Длинная Серебряная Ложка (Часть 1)

ГЛАВА 9

На рассвете Уолтер спустился в кухню, где Эвике сидела у едва теплившегося очага, накручивая волосы на папильотки. При виде гостя она встрепенулась и протянула ему корзину, а так же список продуктов, в котором значилось следующее:

1.Хлеп

3.Зубной порошек

Последний пункт на некоторое время ввел юношу в ступор. Вот ведь как тщательно упыри готовятся к Балу!

— А деньги? — спросил англичанин.

— С деньгами любой дурак купит, — хитро подмигнула горничная, но прочитав ужас в его глазах, добавила. — Попросите в долг.

Уолтер облегченно вздохнул. Начинать день с воровства как-то не хотелось.

— Сударь! — окликнула его Эвике уже с крыльца, — Возьмите, а то еще замерзнете чего доброго. Вернее, чего недоброго.

И протянула ему черный, слегка побитый молью бархатный плащ.

— С графского плеча, — улыбнулась девушка.

— А хозяин не рассердится, что ты раздаешь его добро смертным?

— Что вы! Он и сам вышел бы с вами попрощаться, но уже почивает. Изготовление гробов очень утомительно. И фроляйн Гизела тоже спит. Кстати, она передавала вам привет.

Англичанин почувствовал, что заливается краской. Он взял плащ из рук Эвике и ненароком коснулся ее кожи, загрубевшей от работы, зато теплой. Интересно, какова кожа Гизелы на ощупь? Наверное, гладкая и ледяная, как у статуи в зимнем парке.

Замотавшись в вампирский плащ, Уолтер покинул Замок и отправился в деревню по дороге, лежавшей через лес. Волки, которые всю ночь услаждали его слух сладостными трелями, уже отправились на боковую, так что юноша чувствовал себя в относительной безопасности (насколько это вообще возможно, имея за спиной замок кровавого маниака).

Ранним утром лес был не так страшен как ночью и уже не казался сплошной непроглядной массой, густой, полной пугающих звуков, словно квинтэссенция всех кошмаров. Горный воздух еще не успел нагреться и как следует пропитаться запахом хвои, но уже слегка кружил голову, подобно разбавленному вину. Дорогу впереди заволокло дымкой, но она уже начинала рассеиваться. Серые, поросшие мхом скалы взмывали ввысь, и деревья, воодушевленные их примером, тоже тянулись изо всех сил, ловя лучи восходящего солнца. Уолтер походя сколупнул со ствола комок смолы и лизнул ее, чувствуя как на кончике языка вспыхивает вкус детства. Не того детства, которое он провел в закрытой школе для мальчиков, а идеального детства, с приключениями, разбитыми коленями и игрой в индейцев. Он сунул смолу в рот и старательно ее разжевал.

Дорогу со всех сторон обступали заросли папоротников. Ярко-зеленые и узорчатые, они колыхались как хвосты диковинных птиц, а рядом с ними виднелись цветы — и колокольчики, и пушистая желтая горечавка, и водосбор, похожий на падающую комету. На листьях растений еще сверкали капли росы, словно сама природа разбросала по траве осколки зеркал в насмешку над обитателями Замка.

Вскоре юноша разглядел и деревню, казавшуюся игрушечной с такого расстояния. Виднелись беленые известью дома, кое-где крытые черепицей, но все больше соломой. В тех домах, где проживали самые трудолюбивые жены или самые голодные мужья, из труб вовсю валил дым. За околицей начинались поля, издали напоминавшие штопаное одеяло, а поодаль махала крыльями ветряная мельница, силилась оторваться от бренной земли. Уолтер не мог пропустить и сельскую церковь, с зеленой крышей и невысокой колокольней со шпилем. Нужно обязательно заскочить туда за святой водой, решил англичанин. Как бы он сам ни относился к католической вере, но вампиры ее уважали.

Через час он спустился в деревню, где утренняя суматоха уже успела поутихнуть, мужчины отправились кто на поле, кто в колбасный цех, а женщины хлопотали по хозяйству. Уолтер прогулялся по улице, разглядывая аккуратные домики, окруженные невысокими каменными заборами или плетнем, увитым вьюнком. На изгородь то и дело вспрыгивали куры — интересно, они вообще несутся, учитывая что им приходится ежедневно созерцать Замок? — а собаки встречали чужака меланхоличным лаем. Подсолнухи склоняли перед ним тяжелые головы. Сливы, которые росли возле каждого дома, похвалялись темно-сизыми плодами, так и подначивая нарушить восьмую заповедь. Стены домов были украшены сушеными тыквами-горлянками и связками пылающей паприки, любимой приправы в здешних краях. Бытовало мнение, что именно острая пища служит причиной кошмаров, но — как англичанин уже успел убедиться! — вампиры и специи относились к раздельным сферам, никак друг с другом не соприкасавшимся. Было между ними лишь одно сходство — и то, и другое вполне реально.

Сначала Уолтер направился к колодцу, где собирались местные Ревекки. Колодец в деревне — это место общественного значения, эквивалент светского салона. Где еще узнать свежие сплетни, как не здесь? Увы, языковой барьер вырос перед Уолтером неприступной стеной. На местном диалекте он мог оперировать лишь такими базовыми терминами как "вурдалаки", "яремная вена," "кровь," "чеснок", и "без паприки, пожалуйста." Словарного запаса было недостаточно, чтобы расспросить о местонахождении пропавшей девицы (хотя как знать, как знать!) Кроме того, стоило этнографу появиться на горизонте, как селянки тут же разразились устным народным творчеством. В итоге Уолтер стал духовно богаче на несколько песен, но ничего нового про Берту Штайнберг так и не узнал.

Следующим пунктом назначения стал трактир "Свинья и Бисер." В столько раннее время суток трактир был относительно пуст, за исключением двух пьянчуг, которые еще со вчерашнего вечера мирно дремали под столом. Содержание алкогольных паров в воздухе удовлетворило бы даже придирчивого Леонарда, ведь ни один микроб, пусть и самый живучий, минуты бы не протянул в такой атмосфере. Уолтер зажал нос и начал пробираться к стойке, брезгливо переступая через огрызки, луковую шелуху, и храпящих людей. Позевывая, служанка Бригитта уже начала наводить чистоту, для коих целей плеснула на пол воды из ведра и тряпкой размазывала грязь направо и налево, направо и налево. На стойке серой мохнатой лужицей растеклась трактирная кошка. При виде Уолтера, она открыла янтарный глаз, но не сочла юношу достойным августейшего внимания и снова погрузилась в сон. Даже мухи бились о стекло без особого энтузиазма.

Габор Добош уже стоял за стойкой и, вооружившись клещами, выпрямлял ржавые гвозди, которыми была утыкана увесистая дубина, применявшаяся в трактире с той же целью, с какой в Св. Кунигунде использовали лауданум. Дубина представляла из себя разновидность колыбельной. Очень мощной колыбельной. Такой, от которой поутру просыпаешься с дикой головной болью. Впрочем, завсегдатаи "Свиньи" и так просыпались с головной болью, так не все ли равно, что стало ее причиной — излишек сливянки или превентивный удар по затылку. Хотя нрав у хозяинв был крутой, но популярность трактира от этого лишь росла. Стараниями Габора в"Свинье и Бисере" не происходило никаких бесчинств (выбитые зубы и проломленные носы не считались бесчинством, а скорее издержками производства). Жены не боялись отпускать туда мужей. Старушки приносили туда свое вязание. Между столами сновали маленькие дети.

Дубина была не единственным оружием в трактире. Возле полки, уставленной пузатыми бутылками, висел зазубренный меч, доставшийся Габору от какого-то деда с бесконечным числом "пра." Меч еще ни разу не снимали со стены, но одного многозначительного взгляда на него хватало, чтобы утихомирить самую буйную попойку.

У стойки англичанин застыл как вкопанный, размышляя над дальнейшей стратегией. Пожалуй, следовало занять трактирщика непринужденной беседой, а потом как бы невзначай расспросить его про Берту Штайнберг. Проблема заключалась в том, что Уолтер терпеть не мог легкие светские разговоры с самого детства, а если точнее — с шести лет.

* * *

Именно столько ему было, когда матушка однажды позвала его в гостиную, чтобы детский лепет умягчил сердце леди Милдред — богатой меценатки, из которой миссис Стивенс надеялась вытрясти вспомоществование своему благотворительному клубу. Кажется, в тот раз дамы снаряжали миссионера в джунгли к пигмеям или покупали пособия по этикету для алеутских девочек — что-то в этом роде. За накрытым столом сидела сдобная леди Милдред, которая тут же вцепилась Уолтеру в щеку и с упорством завзятого вивисектора начала превращать мальчика в бульдога. Когда Уолтеру удалось вырваться, миссис Стивенс велела ему рассказать "одну из тех чудесных сказок, которые он услышал от нянюшки Пегги." Сказано — сделано.

-... Фея спросила женщину, "Каким глазом ты видишь меня, правым или левым?"

— Ах, он любит фей! Какой у вас чувствительный мальчик, миссис Стивенс!

— ... "Правым," — ответила женщина, потому что именно до этого глаза она дотронулась пальцем, смоченным в волшебном эликсире.

— Ах, волшебство, волшебство! Прелесть что за ребенок!

— Тогда фея кааак ткнет палкой ей в глаз — рррраз! — он и вытек!.. Еще кусочек кекса, леди Милдред? Мэм?

В тот день ему достался весь кекс, но его уже никогда не приглашали развлекать гостей, а вскоре и вовсе сбыли в школу с глаз долой.

* * *

— Ого, да у нас первый посетитель! Раненько пожаловали, сударь, — и трактирщик почтительно поклонился гостю. Его отношение к неведомой Англии значительно потеплело. Страна, чьи граждане заявляются в кабак в 10 утра и которая при этом продолжает функционировать, достойна уважения.

Юноша откашлялся.

— Чудесная погода стоит, вы не находите? Очень... погожая. И ветерок такой приятный, такой... юго-западный — трактирщик насупился. — Как проходит сенокос? Хорошо ли уродились фрукты? — трактирщик пристально посмотрел на его губы, ожидая что на них вот-вот выступит пена. — Все ли благополучно в вашем заведении? Надеюсь, оно приносит доход.

— Не жалуемся. Если вы насчет налогов, так они давно уплачены.

На всякий случай Габор подхватил дубину, а Бригитта выпрямилась и уперла руки в бока.

— Где Берта Штайнберг? — сдался Уолтер. — Знаете?

— Как не знать, — сразу расслабился трактирщик.— Гостит у тетке в Гамбурге.

— Герр Леонард, поди, всей деревне уши прожужжал, что она туда поехала за обновкой. Будто мало ей! Никогда ведь одно платье два раза не наденет. Но оно и понятно. Наверняка в ее платьях сразу заводятся микробы! — служанка доверительно наклонилась к Уолтеру, — Они там по всему дому расплодились. Просто спасу нет. Куда герр Леонард не сунется со своим микро-как-его-там, так всюду их находит. Сдается мне, что он их на себе таскает. Казалось бы, благородный господин, а вшей энтих вывести не может!

Уолтер достал любимый блокнот и приготовился записывать показания.

— Опишите мне фроляйн Штайнберг. Какого цвета у нее волосы?

— Кто ж их разберет? Она все время шляпки носит.

— Глаза?

— Полно, сударь, станем мы ей в глаза-то заглядывать! — Габор развел руками. — Мы свое место знаем. Негоже таращится на такую даму.

— Высока ли ростом?

— Да не то чтобы и высока, но и не слишком низкая.

— Если сравнивать с фроляйн Гизелой, она была бы выше или ниже?

— Вот чего не знаю, того не знаю. Никто из наших не видел, чтоб они с Ее Милостью рядышком стояли. Люто друг друга ненавидят. Как говорится, две кошки в одном мешке не улежатся.

— Она красива?

— Виконтесса, что ли?

— Да нет же! — сомневаться в красоте Гизелы мог лишь отъявленный кощун, — Берта Штайнберг.

— Не очень, — честно признался трактирщик

Уолтер имел некоторое представление о местных эстетических стандартах. "Некрасивая девушка" — это растяжимое понятие, куда входило все от "страшнее эпидемии оспы" до "слишком хрупкая, чтобы поднять корову одной рукой."

— Но на что ей красота, с такими-то деньжищами? — бросила Бригитта, возвращаясь к работе. — Небось, и так замуж позовут.

... Или уже позвали? А это мысль! Веревочная лестница, спущенная с балкона, побег в темноте, тайное венчание в маленькой часовне...

— Было ли у нее романтическое увлечение? — пробормотал Уолтер, конфузясь задавать такой приватный вопрос.

-Чиво?

— Она влюблялась в кого-нибудь?

-Ась?

-Парень, говорю, у нее был?

— Женихалась, что ли, с кем на стороне? — Габор еще раз снизил стилистическую планку. — О том мне неведомо.

— А может и было чего, но мы все пропустили! — опять встряла служанка. — Она часто гуляет одна-одинешенька, может, на свидания к кому бегает.

— Где она любит гулять?

— Да все больше вокруг Замка, то в лес сунется, то по горам лазает. Нехорошо это, все же она не из простых. Дама должна в гостиной сидеть и носу наружу не казать, а ей все неймется. Сколько раз ей говорили, что не доведет это до добра, и вот... — тут хозяин строго взглянул на девушку, и она поспешила сменить тему. — Зато какие у нее платья, любо-дорого смотреть! И атласы, и бархаты! А на одном платье такой длинный шлейф, что она как пройдет по улице, после уже и подметать не нужно!

Уолтер вспомнил простое платье Гизелы и ему стало обидно. Вот кому пошли бы модные наряды. Ее стройное тело было создано для шуршащих шелков, а маленькие изящные ступни — для атласных туфелек.

— Почему ваш граф не покупает дочери обновки? Боится ее разбаловать?

— Купила бы собака печень, да купить нечем, — хмыкнул Габор. — Граф наш, почитай, совсем разорился. У него давно уже на такое баловство денег нет. Нешто б мы ему не помогли! Так нет ведь, он гордый, чужого ему не надо! Кстати, когда вы расспрашивали про нашего графа, я потому и озлился да остальным запретил болтать, что подумал, будто вы из графских кредиторов. Мол, пришли его добро описывать. Таким мы не помощники.

— Отчего все так пекутся о графе? Вас не смущает, что он кровопийца?

— Все господа — кровопийцы, — заметил политически подкованный трактирщик.

— И герр Штайнберг тоже?

— А уж он и вовсе настоящий упырь! — вдруг зло выкрикнула Бригитта, но тут же шлепнула себя по губам.

Затем произошло неожиданное — Габор бросился к двери и захлопнул ее, а потом, привалившись к стене, вытер лоб.

— Сегодня безветренный день? — прошептала служанка сипло, словно у нее в горле пересохло.

— Твое счастье.

— Ветра точно нет?

— Точно, точно. Но в другой раз, девка, поостерегись что говоришь!

Уолтер крутил головой, силясь понять смысл этой метеорологической беседы.

— Ох, как же я это. У меня братья работают в его разделочном цехе. Если герр Штайнберг узнает, что я про него языком мелю, то, чего доброго, прогонит обоих. Герр Штайнберг, конечно, все жилы из работников тянет, но лучшей работы тут не сыскать.

— Вы не подумайте, что мы им недовольны!

— Мы все его очень любим!

— Истинно так!

Больше Уолтер ничего от этой парочки не добился. Устав разговаривать с пустотой, он ушел, оставив корзину, которую Бригитта любезно пообещала наполнить продуктами из списка ("Для будущей невестки герра Штайнберга нам ничего не жалко!")

Сам Уолтер не удержался и все таки сунулся к бакалейщику с теми же вопросами. Но ни сам торговец, ни его покупатели так и не сообщили про Берту Штайнбрег ничего вразумительного. Они в деталях описывали ее платья, а про саму девушку — ни слова. Как будто ее вообще не существовало. Как будто она была лишь механизмом для перемещения костюмов в пространстве. Неужели Берта Штайнберг настолько невзрачна? Тут Уолтер вспомнил Леонарда, с его бледным, невыразительным лицом, и этот вариант уже не казался странным.