1918г., а в Рус-Ам до сих пор — генерал-квартирмейстер — офицер при Главном управлении Генерального штаба армии и в штабах военных округов возглавляющий разработку и планирование военных операций. В России также до 1881г. должностное лицо в полку, отвечавшее за выполнение различных хозяйственных работ. Но кроме того квартирмейстером именовали второе лицо на пиратских кораблях 17 вв. Если капитан заведовал навигацией и общими вопросами управления, то квартирмейстер отвечал за хозяйственную часть, делёж добычи и наказание провинившихся. Фактически, в период между сражениями реальная власть принадлежала именно ему.

2* Действительно, с начала войны североамериканских колоний за независимость и вплоть до наших дней Российская империя, а после 1918г. Рус-Ам и СШ могли гордиться чрезвычайно добрыми и взаимовыгодными отношениями. Конечно, подчас возникали торговые споры и размолвки, самые значительные из которых прищлись на русско-японскую войну, период сухого закона и 2-ю мировую войну. Но и они в целом не портили общей картины. Даже когда, несмотря на сильное давление, Дума, почти единогласно, отказалась разорвать договор о нейтралитете с Японией, общественное мнение СШ и пресса, обвиняя русских в нарушении союзнических обязательств, находили этому смягчающие обстоятельства.