Нашествие арабуру

С тех пор в Японии говорят: 'Ленив, глуп и недальновиден, как готоба'. А еще говорят, что, прав не тот, кто изворотливей, а тот, кто сильнее духом. А еще говорят, что честен тот, кто всегда говорит себе правду.

* * *

Акинобу решил не ждать Натабуру на прежнем месте — в квартале Хидзи, где всего-то жила сотня-другая бродяг. Это было бы верхом безрассудства, да и вообще — глупо. Во-первых, здесь они заметны, как вороны на заснеженном поле, а во-вторых, есть было нечего. Он оставил всего лишь сломанную ветку, которая указывала направление, в котором они ушли. Ветка быстро высохла и ничем не отличалась от хлама, которым была полна хижина, но только для неопытного глаза.

Если бы они задержались до утра, то увидели бы Невидимку из Ига — человека, который появился словно ниоткуда, но пришел точно по следам, которые оставил Натабура и его люди, не заступая, однако, на желтую императорскую дорогу, да и вообще сторонясь ее, словно чумы. И хотя крапива поднялась, как и прежде, он безошибочно нашел тропу и незаметно, как хонки, проник в хижину. Ему хватило одного взгляда, чтобы понять, сколько людей находилось здесь — семеро. Даже клок шерсти Афра не ускользнул от его опытного взора. Волос был самый что ни на есть собачий, хотя вначале человек подумал, что он принадлежит песиголовцу, и это его насторожило, но и потом настороженность не прошла — медвежий тэнгу, путешествующий с людьми — весомый аргумент, чтобы быть втройне осторожным, ибо медвежий тэнгу — большая редкость в стране Нихон.

Ветку он тоже обнаружил, но не тронул. Кто знает, может, завтра явится человек, чтобы проверить знак? Ветка указывала на запад, где на краю города находился квартал чеканщиков, один из немногих не разоренных арабуру, ибо они оказались большими ценителями серебряной и медной посуды, на которой любили сладко поесть. Что же, правильно, подумал он, где еще можно раствориться в толпе, не привлекая внимания. Да и знак направления сделан со смыслом: на длинной части ветки кора была содрана и завязана в виде иероглифа 'ума' . Но только опытный глаз мог отличить иероглиф от случайной былинки.

По большому секрету надо сообщить, что Невидимку из Ига звали Абэ но Сэймэй. Запомните это имя. Никто ничего толком о нем не знал: чем он занимается и как его зовут, что он есть и где спит, наконец, кого любит, а кого ненавидит. Люди, которые обучали его, позаботились обо всем этом. Он был никем. Тенью дракона Аху , выходцем с горы Сирояма, для которой время не уходит и приходит, а пребывает поныне. Принадлежал он к школе 'Врат Дракона'.

Имя его знали только Три Старца. Эти Старцы находились далеко на севере, в горах, в долине Проклятых самураев, точнее, в одноименном монастыре. Но даже на таком отдалении они видели каждый его шаг и действовали весьма успешно. Их девизом было изречение: 'Чтобы победить врага, нужно всего лишь время'. Они были адептами дзэн-буддизма, и времени у них было более чем достаточно — вечность.

Поэтому-то Абэ но Сэймэй по кличке Невидимка из Ига и пребывал в разоренной столице. Каждые сэкки он посылал отчеты голубиной почтой и получал инструкции, что ему делать. Иногда его задания были весьма странны и на первый взгляд непонятны. Иногда надо было кого-то убить. Такие задания были самыми простыми. А иногда требовалось всего лишь появиться в нужное время в нужном месте и помочь конкретному человеку, или напротив, отвести от кого-то беду, или свести двух больших людей, а иногда просто столкнуть камень с дороги — и ход истории менялся. Его ментальность была высшего порядка, хотя и имела ограничение, связанное со спецификой деятельности, но от этого никуда нельзя было деться, поэтому в его действиях присутствовала ваби .

По идее, старцы с гор должны были послать в столицу Мира двух, а лучше трех совершенно разных людей, с разными способностями и функциями, но таких исполнителей было слишком мало, и все, что можно было соединить, соединилось в одном единственном человеке — Абэ но Сэймэй.

С последней голубиной почтой пришел наказ посетить харчевню на Поднебесной. Суть задания, как всегда, не раскрывалась. Да этого и не требовалось, ибо в дзэн, как в 'Цветочной проповеди' Будды, ничего не требовало объяснений.

— Эйя! — только и воскликнул Абэ но Сэймэй.

Почему его привлек именно этот след, он не знал, да и не стремился узнать, ибо действовал по наитию — так, как его обучили. Если это акуто, то я их убью, подумал вначале он, а если кто-либо другие, посмотрим. Последнее время мелкие банды в надежде поживиться все чаще проникали в столицу Нихон. Они маскировались под крестьян или ремесленников, были дерзки и одновременно трусливы, как стаи уличных собак. Абэ но Сэймэй быстро понял, что за главного в группе человек с посохом. Следы от него были если не четко, то все же заметны по правую сторону от тропинки. Еще Абэ но Сэймэй определил, что у одного из людей есть меч, ибо, когда этот человек садился отдохнуть, он характерным движением подвертывал левую ногу и усаживался, налегая, на нее, словно оберегая ценный меч, который оставлял в пыли или на траве присущий ему след. А еще был подросток, который вообще не хоронился и шел, сбивая головки цветов. Подросток был босым. Вот только четвертого человека Абэ но Сэймэй никак не мог расшифровать. Был он легок на ногу и всегда продуманно устраивался на отдых: не мял траву и не ложился навзничь, предпочитая облокачиваться на дерево. Когда он поднимался с земли, то перекатывался, повторяя прием ухода от удара. Это значило только одно — человек был обучен всегда и во всем быть начеку. Неужели это один из наших, задумался Абэ но Сэймэй. Неужели на стороне акуто появились ниндзюцу? Если это так, то предателя надо было срочно убить. Он стал искать особый знак, который каждый из невидимок школы 'Врат Дракона' должен был оставлять на земле, но ничего не нашел. Мало того, этот странный человек даже заметал след своих ног. Нет ничего хуже, чем хорониться таким странным образом. Стало быть, рассуждал Абэ но Сэймэй, я столкнулся с опытным собратом. Но собрат ли он? Это надо было еще проверить.

Он скользнул из хижины, как тень, не оставляя следов, и трава за ним тут же встала стеной. Даже учитель Акинобу и Натабура не умели так ходить. Три фактора способствовало этому: специальная обувь, специальная одежда, за которую не цеплялись репейники, и навыки движения в чаще — Абэ но Сэймэй думал, как трава, и разговаривал с ней, становясь травой. Непосвященному человеку это казалось чудом, поэтому многие думали, что такие люди, как Абэ но Сэймэй, умеют летать. Сам же невидимка из Ига был уверен, что ему помогают предки, Боги и собственная голова.

Даже то, что те четверо пошли не кратчайшей дорогой — желтым императорским трактом, а выбрали окружной путь, говорило о том, что люди избегали арабуру. А кто их не избегает? — спросил он сам себя. Все избегают. Стало быть, они пришли специально. Идут налегке, без ноши, с одним мечом и посохом. Ну и с ножами, конечно, которые не запрещены. Но зачем меч? Это сбило его с толку. Никто в здравом разуме не будет носить меч открыто, ибо при встрече с арабуру это означает мгновенную смерть. Значит, значит... Стоп! Ничего не понял. Должно быть, еще рано делать выводы.

Так и не разгадав загадку, Абэ но Сэймэй просто шел за странным людьми и незаметно попал в квартал чеканщиков, а потом и дальше — в квартал ювелиров. Это обстоятельство удивило его еще больше: как незнакомцы, не зная города, смогли миновать все заставы?

Надо было бы, конечно, пойти по желтой императорской дороге и исследовать императорский лес, который когда-то был просто городским парком, но Три Старца запретили даже думать об этом, поэтому Абэ но Сэймэй не пошел за Натабурой и его товарищами.

В квартале чеканщиков Абэ но Сэймэй уселся на веранде крохотной харчевни, заказал чая и принялся ждать, не опасаясь арабуру, ибо Абэ но Сэймэй не было равных в искусстве исчезать подобно хонки — ведь ниндзюцу учились у своих бестелесных собратьев, тем более, что в такие тяжелые времена хонки всех мастей делились с людьми своими большими тайнами и мелкими секретами.

Перед Абэ но Сэймэй лежала площадь треугольной формы, которая словно в насмешку называлась Поднебесной и которая затерялась между кварталом чеканщиков, кварталом ювелиров, Исии — кварталом каменотесов, изготовлявших саркофаги и могильные камеры, и кварталом ткачей — Онамути, где шили кимоно и другую одежду. С приходом арабуру эти профессии пришли в упадок, и от былого величия этой хотя и крохотной, но всегда многолюдной площади остались одни воспоминания — харчевня на семь столиков. Большего хозяин себе позволить не мог, потому что в эти смутные времена редко кто отваживался провести у него вечер, не опасаясь быть застигнутым патрулем арабуру или их приспешниками — кэбииси , которые выслуживались перед новыми хозяевами, не жалея живота своего.

В эту харчевню Абэ но Сэймэй ходил ровно три дня, на четвертый свое выходил. Недаром он считался мастером своего дела.

* * *

Прошло три дня — Натабура не возвращался. Акинобу невольно начал волноваться. Хотелось верить, что ним ничего не случилось. Без боя он не дался бы, утешал себя учитель. Шума же в столице не было? Не было! Ни погони, ни криков, ни драк. Только на севере новые хозяева устраивались поудобнее, возводя вместо Нефритового дворца аляповатую золотую крепость-пирамиду. Ее было видно ото всюду. Она мозолила глаза, как грязное пятно на стене. В любом случае, надо ждать, рассуждал Акинобу. Если что случилось, думал он, Афра наверняка бы нас нашел, ведь у него отменный нюх.

А именно в этот момент Натабура с Афра в поисках пропавших Язаки и Ваноути как раз столкнулись с арабуру.

Акинобу по одному ему понятному наитию решил выйти в город. Он и сам не понимал, почему должен посетить харчевню 'Кума' , и усесться на веранде с видом на Поднебесную. Повинуясь странному влечению, он не взял и посох из белого корейского дуба. Что-то ему подсказывало не делать этого. Он не стал рассуждать на эту тему, а просто отставил его дома и наказал Баттусаю не выпускать строптивого генерала Го-Тоба ни под каким предлогом. Если мальчишка Митиёри довольствовался добровольным заточением, находя в этом даже какую-то романтику, то генерал рвался напиться. Причем, сделать он это пытался в полном облачении монаха и с мечом на боку. Никакие доводы на него не действовали, и он стал изрядно надоедать Акинобу. Но Акинобу еще не принял решения, что делать с глупым генералом, который с каждым днем становился все непредсказуемей. Можно было придумать для него правдоподобное задание, которое соответствовало бы его чину, и удалить из города, но как назло, в голову учителю Акинобу ничего путного не приходило.

Подоткнув полы кимоно, Акинобу уселся так, чтобы видеть всю площадь, а самому оставаться в тени. Место это было не очень удобное, потому что путь к отступлению имелся всего-навсего один — через перила и открытое пространство наискосок, чтобы затеряться в развалинах квартала каменотесов. Да и посоха, к которому он привык, под рукой не было. Неуютно себя чувствовал Акинобу — как голым в бане.

Горячее, обжигающее солнце вставало из-за поникших деревьев, и хотя оно только-только заглянуло в Поднебесную, чувствовалось, что день, как всегда, выдастся знойным. Пыль и сухие листья, которые обычно взбивались сотнями ног, сиротливо лежали по обочинам, и только резко залетающий в проулки ветер закручивал их в неприкаянные вихри. Жар, иссушающий город, лился с крыш, словно пытаясь убить все живое. Должно быть, это знак того, что Боги гневаются, привычно думал Акинобу, за наше промедление. Если бы мы могли сразу — одним махом — изгнать арабуру! Он взглянул на заколоченные крест-накрест окна и двери домов, выходящие на площадь, и с трудом сдержал тяжелый вздох — город умирал, города больше не было, хотя в нем еще, как и во всей стране, кое-где теплилась жизнь.

Чай и лепешки с рисом обрадованный хозяин принес очень быстро, и Акинобу невольно наслаждаясь покоем и тишиной покинутого города, тем не менее, внимательно следил за площадью и за всеми входящими в харчевню.

Впрочем, посетителей в харчевне, кроме человека возраста Натабуры, с непривычно пронзительными глазами и выгоревшей на солнце шапкой волос, не было. Одежда всклокоченного человека была покрыта пылью и пыльцой растений, из чего Акинобу заключил, что человек пришел с окраины, в обход постов арабуру, что само по себе было странно. Кто по доброй воле явится сюда? Разве что сумасшедший? Но на кого-то же хозяин харчевни рассчитывает? На бедного путника в жаркий день.

К часу змеи вдалеке промелькнули иканобори, которые неустанно патрулировали небо над городом, протарахтела тележка с фруктами, которую тащил на базар изможденный зеленщик, да прошмыгнул хакётсу с мальчиком-поводырем лет десяти-двенадцати — оба в такой рваной одежде, что скорее их можно было считать раздетыми, чем одетыми. Разумеется, хакётсу не мог быть Натабурой, а мальчик — Язаки. Что же меня сюда потянуло? — ломал голову Акинобу, что? Неужели единственный человек, который делает вид, что пьет чанго . Он действительно выпил три кувшина пива и заказал еще. Акинобу удивился не тому обстоятельству, что человек в пыльной одежде не бегал в отхожее место, а тому, что взгляд человека, несмотря на выпитое, оставался трезвым и острым, как шило. Может быть, этому способствовал зеленый цвет глаз, так редко встречающийся среди жителей Нихон. Акинобу знал, что способность не пьянеть присуща немногим людям. Вначале он не придавал этому значения — мало ли молодых бродяг с зелеными глазами умеют пить, не пьянея. Но примерно к середине часа змеи это обстоятельство его все же встревожило, а потом основательно насторожило. Человек явно чего-то ждал, точно так же, как и сам он — Акинобу, но не зеленщика и не хакётсу. Это ясно. Он не уходил, не волновался, а просто ждал какого-то знака или сигнала. Надо было встать и уйти, понял Акинобу, ибо риск становился слишком велик.

В этот момент хозяин харчевни с кротким и извиняющимися выражением на лице принес Акинобу кувшин с пивом.

— От того господина... — одними губами прошептан он, явно в равной степени побаиваясь и незнакомца, и Акинобу.

Акинобу велел подать еще одну пивную чашку и жестом пригласил незнакомца к своему столу. Его расчет заключался в том, что тому придется сесть лицом к свету и спиной к входу. Если он это сделает, не моргнув глазом, подумал Акинобу, значит, он шпион арабуру, ибо только не боящийся власти человек может позволить себе такое — тогда я его убью. В запасе у Акинобу было сто двадцать пять способов умерщвления человека голыми руками.

Два года, проведенные в глуши, не прошли для Акинобу бесследно — он не знал обстановки в столице Мира, не знал, кто кому служит и удалось ли арабуру сделать из таких людей, как ниндзюцу, — цукасано гэ. Школ ниндзюцу насчитывалось великое множество, и не все они были известны. Некоторые школы так маскировались, что скорее их можно было принять за лавку старьевщика, чем за грозную организацию. Были и такие, не крупнее семьи, которые брались только за мелкие и простые заказы. В былые времена в столице их насчитывалось не менее сотни. По роду деятельности в Совете Сого Акинобу знал почти всех ее представителей, ибо все они вначале испрашивали разрешения у духовной власти. Это была чистая формальность, но, тем не менее, никто не хотел ссориться с Богами, предпочитая полюбовные соглашения.