В эти два дня я частенько размышляла, какой интерес у Барнабаса в гостинице. И вдруг он срывается за Леманнами. Ходили ведь слухи, что они вот-вот уедут, может быть, он караулил новости тут?

— Барнабас мне всегда казался человеком, у которого есть своя тайна, — продолжила сестра. — А что если он был любовником Ядвиги, а потом она изменила ему? Вдруг он хочет ей отомстить?

Я кивнула. В ее предположении имелся смысл, по крайней мере, оно не противоречило известному. Ядвига бегала куда-то ночами, как рассказала экономка, кто-то шлялся возле дома Леманнов, и я встретила там Барнабаса. Все это очень похоже на правду.

— Я еду за ними, — решила я, поднимаясь из-за стола.

— Сбылись мои опасения, — вздохнула Тельма. — Жалко, что не смогла промолчать!

Полчаса спустя я покинула гостиницу и погнала лошадь в направлении Либека, через который лежала дорога на Вену. С Тельмой я простилась по возможности короче, взяв с нее обещание рассказать о моем отъезде Космо не раньше завтрашнего утра — ему ни к чему лишние волнения. Пока он спал, я позаимствовала его пистолеты — мои остались в доме сестры.

Людвиг ехал на своих лошадях и вряд ли гнал без отдыха. Скорее всего, он отобедает в каком-нибудь деревенском кабачке и заночует в Либеке. Там я рассчитывала нагнать его.

Места эти были издавна и плотно заселены, и лошадь бежала по хорошо накатанной дороге. Я бы больше радовалась спокойной езде в карете или санном возке, а не тряскому бегу лошади, открытая пронизывающим ветрам, но тратить время на неизбежную волокиту переговоров нельзя.

День был пасмурный, черно-белый, но дали виднелись отчетливо, будто прорисованные тушью. В первой деревеньке меня ждало разочарование: никто не мог вспомнить прокатившую мимо карету, никто не видел бородатого человека в волчьей шубе. Закралось сомнение: по той ли дороге я поехала? Но я стегнула лошадь.

Через пять миль мне повезло больше — Леманна знал хозяин маленькой таверны, где Людвиг останавливался на обед. Я вздохнула с облегчение — все-таки дорога верная. А вот мрачного Барнабаса он не видел. Наскоро перекусив горячей похлебки и выпив чашку чаю, я снова вскочила в седло и погнала лошадь. Леманны, по словам хозяина таверны, провели у него не меньше двух часов, и если Барнабас не останавливался по дороге, и лошадь у него выносливая, то он теперь наступает им на пятки, в то время как я безнадежно отстаю.

Стемнело. Дорога опустела. Небо заволокло облаками, и вокруг установилась непроницаемая тьма. Звуки пропали, ветер стих, и только топот копыт нарушал беззвучие. Мне почудилось, будто мир вокруг растворился в этой густой тьме. Исчезло все: неровные очертания гор по правую руку, и река — по левую, пологие холмы, поросшие лесом; людские города и деревни, даже дорога под ногами пропала, и стало казаться, что само движение вперед — обман, и я обречена скакать в темноте вечно. Когда впереди замелькали тусклые огоньки Либека, у меня отлегло от сердца.

По счастью, ни метели, ни снега, ни особенного мороза сегодня не случилось, но я все равно окоченела и почти не чувствовала ног, так что на гостиничном дворе свалилась прямо в руки конюхам, они-то и затащили меня на теплую кухню. Там тетка с красным и заплывшим жиром лицом охнула и захлопотала, почти как моя сестрица. Вскоре меня отпоили горячим чаем с вареньем и в отмороженные ноги и руки впились тысячи ледяных иголок. Мне понадобилось время прежде, чем я смогла расспросить их о постояльцах. Я очутилась в нужном месте — карета Леманов вкатилась под эти гостеприимные своды час с лишним назад. О Барнабасе прислуга ничего не знала. Мне пришлось дожидаться, пока я вновь овладею распухшими руками достаточно, чтобы нажать курок пистолета. Один из слуг был отправлен под двери Леманнов, и у меня появилось время, чтобы обдумать свои поступки. С каким видом я появлюсь перед Людвигом и надо ли это делать, если сегодня Барнабас не объявиться? А что если все это — недоразумение, и Тельма неверно поняла разговор доктора и Барнабаса, а я неправильно истолковала его поведение? Сегодня я переночую тут. А завтра? Невозможно следовать за Леманнами и не попасться им на глаза. А если Людвиг решит, что я навязываюсь, преследую его? Повернуть назад? Но могу ли я быть уверена, что опасность миновала?

Размышления прервали торопливые шаги и открывшаяся в кухню дверь. Тот, которого я отрядила сторожить двери Леманнов явился, блестя глазами.

— Там приехал бородатый!

Я поднялась, опираясь о спинку стула и гадая, не подведет ли меня собственное тело, но ощутила, что стою на ногах прочно, без заметного неудобства, и вышла вслед за мальчишкой.

— Где он? Прошел к Леманнам?

Он смутился, но быстро обрел себя.

— Я отходил во двор и не видел. Мне про бородатого конюх сказал! — и уставился на меня, ожидая обещанное вознаграждение за новости, которое, по-моему, не заслужено целиком. Поколебавшись, все-таки положила ему в открытую ладонь серебряную монету.

— Посчитаем, что и прочие мелкие услуги оплачены, — сказала я, похлопав его по жестким от работы пальцам.

От дверей на кухню, просматривались обе общие комнаты маленькой гостиницы, и Барнабаса в них не было. Я взбежала по лестнице и быстро прошла по коридору до конца, туда, где расположился Леманн. Стараясь не шуметь, приблизилась к дверям и прислушалась. Оттуда не доносилось ни звука.

Отбросив сомнения, я глубоко вздохнула и вошла.

Вошла и поняла, что вовремя. В одном конце комнаты, повернувшись ко мне спиной, Людвиг рылся в вещах. Барнабас оттаскивал Ядвигу подальше от Леманна, намотав ее волосы себе на руку. Во второй руке он сжимал нож с коротким и широким лезвием. Девушка молчала, и только ухватилась руками за голову, спасая свой скальп.

Они обернулись на звук открывшейся двери.

— Хильда! — воскликнул Людвиг почти с облегчением. Лицо его было разбито, из носа кровь текла по подбородку, но он не обращал на это внимания. Леманн, кажется, нашел, что искал и в руке его оказался пистолет, отделанный серебром.

Тень на миг промелькнула на лице Ядвиги, но тотчас сменилась надеждой. Барнабас в ошеломлении опустил руку, и по его ладони, выскальзывая, заструились длинные серебристые волосы Ядвиги. Его пленница подалась вперед, но он быстро пришел в себя, и грубо дернул ее обратно. Ядвига вскрикнула. Людвиг наставил пистолет на Барнабаса.

— Отпусти ее! — велела я. — Считаю до трех. Раз!

И со щелчком взвела курок.

Барнабас взглянул на два пистолета нацеленные на него. Ни тени страха не было на его смуглом лице. И я поняла, что он и не рассчитывает уйти отсюда свободным или живым. Он занес нож. Людвиг выстрелил, и пуля ужалила часовщика в плечо. Его мотнуло, рука с ножом потеряла твердость. Ядвига попыталась защититься, и острое лезвие полоснуло по предплечью, и вспороло рукав шерстяного дорожного платья и кожу. Брызнула кровь.

— Стреляй же! — крикнул мне Леманн.

Я и сама не могла объяснить, почему до сих пор не нажала на курок. Барнабас был отличной мишенью, стоящая на коленях Ядвига не доставала ему до пояса. Неужели я настолько ненавидела ее, что желала ей смерти?

Людвиг отбросил в сторону бесполезный однозарядный пистолет, выхватил второй. Барнабас занес руку с ножом для нового удара.

Настолько любит и ненавидит, что готов хладнокровно зарезать ее и позволить застрелить себя? Он даже не обращает внимания на меня и Людвига. Лишь торопится довести начатое до конца.

Людвиг в один прыжок преодолел половину комнату и выстрелил почти в упор, попав часовщику в грудь. Ядвига вскрикнула, когда нож царапнул ей шею, и острый конец лезвия воткнулся в поднятую для защиты руку. Барнабас пошатнулся, медленно осел на пол. Волосы девушки струились, выскальзывали из его рук. Людвиг подскочил к племяннице, схватил ее в охапку и оттащил. Выдернул из вещей саблю и тряхнул головой, откидывая рыжеватые пряди волос со лба. Сейчас он не похож на того мягкого человека, к которому я привыкла — он готов драться, не щадя себя. На меня он больше не обращал никакого внимания, словно я и вовсе не существовала.

За дверью по коридору загрохотали шаги — выстрелы были услышаны. Я задвинула засов и крикнула:

— Не входить!

— Что ты делаешь, Хильда? — воскликнул Людвиг в изумлении.

Не ответив, я пересекла комнату и подошла к Барнабасу. У меня было два заряда, чтобы решить дело окончательно, но прежде хотелось услышать от него правду. Я откинула шубу, чтобы взглянуть на его рану. Пятно крови быстро расползалось по темному сюртуку, но рана не угрожала его жизни — пуля не задела важных органов. Барнабас, как старый солдат, умел справляться с болью. Он попробовал подняться.

— Лучше не надо, — посоветовала я. — Наверное, ты знаешь, что ранен не смертельно, но это можно переменить.

Для убедительности я двинула пистолетом. Он оставил попытки встать на ноги.

— А теперь говори: почему ты охотился за ней?

Барнабас невесело хохотнул.

— Я охотился? Нет! Я защищался! Неужели ты не поняла? Или тебе затуманил голову он? — и кивнул на Леманна.

— Хильда, открой дверь, — вмешался Людвиг, — и покончим с этим!

Я опять не ответила ему.

— Ты следил за домом Леманнов, и знаю — ты поджидал известий об их отъезде в гостинице. А потом кинулся за ними следом, настиг и попытался убить ее.

— Так кажется со стороны тому, кто не понимает сути этого дела!

— Тогда я не понимаю. И у тебя есть совсем немного времени, чтобы убедить меня или тебя сошлют на каторгу до конца жизни, — посоветовала я и, пресекая его новую попытку подняться с пола, посоветовала:

— Шевели только губами!

Он вернулся в прежнее положение и проговорил:

— Ты ведь охотник! Тебе тоже спокойно не спалось ночами, значит, ты подозревала — подозревала, что она оборотень!

— Что за чушь! Ядвига никакой не оборотень. Он преследовал ее, не давал ей проходу — это известно всему городу, — Людвиг говорил и перемещался к дверям.

Я вытащила из-за пояса второй пистолет и наставила его на Леманна.

— Я тебе рассказывала, что хорошо стреляю с обеих рук? С такого расстояния промахнуться невозможно.

Людвиг остановился с изумление на лице.

— Хильда?!

— Давай дослушаем его, — предложила я. — Твоя племянница в безопасности, а его положение плачевно. Разговор вряд ли затянется.

Людвиг вернулся назад.

— Поначалу я ухаживал за ней. Влюбился даже, а потом понял, кто она такая, — начал Барнабас, недобро усмехаясь.

И вдруг вмешалась Ядвига.

— Людвиг, ты знаешь, как было дело! — звенящим от напряжения голосом произнесла она.

— А если... нет? — спросила я его. — Если Барнабас говорит правду, и она оборотень? Ведь события, произошедшие в Цалеме за последние несколько месяцев, можно истолковать двояко. Ты сам в какой-то момент считал, что под окнами твоего дома бродит оборотень, разве не так?

— Я ошибался. Приехала ты, и я... — Людвиг замолчал, качнул головой и продолжил:

— События сложились так необычно, и я поддался общему бреду. Ты должна понимать, что означало твое появление для нашего городка.

Я промолчала. Его откровенность выбила меня из колеи — ведь мы ни о чем таком не говорили до того. И почувствовала, что опять запутываюсь. Нельзя сейчас думать об этом, и снова повернулась к Барнабасу:

— Космо назвал тебя.

— Он назвал имя, — возразил Барнабас. — У меня есть сын, незаконный, и его тоже зовут Барнабас. Полгода назад я стал замечать в нем перемены. Он стал другим. Сначала я думал, что он влюбился. И вскоре увидел, что он увивается возле Ядвиги, а она вертит им, как хочет. Им, еще полудюжиной мужчин.

— Вот видите! — воскликнула она. — Он приревновал меня к другим и хочет отомстить!

— Нет, не так! Я не понимал, в чем дело. Почему на ней свет клином сошелся. Твой приезд, Хильда, натолкнул меня на объяснение. Она оборотень, и обрела власть над ним, укусив его! Убив ее, я освобожу его от проклятья!

Теперь мне стало понятно рвение, с которым бросался Барнабас на Ядвигу — он пытался спасти дорогого ему человека.

— Уже поздно, Барнабас, — тихо сказала я ему. — На твоем сыне есть человеческая кровь, а значит, это его добровольный выбор.

— Это ложь! Все ложь! — крикнула Ядвига.

— И в самом деле, Хильда, где доказательства? — спросил Людвиг.

— Руки, посмотрите на ее руки, — ответил Барнабас.

Леманн схватил Ядвигу за руку и дернул к себе. Длинные рукава темного платья были изрезаны ножом и пропитались кровью. Кровь размазалась и на руках, но от порезов остались розоватые полосы — они затянулись.

— У оборотня раны заживают почти мгновенно, — тихо сказала я.

Увидев это, Людвиг в замешательстве отступил на шаг.

— И ты поверишь ей?! — крикнула она. — Ты предашь меня, свою родную кровь?! Ты воспитывал меня с детства, как родную!

Людвиг не ответил, но на его лице отразилась внутренняя борьба. Я с облегчением выдохнула — все время боялась узнать, что он тоже оборотень, либо покрывал ее. Его замешательство и ужас сказали мне, что он не виновен.

Ядвига поняла, что он больше не защита для нее, и кинулась к двери, крича на ходу:

— Помогите! Помогите! Он сошел с ума! Он хочет меня убить!

Упустить ее нельзя, и я подняла пистолет. Людвиг, хоть и отступил в сторону, не мог разорвать кровные узы, связывающие его с Ядвигой. Я держала ее на прицеле и думала, что если выстрелю, то он возненавидит меня на всю жизнь. Ядвига уже отодвинула засов. Я нажала курок, но выстрела не последовало — очевидно, порох подмок. Ядвига дернула дверь на себя. Еще миг — и она очутиться на лестнице. И вдруг просвистел нож, и вошел точно ей в спину, пробив сердце. Ядвига обернулась удивленно, словно не могла поверить в случившееся и осела на пол. Людвиг закричал, будто это его ранили, и подхватил ее.

— Хедди! Хедди! — звал он, но глаза ее закрылись, а тело обмякло.

'Сломалась фарфоровая кукла', — пронесло у меня в голове.

Я обернулась к Барнабасу. Он, морщась, зажимал руку. Пальцы его быстро окрашивались красным.

Двери распахнулись, и ворвались люди.

Людвиг не захотел тянуть. Дело было очевидным, и Ядвигу похоронили на местном кладбище, за оградой, вместе с проститутками и нищими. Леманн не возмущался, напротив, торопил с формальностями. Было ясно, что он спешит навсегда покинуть эти места.

Утром меня вызывал городской судья, и там без проволочек заслушали дело. Барнабаса не тревожили из-за ранения, а вот Людвиг там был. Он очень спокойно, но не глядя на меня, подтвердил, что произошло все так, как я говорю. После он ушел на похороны Ядвиги, а я вернулась в гостиницу и села у огня, завернувшись в теплую шаль — меня знобило с утра.

Я слышала, как Людвиг вернулся с кладбища, отказался от обеда и велел кучеру приготовить карету. Спустя четверть часа, уже в дорожном плаще, он спустился и передал дорожную сумку слуге. Рассчитался с хозяином, оставив щедрые чаевые. Я ждала, что он пройдет к выходу, но Людвиг вдруг остановился возле меня. Я подняла на него взгляд.

— Не мог уехать, не попрощавшись, — сказал он.