Джонас

Проснулся Джонас ещё до восхода. Он вздохнул, ощущая тяжесть грядущего дня, но не попытался вновь заснуть. Откинул одеяло, встал, оделся, вышел из комнаты. Спустился по лестнице. Услышал, как на кухне гремит сковородками Мэй, и направился туда.

— Доброе утро, Мэй, — сдержанно поздоровался он. Мэй едва удостоила его кивком. — Скажи мне, пожалуйста, где... похоронен Дэвид.

Мэй пристально взглянула на него и рассказала, как пройти на кладбище и где искать могилу.

Джонас без труда нашёл это место. "Возлюбленному сыну, невинному ангелу Дэвиду Хоупли," — прочитал он, чувствуя, как что-то леденеет внутри. До сих пор смерть сына воспринималась им как что-то, к нему не относящееся. Утро выдалось холодным, но он долго простоял там, пытаясь понять, что ему следовало сделать, что он мог сделать и как ему теперь быть дальше.

Или таково его наказание? Испытать все, что довелось испытать его брату?

"Да, я виноват, Господи, — думал он, стоя у могилы сына, — но в чем виноват он? В чем виновата Кейт? Почему ты не наказал меня одного? Я заслужил это, а они — нет."

Он прекрасно помнил, как настойчиво Кейт гнала его в прошлый раз, и ожидал такого же отношения, вернувшись к обеду. Но — вероятно, от горя — в этот раз Кейт не предпринимала никаких активных действий против него. Она просто... не замечала его. Джонас сказал себе, что это даёт ему формальный повод оставаться здесь, рядом с ней.

Прошло несколько дней, но ничего не изменилось. Кейт не проявляла по отношению к нему ни нежности, ни враждебности. Неужели он просто перестал для нее существовать? Джонасу не хотелось в это верить. Он решил рискнуть.

Провожая ее однажды до дверей спальни, он не попрощался, как делал обычно. Он крепко держал ее за руку, не давая уйти, заставляя смотреть ему в глаза. Она не сопротивлялась. Тогда он потянулся к ее губам — медленно, предоставляя ей возможность отказаться, отвернуться, оттолкнуть... Но она ответила на поцелуй. Губы ее были холодными и словно каменными, но она ответила — не закрывая глаз, не обнимая его.

— Спокойной ночи, — сказал Джонас, отпустил ее и отправился в свою комнату. Но ответа на свой вопрос он так и не получил.

Он долго лежал без сна, вглядываясь в темноту. В конце концов понял, что не уснет, оделся и вышел из дома. Кейт слышала, как хлопнула дверь внизу. Ей в голову пришло только одно место, куда мог бы пойти мужчина в такой час ночи. Но она ошибалась. Джонас ходил на кладбище.

На следующее утро Джонас заметил некоторые изменения в поведении жены. Изредка она одаривала его злобными взглядами и старалась не приближаться к нему. Джонас мог только вздохнуть и смиренно принять такое отношение к себе.

В этот же день, чуть позже, он получил письмо от брата. Новости были, конечно... своеобразными. Он даже не знал, говорить ли об этом жене. Но ведь он решил быть с ней честным во всем. Он знал, что Кейт сидит в кресле в своей комнате, уставивишись в пустоту перед собой.

— Кейт, — он вошел, не постучавшись.

Она взглянула на него.

— Я получил письмо от брата.

Джонас нервно сглотнул.

— А он... получил известия из Франции. Мы с ним долгое время после смерти нашей матери жили у ее сестры.

Кейт внимательно слушала.

— Дело в том, что... умерла мать моей дочери, — признался наконец Джонас. Реакция Кейт превзошла все его ожидания. Руки ее сжались, глаза сощурились.

— И сколько же всего у тебя детей? — очень тихо спросила она.

— Двое. Две девочки. Мать одной из них замужем за богатым человеком. Та девочка считается законной дочерью ее мужа. А Клер... Ее мать владела таверной. Таверна сгорела, и она погибла в пожаре. О Клер больше некому позаботиться...

Кейт встала с кресла.

— Ты... Мерзкий распутник. Что-то я не заметила, чтобы ты часто вспоминал о своей дочери. Ты вообще сможешь вспомнить всех, с кем спал?! Ты вообще уверен, что у тебя всего две дочери?! Пока твой сын умирал, ты развлекался в постели с шлюхой! Пока я страдала, ты напивался и веселился!

Все было совсем не так, но Джонас молчал. Кейт закатила ему звонкую пощечину, Джонас поморщился, но стерпел и это. Ему казалось, что такой гнев лучше молчаливого безразличия и постепенного угасания.

— Твой брат сообщает тебе о судьбе твоей дочери! — продолжала бушевать Кейт. — Тебе не кажется это странным?! А мне почему-то кажется! И очень интересно, почему это ты именно сейчас вдруг решил принять участие в судьбе Клер? Она уже достаточно взрослая, чтобы заинтересовать тебя?

— Ну, знаешь, Кейт, это уже слишком.

— Так сколько же ей лет?

Джонас проглотил тяжелый комок, вставший в его горле, прежде чем ответить:

— Восемь или... девять. Я не помню точно.

Кейт презрительно улыбнулась:

— Еще бы ты помнил. И что же предлагает сделать твой брат?

— Он говорит, что если я не смогу или не захочу позаботиться о девочке, то он и его жена с радостью примут ее в свой дом.

— Его жена? Та женщина, которая наставляла ему рога прямо на балу?!

(У Джонаса что-то оборвалось внутри, когда он понял, что даже безразличная к высшему свету Кейт в курсе несчастливой семейной жизни его брата.)

— Ну уж нет, я не позволю той женщине даже близко подойти к бедной девочке. Клер должна жить здесь.

— Кейт, если ты не сможешь принять Клер с любовью, если свою ненависть ко мне ты перенесешь на нее, то лучше ей жить в Эшли-парке. Он достаточно большой, чтобы девочка смогла не попадаться на глаза жене моего брата, и слуги будут любить ее...

— Не смей даже предполагать, что я смогу ненавидеть ребенка, — процедила она.

— Хорошо, — Джонаса терзали сомнения, но у него все-таки была надежда, что Кейт сможет перенести свою нерастраченную любовь на другого ребенка и заменить Клер мать. Он надеялся, что и Клер послужит для его жены утешением, поскольку, очевидно, сам он ничего сделать для нее не мог. — Я выезжаю сейчас же.

Глава 14

Первым делом Джонас отправился в Эшли-парк, к брату. В последний раз они виделись не так давно, несколько недель назад, но тогда Джонас словно ходил по лезвию ножа, пытаясь оценить отношения брата с Эммой. Теперь же он так запутался в своей жизни, что хотел поговорить с братом обо всем. Хотел выслушать его мнение.

Он прибыл как раз к обеду. Вымылся, переоделся и присоединился к Теодору и Эмме за столом. Его поразила ироничная мягкая улыбка, которую лорд Эшли подарил своей жене, и еще больше поразила Джонаса ее ответная осторожная улыбка. Кажется, не так все плохо, как было раньше.

Когда они уединились в кабинете, Теодор бросил косой взгляд на закрытую дверь, улыбнулся каким-то своим мыслям и спросил:

— Так что ты решил, Джонас?

— Клер будет жить со мной и моей женой, — ответил тот, не поднимая глаз.

— Ты уверен, что это разумно?

— Нет.

Джонас взглянул на брата.

— Мой сын умер. Я не писал тебе.

— Сочувствую, — сказал Теодор после долгой паузы и налил брату вина. Они выпили. Джонас потер глаза, пряча невольно навернувшиеся слезы. Он думал, что уже свыкся с потерей, но искреннее сочувствие брата произвело неожиданный эффект.

— Что случилось? — спросил Теодор.

— Вспышка оспы в Хэмпшире. Представляешь — оспы!

Теодор выглядел искренне удивленным и опечаленным.

— Когда-нибудь с оспой покончат навсегда, — сказал он тихо.

— Когда-нибудь, — с кривой улыбкой поддакнул Джонас. — Ты не знаешь, у Клер есть... прививка или... что-нибудь?

— У нее прививка, Джонас.

— Хорошо.

— А как твоя жена примет девочку теперь?

— Я не знаю. Мне кажется, они смогут найти утешение друг у друга.

— Почему же ты не можешь утешить жену?

— Она не примет моего утешения. В Лондоне я был с другой женщиной. Когда я узнал о вспышке болезни, я вернулся к Кейт, она потянула меня в спальню, но я... я признался ей. Теперь она не простит меня.

Теодор внимательно смотрел на брата.

— Ты ждешь моего совета?

Джонас пожал плечом.

— Тебе не следовало признаваться.

Джонас удивленно посмотрел на брата.

— Я вижу, Кейт что-то для тебя значит. Я не знаю, почему ты сделал то, что сделал, и глупо говорить, что не следовало этого делать. Я вижу, ты и сам раскаиваешься. И этого достаточно, понимаешь? Если ты искренне раскаиваешься в своем поступке, если ты твердо намерен никогда больше такого не делать, то тебе просто надо было сказать, что ты этого не делал.

— Хотя с другой стороны, — вздохнул Теодор, — возможно, если бы она поверила на этот раз, ты бы стал вновь и вновь лгать ей подобным образом.

— Она не верила мне даже тогда, когда я действительно был ей верен. Я сбежал от ее упреков в Лондон и... сделал то, что сделал.

Теодор мрачно улыбнулся.

— И, честно говоря, сейчас я тоже сбежал от нее, — продолжал Джонас. — Признался в том, что у меня есть дочери, — и сбежал. Вероятно, я не должен был этого делать?

Теодор покачал головой.

— Ты сказал ей, что едешь за Клер?

Джонас кивнул.

— И ты на самом деле поедешь?

— Да.

— Иногда сбежать действительно необходимо. Время и расстояние заставляют нас взглянуть на все по-другому. Может быть, твоя жена поверит, что ты искренне раскаиваешься.

Джонас невесело усмехнулся.

— И я поеду с тобой. Думаю, Эмма тоже не откажется поехать с нами.

Они помолчали.

— Я заслужил все это, признаю, но Тео... — пробормотал в конце концов Джонас. — В чем виновата Кейт? В чем был виноват Дэвид?

Теодор вздохнул.

— Ты хочешь, чтобы я рассказал тебе о великом замысле Господнем? Чтобы порадовался, что наконец отомщен? — Теодор сухо усмехнулся и отрицательно покачал головой. — Не ищи смысла там, где его нет. Мир несправедлив. Я сочувствую твоему горю. И я не желал тебе зла, хотя, безусловно, рад видеть, насколько ты изменился.

Джонас склонил голову.

— Но если мир не справедлив, к чему тогда вообще делать что-то? Зачем, например, вытаскивать меня из долговой тюрьмы?

— Например, затем, чтобы всю оставшуюся жизнь не мучиться сожалениями, что я мог что-то сделать и не сделал. Я мог — и я сделал.

Шутил Теодор всегда с серьезным видом. А сейчас он казался Джонасу слишком легкомысленным. Значит, в его словах был какой-то подвох. Знать бы еще, какой...

Глава 15

Конец сентября 1834 г.

Франция. Недалеко от Руана.

Как все же это странно — стать отцом для взрослой девочки. Джонас просто не мог воспринять ее, как собственное чадо. Возможно, познакомься он с ней еще лет через пять, то увидел бы лишь красивую юную девушку, с которой приятно поваляться в постели. Сейчас же он не воспринимал ее никак. Клер отвечала ему тем же. Впрочем, она и к леди Эшли не проявляла никаких чувств. Клер шла навстречу только Теодору, чему Джонас нисколько не удивлялся. Благожелательный и чуть отстраненный, лорд Эшли одной своей мягкой улыбкой всегда мог пробиться через застенчивость, скромность и страх юных девиц. И при этом всегда был для них безопасен.

За девочкой после смерти матери присматривала одна деревенская бабка, которой Теодор регулярно платил за то, чтобы та раз в три месяца присылала известия о Клер. Бабка та была суровой и жадной, но, рассчитывая на достойную награду от лорда, с девочкой обращалась довольно терпимо.

Эмма осталась в гостинице.

Братья остановились перед дверью дома.

— Войдешь первым? — спросил лорд Эшли у брата. Джонас нерешительно кивнул и постучал в дверь. Старуха открыла дверь.

— Чего надо? — спросила она по-французски.

Внутри дома, за спиной бабки, виднелась худенькая детская фигурка.

Поскольку Джонас не отвечал, Теодор взял на себя представления.

— Мадам Мезон, я лорд Эшли, а это мой брат, месье Джонас Хоупли. Мы приехали за Клер.

Знакомство с дочерью оказалось для Джонаса очень неловким. Он смог выдавить из себя только короткое "здравствуй". Дальше разговор вел Теодор. Он поблагодарил мадам Мезон за помощь, расплатился с ней.

— Здравствуй, Клер. Я твой дядя.

Девочка нерешительно ответила на приветствие, потом бросила быстрый взгляд на второго гостя и уткнулась носом в куклу.

— А я твой отец, — нашел в себе силы произнести несколько слов Джонас. В ответ девочка только крепче сжала свою тряпичную подругу.

В гостинице удалось снять всего две комнаты. В одной разместились Джонас и Теодор, в другой — Эмма со своей горничной, Кэтрин. Поэтому Клер практически сразу оказалась предоставлена заботам женщин. Эмма не умела проявлять сердечность и от неловкости обращалась с девочкой несколько прохладно. Но Кэтрин, несмотря на то, что французского не знала, вдруг сразу оказалась для Клер лучшим другом. Справедливости ради, Клер ведь никогда и не предполагала, что у нее есть богатые и титулованные родственники в Англии, поэтому общаться со служанкой, даже не понимая ее языка, для девочки было вполне естественным.

Когда все они спустились к обеду, Теодор задал вопрос:

— Эмма, Клер, не хотели бы вы съездить в Париж? Обновить гардероб? — Теодор улыбнулся жене.

Все посмотрели на Клер. Девочка неловко пожала плечом.

— Знаешь, Теодор, — сказала тогда Эмма, — мне кажется, сейчас не самое подходящее время для путешествий.

Эмма осторожно кивнула в сторону племянницы.

— Мы можем совершить эту поездку через год или два. А сейчас, я думаю, будет достаточно побывать в Руане. Это не задержит нас надолго.

Джонас, затаив дыхание, следил за разговором брата и его супруги. Он понял, что у вопроса Теодора было двойное дно. Барон Эшли вновь устраивал проверку своей супруге. Джонасу осталось неизвестно, поняла ли та, что это была проверка, но когда Теодор повернулся к нему, Джонас понял, что леди Эшли эту очередную проверку выдержала.

— Джонас? — спросил барон.

— Да. Я думаю, Руана будет достаточно.

— Клер? — обратился Теодор к девочке. Джонас подумал, что должен был сделать это сам. — Ты не против, если мы заедем в Руан?

Девочка снова пожала плечом.

В Руане Эмма наконец смогла найти общий язык с девочкой.

Она подавила желание одеть Клер как собственную дочь, потому что понимала: такие платья будут неуместны в деревне, где жила Кейт.

Девочке купили десяток скромных, но добротно сшитых нарядов, а белья, платков, ботинок и шляп в несколько раз больше, чем требовалось. Теодор лишь добродушно усмехался, оплачивая счета. Эмма приобрела замечательное платье для своей горничной, несколько элегантных нарядов для себя.

Клер не смогла остаться равнодушной к новым платьям, о которых раньше даже не мечтала. Тем более, Эмма не удержалась и все-таки купила для племянницы несколько нарядов, достойных дочери герцога. Леди вовсе не пыталась подкупить девочку, просто все это доставляло Эмме удовольствие.

— Джонас, какой размер у вашей жены? — спросила однажды она.

Джонас растерялся.

— Примерно как у вашей горничной. Только Кейт чуть повыше ростом.

— А ее любимый цвет? Какие платья она носит?

Джонас тяжело сглотнул.

— Черный, — мрачно пробормотал он, замыкаясь в себе.

Эмма прикусила губу, досадуя на свою нелепую оплошность. Она и сама до сих пор ходила в полутрауре, отдавая дань памяти свое малышке. Она не решилась купить что-либо для Кейт.