Книга 2. Гоша Каджи и Венец Гекаты

Глава 10. Три ночи, два дня.

Когда Каджи не проснулся на завтрак, это в демократичном Хилкровсе восприняли нормально, совсем не обеспокоившись, тем более что сегодня был выходной день. Но застав его в постели и после возвращения из Большого зала, Баретто, откровенно недоумевающий таким поведением, попробовал разбудить друга. Стоило только ему дотронуться до обжигающе горячего Гоши, продолжающего неспешный дрейф среди туманного бреда, как парнишка все разом понял и стремглав исчез из спальни. Бардер Шейм, третий обитатель этой комнаты, лихорадочно метался по ней, несмотря на свою непомерную лень и толстые телеса, запустив обе пятерни в волосы и совершенно не зная, что предпринять. Но и оставаться на одном месте он не мог, потому что его одноклассник в это самое время сухими потрескавшимися губами шепотом несет бредовую околесицу на непонятном языке, готовый вот-вот коньки отбросить. Барни просто тихонько и ненавязчиво ронял крупные горошины слез, усевшись на тумбочку лицом к стене. Через две минуты в комнате было не протолкнуться. Весть о том, что Гоша Каджи серьезно заболел и уже даже не реагирует на окружающих, мгновенно разнеслась по факультету. Если бы парнишка видел сколько, оказывается, людей искренне беспокоится о нем и по-настоящему переживает, то ему, наверняка, стало б крайне стыдно за свое безответственное поведение, и он моментально выздоровел бы. Еще через десяток минут в спальню мальчиков стремительно ворвалась нахмурившаяся больше обычного Бласта Мардер. Окинув с порога суровым взглядом тихо гомонящую и бурлящую толпу блэзкорцев, искренне желающих помочь больному, но по обыкновению лишь дающих друг другу абсолютно глупые советы и только мешающихся под ногами, профессор коротко скомандовала непререкаемым тоном: — Все вон отсюда! — и едва ли не взашей вытолкала учеников за порог, милостиво позволив остаться только Робу, Бардеру, сестрам-близняшкам и старосте. Обычно неугомонный озорник Санчо сегодня выглядел притихшим, что впрочем, совсем не помешало ему ловко увернуться от декана Блэзкора, попытавшейся и его выгнать прочь вместе со всеми. А затем старшеклассник прикинулся частью меблировки комнаты, втиснувшись в закуток между кроватью Баретто и платяным шкафом. Вовремя испарившимся ученикам крупно повезло. Почти следом за Бластой в комнату залетел вызванный по тревоге Диорум Пак, маленький и сухонький старичок в белом халате и с редкой порослью на подбородке, которую лейб-медик Хилкровса гордо именовал бородой. Он с ходу порывался и всех остальных вытурить за дверь. Возможно, что и пинками. Спасла положение профессор Мардер, доходчиво объяснившая доктору, что этим экземплярам можно остаться. Иначе Диорум больше времени и нервов потеряет, через каждую минуту вышвыривая их из спальни, а они с завидной постоянностью и настырностью будут ломиться обратно. И если у них не получится просочиться через дверь, так непременно пролезут в окно. Да хоть все здесь забаррикадируй — примутся стены крушить. Этерник, незаметно прибывший последним, со знанием дела подтвердил слова учительницы, прислонившись спиной к косяку. И врачу волей-неволей пришлось смириться. А директор не сказать, что выглядел слишком уж обеспокоено. Скорее в его поведении проскальзывала озадаченность происходящим. Но ведь рядом Пак, а значит, ничего страшного с учеником случиться не может. Диорум в свою очередь внимательно обследовал больного, едва слышно, только для себя, бормоча под нос не то попутно составляемый диагноз, не то заковыристые ругательства. И еще он постоянно вздыхал, очень даже грустно, да покачивал головой, словно тут же сам себе возражал. А когда Янка честно выложила свою версию болезненного состояния Каджи, по ее мнению последовавшего после их вчерашнего купания в ледяной воде, Пак, отсчитывавший пульс парнишки, криво ухмыльнулся: — Вообще-то пока еще доктором в Хилкровсе я числюсь. А вам, милочка, вполне подошло бы занятие сказки-небылицы придумывать для детей-маглов. И, учтите, исключительно для дошкольников. Более старшие ребята вам не поверят, — Гошин пульс старичка окончательно разочаровал, и он приподнял парнишке веко, заглянув в невидящий, но ритмично, словно затвор фотоаппарата папарацци, расширяющийся и сужающийся зрачок. — Почему вы в таком случае не умираете рядом с другом? Насколько я понимаю, в ручей вы окунулись вместе. Или вы с раннего детства кровь единорога стаканами пьете на сон грядущий, чтобы обрести бессмертие? Так потом заплатите за оное непотребство такую несоизмеримую цену, что... Сказать-то старичок сказал то, что думал, да вот только видимо забыл, занятый активным поиском причины болезни, что общается вовсе не с коллегой по профессии. Янкины глазищи расширились чуть ли не во все лицо. Сама девчонка моментально вспыхнула, приобретя пунцовую боевую раскраску. Затем так же стремительно кровь отхлынула, и близняшку запросто приняли бы в свою компанию Руди с Жанной, посчитав за свеженькое привидение. Руки у нее самовольно сжались в кулачки, тонкие губы задрожали, брови сгрудились около переносицы, зрачки резко потемнели: одним словом, держите меня семеро, иначе и доктора лечить придется, если выживет, конечно. — Нет! Гоша не может умереть! Вы все врете! — яростно прокричала близняшка. — Я вам не верю! — Это почему же, сударыня? — спокойно возразил Диорум, склоняясь к мальчику ухом и прислушиваясь к его прерывистому дыханию. — Умереть может любой человек, это я вам как доктор доктору говорю. — Не может! — упрямо повторила Янка, гневно тряхнув вмиг разлохматившейся прической. Да еще и ногой в сердцах топнула. — Почему это вы так уверены в обратном? — наконец-то Пака проняло, и он изумленно уставился на близняшку. Дыхание у Каджи было настолько слабым и прерывистым, что слушать оказалось нечего. А вот девчонка доктора определенно заинтересовала, точнее ее психическое самочувствие. — Сделайте милость, извольте объясниться. Может быть я, старый пенек, просто чего-то не понимаю? — Конечно, не понимаете, — многозначительно фыркнула близняшка, согласившись с самоопределением врача. — Куда уж вам! Одни пилюли и микстуры на уме... А тут такое дело... Гоша не может умереть, потому что он... Нет, потому что мы... Хотя, вообще-то, потому что это я... Янка окончательно запуталась в невысказанных мыслях. Потом она обвела присутствующих в комнате замутившимся от обильно навернувшихся слез взглядом. Они, все как один принялись внимательно изучать потертые деревянные половицы, словно сговорились не замечать ее состояние. От этого близняшке стало еще муторнее на душе и почему-то очень стыдно. Девчонка покрылась алыми пятнами вперемешку с мертвенной бледностью и, не произнеся больше ни слова, резко сорвалась с места на выход. По дороге Янка чуть не своротила по началу массивный стол, разместившийся посреди спальни, а затем косяк и стоявшего рядом с ним директора. Увернулась в последний момент. Тому пятикурснику, что подслушивал, плотно прижавшись ухом к двери, повезло меньше всех. Вся злость близняшки выплеснулась на ни в чем, кроме непомерного любопытства, не повинного парнишку. Мало того, что ухо чуть погодя обязательно распухнет, так девчонка еще специально затормозила на миг, с удовольствием добавив старшекласснику пинка. Благо он, находясь в удобном предстартовом положении, как раз пытался подняться с пола, куда вновь и отправился, растянувшись. — Ты еще тут...! Разлегся на дороге! — рявкнула малявка на старшего по возрасту ученика настолько энергично, что он дослушивал ее, уже удирая со всех ног. — Вот погоди, поймаю... И девчонка рванула за ним в гостиную. А может и не за ним. Но исчезла стремительно, словно ее здесь и не было. Баретто молча покрутил пальцем у виска. Анька — сумрачная, как наступившая за окном осень, не скрываясь, показала ему кулак, прошептав во всеуслышанье, что ничего не забудет: Роб свою порцию тумаков получит, когда учителя уйдут. Профессор Мардер невозмутимо заправила за ухо выбившуюся прядку волос, с каждым годом седеющих все больше и стремительнее. Диорум невнятно покачал головой, поджав губы, и вновь отвернулся к больному. И лишь Этерник понимающе и одобряюще хмыкнул, потеребил себя за бороду да прошептал тихо в усы: — Эх, знать бы раньше. И почему я ничего не замечал? Молодость, молодость... Но начало почти идентично прошлому витку спирали. Хотя..., — Верд-Бизар обвел комнату задумчивым взглядом, наткнулся на удачно замаскировавшегося Санчо и, окончательно растрепав кончик бороды, лукаво поинтересовался. — Ага, вот оно, отличие. Ты что здесь забыл? Парнишка потупился, ничего не ответил, но и с места не сдвинулся. На что директор отреагировал в своем излюбленном стиле: — Все, пора мне на пенсию проситься. Ученики уже ни во что не ставят. Еще немного, и первокурсники станут приставать, расскажи, дескать, деда, сказочку про то, как дэймолиш от бабушки ушел, от дедушки ушел, от рыжей виверны тоже ушел, а вот от Каджи не смог, зафутболили обратно в подземелье. Решено однозначно, сегодня же напишу заявление на расчет... — Зря чернила изведешь, и время бестолку потеряешь, — Бласта позволила себе слегка улыбнуться краешками губ. — Директор его не подпишет, так что, Тэри, лучше прочитай хотя бы несколько сказок для дошколят. Освежи память. Пригодится. — Так ведь директор — это я! — А вот потому он и не подпишет, — заверила Верд-Бизара декан Блэзкора и, видя, что врач закончил осмотр пациента, она спросила: — Что скажете, Ди? Неужто все настолько серьезно, как вы тут нас и пугали? Пак глубоко вздохнул, помассировал пальцами переносицу, а затем, пожевав свои сухонькие губы, печально посмотрел на учительницу: — Даже намного хуже, Бласта. — Доктор в недоумении развел руками. — Скажу честно, я не знаю в чем причина болезни. С уверенностью могу сказать только одно: простуда здесь совершенно ни при чем. Вы меня хорошо знаете. Я много повидал всевозможных недугов и несчастных случаев, и вроде бы вполне успешно противостоял им в школе несколько десятков лет. А вот сейчас я бессилен что-либо сделать. Кудрявая голова Баретто после таких слов понуро свесилась, а пальцы принялись самовольно теребить воротник мантии, так и норовя порвать его на лоскутки. Аня вместе с Таней почти одновременно испуганно вздрогнули, словно нос к носу неожиданно столкнулись в темном переулке с толпой подгулявших оборотней. А профессор Мардер с такой силой переплела пальцы рук в замок, что костяшки побелели. — Я могу предложить единственное в таком случае средство, которое может победить почти любую болезнь. — Слеза дракона, — Этерник понимающе покачал головой. — Разумно. Пак достал из кармана халата маленький пузыречек с прозрачной жидкостью. Потом он накапал в мензурку пять крохотных капелек, подумал пару секунд и добавил еще две. И, разжав безвольный рот Каджи, влил в него лекарство. Буквально через миг глаза парнишки широко распахнулись, приобретя некоторую осмысленность во взгляде. Но уже в следующее мгновение Гоша быстро перегнулся через край кровати, и его обильно вырвало. Затем он обессилено откинулся на подушку, вновь провалившись в беспамятство. И по всему видать ему стало только хуже: лоб покрылся крупными каплями пота, а тело сотрясала безудержная дрожь. Бласта невозмутимо взмахнула волшебной палочкой, приводя комнату в порядок. — И что же нам теперь делать, Ди? — директор нахмурился, став непривычно строгим и серьезным. — Я не знаю, — на лбу врача красовались капельки, ничем не уступающие Гошиным. — Ждать, молиться, верить... Когда Пак поднялся с кровати, в комнату влетела запыхавшаяся Мерида, а следом за ней Янка. Девушка тут же бросилась к брату, но хрупкий невысокий Диорум успел на удивление крепко ухватить ее за кисть руки и уволочь к окну. — Мэри, успокойся! Послушай меня. Да не вырывайся ты, черт тебя подери! — вспылил врач, а девушка неожиданно угомонилась. — Мальчику сейчас нужен абсолютный покой. Его организм и так из последних сил сопротивляется недугу. Мы, к сожалению, ничем ему помочь не можем. А вот помешать — запросто. Я даже к себе в больничное крыло не собираюсь его забирать, чтобы не потревожить. А поэтому, — он строго обвел взглядом спальню, — требую, чтобы все, я подчеркиваю — все без исключения, немедленно покинули помещение.36 После минутного раздумья Пак добавил уже мягче: — Разрешаю остаться только кому-нибудь одному, чтобы следить за состоянием больного. Ну и помочь ему, чем сможет: лоб от пота протереть, давать как можно больше пить... Только это вряд ли получится. Хотя бы губы мальчику влажной салфеткой промакивать. У него на лицо сильное обезвоживание организма. Сам я, к сожалению, прямо сейчас остаться не могу. У меня в палате еще один тяжелый случай разлегся, переборщил с силой заряда фейерверка. А пришивать пальцы на руке, я вам скажу совсем не просто. А уж заставить их вновь нормально двигаться... Янка37 немедленно уселась на Гошину кровать, стиснула его горячечную руку своими холодными ладонями и, упрямо сжав губы, так выразительно полыхнула взглядом, что всем сразу стало ясно: выгнать отсюда девчонку не получится. Можно только убить и уж затем вынести частями. Один за другим учителя и ученики понуро удалились. — Да, да, только так, — прошептал Пак, уходя. — Единственное оставшееся средство... Мерида подошла к близняшке, и та сразу же напряглась туго скрученной пружиной, готовая в любой момент взорваться. А девушка жалобно посмотрела на брата, потом перевела предельно серьезный взгляд на его подругу: — Яна, пожалуйста, спаси его, — голос Мэри прозвучал едва слышно, словно поземка прошуршала. — Не дай Гоше умереть. Он — единственный, кто у меня остался в этом мире. Я потом для тебя все, что хочешь сделаю. Только помоги ему победить болезнь... Близняшка сглотнула тугой комок в горле, но так и не смогла что-либо произнести в ответ. Только коротко кивнула головой, да носом шмыгнула, намериваясь вот-вот разреветься. Мерида прижала ее голову к себе, ласково погладила по черным растрепанным волосам и, печально улыбнувшись уголками губ, нагнулась и чмокнула девчонку в макушку. А затем резко выпрямилась, схватившись за грудь и болезненно сморщившись. — Нет, только не сейчас, — на свет из-за отворота платья появился амулет, замысловатое переплетение трех странных рун на тоненькой цепочке, ожесточенно и ритмично пульсирующий жаром и тусклым кроваво-багряным светом. — Ну откуда они только берутся?! Девушка стремительно подлетела к окну, быстро глянула за стекло и бегом бросилась на выход, сменив небрежным движением руки длинное платье на свободный брючный костюм. Почти сразу за дверью она наткнулась на Верд-Бизара, придерживающего за плечо угрюмого Санчо и инструктирующего парнишку. — ...Смотри, головой отвечаешь. Никто, кроме перечисленных мною, не имеет права войти в эту комнату. Можешь применить в отношении особо непослушных любое заклинание. Только уж не убивай, ладно, а то мне потом оживлять придется. А это дело хлопотное... — Директор! Опять началось, — Мерида бесцеремонно перебила Этерника, дернув его за рукав мантии. — И сегодня, по всему видать, гораздо серьезнее, чем в августе. Ну откуда только они прут, я никак не пойму?! Ведь проход в прошлый раз мы вроде бы надежно запечатали... — Оповести всех учителей, Мэри, — директор выпрямился и в кои-то веки достал из-за пазухи свою волшебную палочку. — А я соберу наиболее толковых старшеклассников. Сегодня нам одним без их помощи не обойтись. Заодно и проверим, насколько хорошо ребята учились все эти годы. — Он хмыкнул в усы, лукаво сверкнув карими глазами. — И как мы преподавали, тоже выяснится. А Янка в это самое время, да и в последующие несколько часов, так и сидела на краешке Гошиной кровати, продолжая крепко сжимать его руку. Лицо близняшки одухотворенно сияло, словно яркая-яркая звезда в обрамлении непроглядной черноты волос, похожих на покров ночи. Глаза у девчонки были закрыты, а губы, едва заметно изогнувшись в мечтательной улыбке, беззвучно шептали что-то одной ей известное. И среди этого почти неслышного бормотания можно было разобрать иногда лишь отдельные отрывочные слова: мы... еще... легко... мы с тобой... всегда... везде... а, помнишь... вместе... я ж тебя, глупый... ё моё... Периодически Янка распахивала глаза, лихорадочно сверкающие, но уже без малейшего намека на слезы, осторожно протирала лицо Гоши полотенцем, собирая капельки пота, которые появлялись с каждым разом все реже и меньше. Потом девчонка приподнимала голову друга и пыталась хотя бы немного напоить его кристально чистой водой из стакана с выжатым туда соком лимона. Потрескавшиеся губы Каджи жадно тянулись к влаге, но зубы продолжали оставаться упрямо сжатыми. И в результате сквозь них воды внутрь попадало гораздо меньше, чем стекало по подбородку. Но и таким скромным результатом близняшка оставалась довольна: все лучше, чем совсем ничего. Уложив друга обратно, она вновь закрывала глаза и продолжала нашептывать свою "колдовскую молитву". И ведь, похоже, что сработало. В крайнем случае, парнишка больше не метался в бреду, малость успокоившись, хотя в остальном улучшений пока заметно не было. Разве что дыхание стало чуть глубже, ровнее и спокойнее. Да его сердце слегка активнее принялось сжиматься и разжиматься. И на мертвенно-бледных щеках Гоши проступил тускло-розовый румянец. До самого глубокого вечера в комнату не заглянула ни одна живая душа. А потому никто и не увидел, что Янка тоже изменилась за прошедшее время. Когда за окном солнце стало царапать своим краем западную стену замка, на ее волосах засеребрилась крохотными искорками малюсенькая змейка, точь-в-точь как у Каджи, только справа, а не слева. Вволю насверкавшись, она так и застыла там к утру серебристо-седой прядкой. Воскресенье сгинуло в небытие. Прошла и ночь. А затем и следующий день тихо догорел, взметнувшись ввысь пепельно-черной ночью и искрами звезд. Но и она постепенно растворилась в лучах восходящего солнца. Начиная уже с первой ночи, близняшку периодически пытались выгнать из комнаты, чтобы она отдохнула и хотя бы немного поспала. Но ни уговоры Тани Сантас, ни сестренкины обещания часок-другой заменить ее около Гоши, ни серьезно-участливые советы Баретто, ни категоричные приказы Бласты Мардер, — одним словом, ничто не могло заставить девчонку бросить друга в беде. И даже усталый Этерник в понедельник утром лишь рукой махнул на ее упрямство, когда заглянул узнать как дела у больного. — Опять уроки прогуливаешь, Лекс? — поинтересовался директор. — Если мне не изменяет память, то твои одноклассники сейчас после урока истории магии отправились изучать перемещение через каминную сеть. Ты вполне могла бы оставить Гошу на полдня под присмотром Кати Дождик. Она у нас самая лучшая ученица на факультете, так что без особых усилий догонит своих одноклассников, пропустив один день учебы. А вот тебе сложнее придется наверстывать упущенное. Но Янка так жалобно посмотрела в глаза Верд-Бизара, что у него не хватило духу настоять на своем. Он только вздохнул глубоко и пробормотал, к удивлению, засмущавшись: — Ладно, ладно, сиди уж, коль такая настырная. От уроков я тебя освобождаю, кстати, не в первый раз уже. — И директор соизволил даже пошутить. — Так что вы с Каджи теперь дважды мои должники. Когда у девчонки началась вторая бессонная ночь, ее просто-напросто стали выпроваживать под разными предлогами едва ли не силой. Но, побродив где-то минут пятнадцать или двадцать, близняшка упрямо, молча и целенаправленно, как запрограммированный зомби, возвращалась обратно, видимо сочтя, что выгонявшие ее, уже и сами ушли. Действуя на автопилоте, Янка, тем не менее, уверенно и легко огибала возникающие препятствия в виде мебели, друзей и учителей. И так же молча, невозмутимо занимала свое привычное место на Гошиной кровати. А когда один раз оно оказалось занято Аней, то девчонка несильно ткнула сестру кулаком в плечо и без долгих разговоров указала пальцем на дверь, дескать, проваливай, моя очередь дежурить. Та только головой покачала осуждающе, но подчинилась недвусмысленному приказу. В результате всем без исключения надоело бестолку шугать безбашенную в своей настырности Янку, к тому же напрочь убитую горем, голодную и невыспавшуюся. И на нее махнули рукой: пусть что хочет, то и вытворяет. Кроме нее самой хуже от этого никому не станет. Но и близняшкины силы были не беспредельны. Ближе к утру второй ночи ее глаза все реже и реже открывались, чтобы глянуть на состояние друга. Губы, уставшие саму себя убеждать, что все будет хорошо, и они на пару с Гошей еще устроят всем в Хилкровсе тихую Варфоломеевскую ночь, перестали слушаться хозяйку. И Янка, не долго думая, устроилась рядом с Каджи, свернувшись калачиком, точно котенок. А руку парнишки так и не отпустила, прижавшись к ней щекой. Такую идиллию и застал Своч Батлер на самом рассвете.38 Он сегодня был ответственным дежурным по школе, вот и зашел глянуть, что тут к чему. Декан Даркхола постоял минуту, нахмурившись и крепко задумавшись о чем-то своем. Потом встрепенулся, грустно усмехнувшись. И подхватив крепко спящую девчонку на руки, отнес Янку в ее спальню.39 Вернувшись в комнату Каджи, преподаватель защиты от темных сил придвинул к кровати кресло и удобно устроился в нем полулежа, вытянув ноги. Его тонкие и длинные музыкальные пальцы выбивали причудливую мелодию, поочередно соприкасаясь подушечками. На губах застыла ухмылка непонятного назначения: и не ехидная, но и не сочувствующая. А взгляд учителя, окаменевший в одной точке где-то на переносице Гоши, казалось вовсе и не видит парнишку, а устремлен или помимо него или внутрь себя. Вот только Каджи, к сожалению, ничего из происходившего вокруг него не видел. У парнишки были совсем другие развлечения. С самого начала беспамятства и до его конца перед его глазами возникали на минуту, не больше, одно за другим лица. Множество лиц, тысячи, если не миллионы. Они неспешно сменялись, дав себя рассмотреть в мельчайших подробностях, так ни разу и не повторившись. Вся их чехарда была для Гоши абсолютно бессмысленна. Даже плавая в бреду, он отчетливо сознавал, что никогда раньше их не видел, да и не мог видеть. Но они упрямо появлялись крупным планом, отчетливые до самой последней тоненькой морщинки, до малейшего прыщика и совершенно разные: молодые, старые, детские, уродливые и красивые, тонкие, толстые и нормальные, человеческие и не совсем. И когда парнишке совсем уж наскучила нескончаемая череда образов, перед его глазами застыло, не собираясь исчезать, как прочие, лицо юноши, отдаленно кого-то напоминающее. Большие миндалевидные глаза, короткие кучерявые волосы, черные, как смоль, черты несколько крупноватые, но красивые, приятные для глаза. На малость пухловатых губах приклеилась усмешка, чуть ехидная, но больше грустная. А потом в Гошиных ушах прозвучал настойчивый шепот, поражающий своим ледяным равнодушием: — Этот был первым, кого ты убил. Собственной рукой, точнее волшебной палочкой. Заклинание Авада Кедавра. И нет человека. Впрочем, поделом ему, заслужил... — Нет, — возразил Каджи навязчивому бреду. — Я никогда никого не убивал. И не собираюсь... — Убил, убил, — со всех сторон на парнишку обрушились голоса самых различных оттенков от спокойно-увещевательных до надрывно-ненавидящих. — Ты убил! Это ты многих из нас убил. Убил, убил, убил... — НЕ-Е-Е-ЕТ!!! Я НИКОГО НЕ УБИВАЛ!!! Гоша орал во все горло, стараясь заглушить многоголосый хор, слаженно скандирующий одно единственное слово: убил. Руки сами собой сжались в кулаки, невиданная доселе ярость затопила каждую клеточку мозга, злость кипела в груди и рвалась цепным псом наружу, захлебываясь неистовым лаем. И тут его пронзила дикая мысль: "Но за то, что вы так настойчиво меня истязаете, абсолютно невиновного, я хочу вас убить. ДА, ХОЧУ! Прямо сейчас". Голоса тут же резко смолкли. Но им на смену уши Каджи захлестнул чей-то радостный вой, а затем и тихий хрипловатый смешок, стремительно переросший в дикий оглушающий хохот, от которого, казалось, лопнут барабанные перепонки. Но в один миг он резко оборвался40 и прозвучал спокойный голос, странно знакомый, уже не раз им слышанный, но все же неузнанный: — Я жду тебя, Гоша. Не задерживайся, нам еще так много предстоит сделать с тобой, что не стоит терять драгоценное время на разные пустяки. Дружба, любовь, доброта, верность, честь, — все это пыль и прах на наших сапогах. ВЛАСТЬ И ВЕЧНОСТЬ! Вот что нам нужно. Тогда и все остальное само собой появится. Я жду, иди... Бредовый мир завращался в голове парнишки, все ускоряясь. И вот он уже похож на воронку безразмерного торнадо, куда самого Каджи затягивает с неукротимой силой. Он сопротивлялся, сколько мог, но тщетно. Еще миг, и вот его, Гоши, уже нет. И тут же парнишку выбросило с другой стороны вздорного мироздания. Выкинуть-то — выкинуло, да вот только его ли? Каджи медленно открыл глаза.41